ДЕТКИ СОВЕТСКИЕ - Grand

Не ожидал что мой местами наивный, местами ностальгический пост https://cont.ws/@grand/752928 вызовет столько откликов и местами споров. Жизнь как кубик Рубика, каждый крутит его как желает и собирает прошлое так как он хочет. Можно все черные кубики собрать на одну сторону и рассматривая плевать на нее, вспоминая только плохое. Можно собрать сторону из бело розовых граней и вспоминать только хорошее, излишне идеализируя его. Я лично предпочитаю просто крутить его в руках, когда узнаю что то новое, история ведь не статична, да и документы даже пиндосы рассекречивают, то переставляю пару кубиков и рассматривая кубик сверяю со своим жизненным, думаю собрался ли паззл. Обычно понимаю что еще нет. Что же подождем. Но плевать в прошлое я не буду. Даже если там мне многое не нравилось. Да и в настоящее я бы поостерегся. Неизвестно что впереди. Хотите возврата к Меченому и Алкашу? Нет? Тогда зачем так орать что ВВП во всем виноват? Ну выберите Ксюшадь или Гордоншу. Вот заживем то. Как на Западе прямо. Флагов только радужных нашейте и подмойтесь на всякий случай. Вдруг интервью брать будут. Испортил настроение? Не переживайте. Дальше только розовый сиропчик. С ложкой дегтя в конце. Удачного дня и хорошего настроения, ну и надеюсь, приятного чтения.

Не было компьютеров, сотовых телефонов, гаджетов. Было просто детство...

Детство и юность у целых поколений ушло вместе с их родиной — СССР. Неудивительно, что теперь, по прошествии времени, эти понятия — Советский Союз и детство слились в одно целое.

Дети, рожденные в СССР, никогда не выбросят кусок хлеба в мусорку.

Дети, рожденные в СССР, твердо знали, что читать книги – это хорошо.

Дети, рожденные в СССР, преклонялись перед ветеранами Великой отечественной. Фильмы о войне были засмотрены до дыр, а их герои считаются недостижимым по нынешним временам идеалом.

Дети, рожденные в СССР, верили в то, что помогать нужно всем.

Дети, рожденные в СССР, хорошо знают историю своей страны.

Дети, рожденные в СССР, чувствуют небывалую гордость за масштабы своей страны. Ни один не усомнится в том, что его Родина является великой державой – даже, если он кроет эту родину последними словами.

Дети, рожденные в СССР, мечтали о профессии врача, учителя, строителя, рабочего , космонавта.

Дети, рожденные в СССР, считают свое детство самым счастливым детством.

Детство… Такое скоротечное и такое беззаботное. Врачи считают, что в это время закладывается иммунитет на всю дальнейшую жизнь. Конечно, они правы, но дело не только в иммунитете.

В детстве также закладываются такие понятия, как честность, порядочность, справедливость. Случается первое предательство, и впервые приходится делать выбор, решая, что хорошо, а что плохо. И от того, каким было детство, во многом зависит, каким вырастет человек и как сложится его дальнейшая жизнь.

Мы, выросшие в СССР, так не похожи на современную молодежь. Это не плохо и не хорошо. Просто мы – другие, и детство у нас было другое.

Мы не боялись быть смешными и нелепыми и запросто ходили гулять в растянутых штанах и старых кедах. Мы тоже смеялись и подшучивали, если кто-то спотыкался или падал, но только потом, а сначала спешили дать руку.

В нашем детстве не существовало планшетов, сотовых телефонов и игровых приставок. Когда нам было скучно, мы общались с друзьями. Мы знали наизусть все серии «Ну, погоди!» и ждали по пятницам «В гостях у сказки».

Гуляя на улице, мы падали, набивали шишки, теряли зубы, разбивали до крови локти и коленки. Стиснув зубы, мазали по вечерам ссадины зеленкой, мы же мужчины, а мужчины не плачут!

Если мы дрались, то не просили пощады и, заработав синяки, не признавались, от кого их получили. Да и нашим родителям не приходило в голову судиться из-за фингала под глазом у сына.

Мы не знали, что нельзя пить сырую воду, ловить лягушек и копать руками червей. Дома не было запертых шкафов и мы, не глядя в глазок, открывали входную дверь. У нас не было защитных шлемов, но если у кого-то был велосипед, на нем по очереди катался весь двор.

Мы умели пилить и забивать гвозди, и если находили на свалке крепкие доски и пару колес, могли смастерить отличную каталку.

Мы целыми днями пропадали на улице, возвращаясь домой только к ужину. Родители нам верили, ведь тогда не было мобильников, и нас никто не контролировал. При этом мы хорошо учились, отличали синусы от косинусов, Большую Медведицу от Малой, успевали выучить кучу стихов, понять Достоевского и полюбить Чехова.

Мы писали рефераты от руки, а за информацией к ним ходили в библиотеку. Мы и сейчас пишем без ошибок и помогаем внукам с математикой.

Мы не знали про здоровое питание, обожали жареную картошку, сало и хлеб с маслом. Толстых среди нас почти не было, ведь мы редко сидели на месте. Если не гоняли в футбол и не играли в казаков-разбойников, значит, набиралась команда для постройки пиратского судна или отряд партизан.

Мы пили из одной бутылки, откусывали по очереди от бутерброда, а настоящий друг всегда давал дожевать жвачку. Зеленые сливы и яблоки были нашей любимой едой, и если от них болели животы, мы никогда не признавались родителям.

А как мы умели дружить! У нас была потребность в общении, мы могли просто болтать с друзьями, организовать «экспедицию» на ближайшую стройку или в лес. Мы часто жгли костры, и это не считалось ЧП или нарушением закона. Мы могли стащить из дома пару кусков хлеба и жарить их над огнем, насадив на прутики.

Если мы что-то делали, то по-настоящему, без лицемерия и «камня за пазухой». Дрались до «победного конца», влюблялись отчаянно, дружили на всю жизнь. Было стыдно прятаться за спину родителей, хвастаться «крутыми» родственниками, давать взятки и «косить» от армии.

Мерилом поступков была совесть, а не деньги. Родители знали наши оценки и наших друзей, ходили на собрания в школу, но вмешивались редко. Мы мечтали и строили планы. Хотели быть летчиками, космонавтами, капитанами кораблей и пожарными.

Мы с детства учились бороться, быть честными и ответственными. Стремились побеждать, не боялись поражений и не пасовали от неудач.

Возможно, мы не умеем «заколачивать большие состояния», зато мы знаем, что такое совесть и чувство собственного достоинства и верим, что главное в жизни – любовь и добро.

Источник: http://mirpozitiva.ru/articles/1488-pochemu-v-sssr-bylo-drugoe-detstvo.html

Всему, что действительно нужно знать, о том, что делать и какой быть, я научилась в советском детском саду.

Я нашла мудрость не на самой вершине горы знаний, а в детском саду СССР.

Вот чему я научилась:

Делись всем, что имеешь;

Играй честно;

Не дерись;

Клади вещи туда, где их взяла;

Убирай за собой;

Не бери чужого;

Извиняйся, если кого-то задела;

Мой руки перед едой;

Дружить - классно!

Сливай за собой в туалете;

Теплое молоко и печенье - это хорошая еда;

Живи в равновесии - немного учись, немного думай, немного рисуй, пой, танцуй, играй и работай каждый день;

Спи после обеда;

Выходя из дома, соблюдай правила дорожного движения, возьмитесь за руки и держитесь вместе.

Замечайте чудеса.

В средней группе детского сада к утреннику меня готовил дедушка. Темой праздника были звери и птицы: как они встречают осень и готовятся к зиме. Стихотворений, насколько мне помнится, нам не раздавали, а если и раздали, дедушка отверг предложения воспитательниц и сказал, что читать мы будем своё.

Этим своим он выбрал выдающееся, без дураков, произведение Николая Олейникова “Таракан”.

Мне сложно сказать, что им руководило. Сам дедушка никогда садик не посещал, так что мстить ему было не за что. Воспитательницы мои были чудесные добрые женщины. Не знаю. Возможно, он хотел внести ноту высокой трагедии в обыденное мельтешение белочек и скворцов.

Так что погожим осенним утром я вышла на середину зала, одернула платье, расшитое листьями из бархатной бумаги, обвела взглядом зрителей и проникновенно начала:

– Таракан сидит в стакане,

Ножку рыжую сосёт.

Он попался. Он в капкане.

И теперь он казни ждёт.

В “Театре” Моэма первые уроки актерского мастерства Джулии давала тётушка. У меня вместо тётушки был дед. Мы отработали всё: паузы, жесты, правильное дыхание.

– Таракан к стеклу прижался

И глядит, едва дыша.

Он бы смерти не боялся,

Если б знал, что есть душа.

Постепенно голос мой окреп и набрал силу. Я приближалась к самому грозному моменту:

– Он печальными глазами

На диван бросает взгляд,

Где с ножами, топорами

Вивисекторы сидят.

Дед меня не видел, но он мог бы мной гордиться. Я декламировала с глубоким чувством. И то, что на “вивисекторах” лица воспитательниц и мам начали меняться, объяснила для себя воздействием поэзии и своего таланта.

– Вот палач к нему подходит, – пылко воскликнула я. – И ощупав ему грудь, он под рёбрами находит то, что следует проткнуть!

Героя безжалостно убивают. Сто четыре инструмента рвут на части пациента! (тут голос у меня дрогнул). От увечий и от ран помирает таракан.

В этом месте накал драматизма достиг пика. Когда позже я читала в школе Лермонтова “На смерть поэта”, оказалось, что весь полагающийся спектр эмоций, от гнева до горя, был мною пережит еще в пять лет.

– Всё в прошедшем, – обречённо вздохнула я, – боль, невзгоды. Нету больше ничего. И подпочвенные воды вытекают из него.

Тут я сделала долгую паузу. Лица взрослых озарились надеждой: видимо, они решили, что я закончила. Ха! А трагедия осиротевшего ребёнка?

– Там, в щели большого шкапа,

Всеми кинутый, один,

Сын лепечет: “Папа, папа!”

Бедный сын!

Выкрикнуть последние слова. Посмотреть вверх. Помолчать, переводя дыхание.

Зал потрясённо молчал вместе со мной.

Но и это был ещё не конец.

– И стоит над ним лохматый вивисектор удалой, – с мрачной ненавистью сказала я. – Безобразный, волосатый, со щипцами и пилой.

Кто-то из слабых духом детей зарыдал.

– Ты, подлец, носящий брюки! – выкрикнула я в лицо чьему-то папе. – Знай, что мертвый таракан – это мученик науки! А не просто таракан.

Папа издал странный горловой звук, который мне не удалось истолковать. Но это было и несущественно. Бурными волнами поэзии меня несло к финалу.

– Сторож грубою рукою

Из окна его швырнёт.

И во двор вниз головою

Наш голубчик упадёт.

Пауза. Пауза. Пауза. За окном ещё желтел каштан, бегала по крыше веранды какая-то пичужка, но всё было кончено.

– На затоптанной дорожке, – скорбно сказала я, – возле самого крыльца будет он задравши ножки ждать печального конца.

Бессильно уронить руки. Ссутулиться. Выглядеть человеком, утратившим смысл жизни. И отчетливо, сдерживая рыдания, выговорить последние четыре строки:

– Его косточки сухие

Будет дождик поливать,

Его глазки голубые

Будет курица клевать.

Тишина. Кто-то всхлипнул – возможно, я сама. С моего подола отвалился бархатный лист, упал, кружась, на пол, нарушив шелестом гнетущее безмолвие, и вот тогда, наконец, где-то глубоко в подвале бурно, отчаянно, в полный рост зааплодировали тараканы.

На самом деле, конечно, нет. И тараканов-то у нас не было, и лист с меня не отваливался. Мне очень осторожно похлопали, видимо, опасаясь вызвать вспышку биса, увели плачущих детей, похлопали по щекам потерявших сознание, дали воды обмякшей воспитательнице младшей группы и вручили мне какую-то смехотворно детскую книжку вроде рассказов Бианки.

– Почему? – гневно спросила вечером бабушка у деда. Гнев был вызван в том числе тем, что в своем возмущении она оказалась одинока. От моих родителей ждать понимания не приходилось: папа хохотал, а мама сказала, что она ненавидит утренники и я могла бы читать там даже “Майн Кампф”, хуже бы не стало.