Сказочка. Детям не читать.

Как говорил товарищ Воланд: "Никогда и ничего не просите, особенно у тех, кто сильнее вас".

Пишет Шутник

* * *

Третий раз тебе повторяю,

верни мне мать.

я вспорю твоё брюхо, напихаю камней и веток.

Рыба бьется, как рыба об лёд,

объясняет и так и этак,

но сдается и понимает, что проще дать.

Не отпустишь на волю старуху добром,

ну что ж —

брось под печь моё слово, спи себе на полатях.

Слышь, она придёт не одна, ты готов принять их?

Всех ли знаешь ты, недоумок, кого зовёшь?

Он врывается в избу,

рукавом утирая лоб,

вносит запах браги и пота -- дух человечий.

И швыряет в подпечье косточки щучьей речи,

щучью песню мычит в теплый зев,

свиристит в хайло.

К ночи печка проснётся, застонет и задрожит,

отзываясь на странный стрёкот в далекой чаще:

и родит их — в золе и глине, слепых, молчащих —

одного за одним, дымящихся, как коржи.

Завизжат невестки, братья выкатятся, бранясь.

Первой встанет она,

или некто в её обличьи,

вскинув тощие руки, вертя головой по-птичьи,

выдыхая с кошмарным хрипом мальков и грязь.

За спиной отец -- опалённая борода.

Следом старшие сёстры -- беззубы, простоволосы.

И десятки других: все, как он, черны и курносы,

держат копья, кирки и клещи, серпы и косы.

Ходят, шарят ладонями, трогают всё без спроса,

кружат, мнутся, зудят, как осы,

скрежещут “дай”.

Он влезает на печку, спасаясь, как от реки,

от кишащих внизу голов, и локтей, и пальцев.

Печь срывают с помоста под хохот "пора купаться"

и выплескивают во двор, как мосол с водицей,

выбив дому родному и рёбра, и позвонки.

Поднимают на плечи, покачивая, несут,

подминая случайно встреченных на дороге.

Все: поеденные чумой,

порубленные в овраге,

изведенные голодом,

смолотые в остроге,

отравившиеся полынью,

угодившие в полынью.

Дура, просто верни мне мать.

Все шагают к царю --

немного потолковать.