(основано на реальных событиях)
Ягодиночка на фронте,
Пули черные летят.
Неужели сероглазого
В земельку повалят?
Все мужики на фронте, только старики да калеки остались. И мы, бабы да девоньки молодые, женихов своих проводившие.
На Калининском на фронте
Ручеечком кровь бежит.
Под зелененьким кусточком
Милый раненый лежит.
Поют девоньки, пляшут, а в глазах – слезы. Каждый день похоронки приносят. И меняются платки белые на черные, вдовьи. А вдовам-то и двадцати годков нету.
Ой, война, война, война
Гитлером затеяна.
У залеточки мово
Ноженька потеряна.
Праздник у Нюрки: вернулся ненаглядный её. Седой, в нашивками за ранения, но – живой!
А кому какое дело?
Я люблю на костылях:
Он, мальчишка, не виновен -
Его ранили в боях.
Смеётся Нюрка, счастливая. Мужик дома, рядом. Ну и что, что без ноги, главное ведь – живёхонька залёточка её любимая.
Ленинград обороняли —
Ясноглазый был в бою.
Там сложил он буйну голову
За Родину свою.
Опять похоронки. Всё больше и больше чёрных платков. Горюют девки, плачут. Но жить надо, детей растить надо, кормить, одевать.
И пошли они на станцию. К эшелонам. Одни на запад едут, на фронт, другие, с ранеными и калеками, на восток.
И Катьку с собой взяли. Шестнадцать ей, одна осталась. Отца на фронте убили, мать с горя померла.
Меняют девки да бабы картошку вареную на гимнастёрки и табак, табак – на сахар и тушёнку.
Посмотрю я с горки вниз –
Все ребята собрались.
Только мы с тобой подруженька,
Своих не дождались.
Болеть девки начали от тоски женской. Как же без мужика-то? А тех, кто с войны вернётся, не хватит на всех.
И пошли они на станцию. К эшелонам.
И Катька с ними. Меняла она картошку вареную да лук на гимнастёрки и табак, табак – на сахар и тушёнку, а подруги её за развешенными шинелями прятались.
А потом выходили из вагонов с полными мешочками. Те, кто на фронт едут, не скупятся, кто знает, сколько им жить осталось? Хоть напоследок ласку испытать.
А те, кто в тыл, кто не лежачий, уж и позабыли, что есть на свете что-то другое, кроме свиста пуль, взрывов и крови. Тоже не скупятся.
И пусть хоть так, хоть на раз девки получали то, о чем даже и мечтать уже не могли.
Женское счастье.
Осуждаете? Да не вам судить, Бог рассудит. Он поймёт.
Возвращались девоньки обратно, вот только Катьки с ними не было. Ждали её, искали, девки на станции все эшелоны опрашивали. Никто не видел.
Сгинула, Катька наша. Навсегда сгинула.
***
Не успела выйти из эшелона, а тот уже тронулся. Заплакала Катька, испугалась. Документов нет, ничего нет, а если патруль?
Раненые пожалели бедняжку и отвели к старшей поезда. Там и хоронилась до следующей станции.
Вышла и к эшелону, который на фронт:
— Дяденьки, родненькие, помогите до дома добраться. Возьмите с собой.
Взяли, и спрятали. Только не было остановки на станции родной. Прёт эшелон вперед, без задержек. Всё для фронта, всё для победы!
Танки, пушки, люди. И Катька.
Благо офицер заметил её. Лейтенант, молодой, с нашивками за ранения:
— Что ж ты так, дурёха. Патрули схватят – расстреляют, как шпионку. Пойдём.
Прячась и доехала она до места службы своего хранителя, до освобождённой земли, где офицер был назначен начальником строительства аэродрома.
— Комиссовать хотели, еле уговорил, — грустно улыбнулся лейтенант, — я, Катька, такой же, один на всём белом свете. Деревню немцы сожгли еще в 42-м. Некуда мне возвращаться.
— А со что мной будет?
— Возьми, — офицер протянул документы, — друг хороший здесь партизанил, сейчас в военкомате служит. Это документы связной его отряда. Погибла в 43-м. Звали Настей. И пойдём.
— Куда?
— Расписываться. Будешь моей женой.
Так девушка стала жить две жизни. И за себя, и за Настю.
Осуждаете? Да не вам судить, Бог рассудит. Он поймёт.
Берегла Катька своего хранителя, и любила. Очень. За помощь, за спасение спас, и что подарил ей то, о чем она и мечтать не могла.
Женское счастье.
Автор - Андрей Авдей.
Друзья, если у вас есть вопросы, предложения, пожелания, замечания или просто хотите пообщаться, пишите на почту: an-audzei@yandex.ru. Буду очень благодарен за лайки, дизлайки, комментарии и подписку.
Оценили 3 человека
3 кармы