...Итак, перестроились: уголовники выставляют свои кандидатуры в Верховные Советы, гомосеки требуют полных свобод, предатели ходят в страдальцах, все, что ниже пупа, оказывается на месте готовы.
Власть "стеснительна" в страхе прослыть "сталинистской" — закон отключен, и потому главная причина роста преступности — сознательное ее провоцирована со стороны рвущихся к власти, которые активно поощряют "придворную оппозицию" в лице таких "жертв" застоя, как Ельцин, Афанасьев, Попов, Аганбегян, и прочие межрайонцы, простите, межрегионалы...
Один из главных источников лавины нелепостей, в коих пребываем, — это политизированный газетно-младоумный язык, на котором нас приучили не только изъясняться, но и думать.
"Словобесие" сочетается со скудоумием в умилительном альянсе — как депутат Собчак с трибуной съезда.
Ну, к примеру. "Память" и "Мемориал" — что может быть полярней? А ведь синонимы.
"Империя" — что может быть "зловредней?" А ведь от "империо" — воля, а кто у нас за безвольную политику?
Кому не надоело быть сирыми среди мощных держав, восхищаться коими столь же модно, как хаять свою? Американцы в Панаме доказали, что такое сфера национальных интересов, — не перенять ли этот опыт при решении "прибалтийского" вопроса? А-а, "недемократично"!
"Русскоязычными" никак невозможно называть русских, у которых есть свое национальное имя и сохраняется лицо, несмотря на взад-вперед ходящие катки. Термин "коренное население" спокойно воспринимается Центром где угодно, только не в России. А ну как употребим его на всю катушку в Москве или в Новосибирске?
"Экстремист" — это плохо, "радикал" — хорошо, а это синонимы.
Наши "левые" в иных краях, в иные времена — это правые, вообще же "левый" по-русски — синоним сатаны. "Эмоциональные перехлесты" — за этим может быть что угодно, знай вешай "тэрмин"...
Список нелепиц можно продолжить и продолжать бесконечно — ими переполнены все газеты, все официальные документы, речи митинговых ораторов и народных депутатов. И часто не по их вине. "Так исторически сложилось".
Но первое же логическое следствие многих нелепиц — кровавый абсурд. Что такое "новое политическое мышление"? Что такое "общеевропейский дом" при Сибири-то, Средней Азии, Дальнем Востоке? Что такое, наконец, "перестройка" — не перестановка ли слагаемых без привнесения чего-то нового, начала творческого?
Все слова, оканчивающиеся на "изм", порой вообще не имеют определений. Потому что одно и то же понятие понимается сотней людей по-разному. "Рекордсмен", пожалуй — "социализм", идея которого может вдохновить не только жулика, рассчитывающего половить рыбку в мутной воде невнятных законов, и насильника, рассчитывающего "всеми силами отстоять", но и человека, который благодаря генной памяти и доброкачественной исторической инерции усматривает в социализме осколки ранее предававшегося в течение 200 лет и разбитого в одночасье православного мировоззрения, порой изрядно пропитанного праславянскими (еще языческими) представлениями о Земле и Небе.
И вот на этот убогий языковой фон, уродующий мысли, накладываются ещё по меньшей мере два "фильтра". Первый — нравственный плюрализм: "все дозволено!" Порождение дегенеративного атеизма ("человек — пуп земли!"), буйной гордыни и по сути люциферианства.
Это мина даже не замедленного действия, эта мина в клочья разносит любую традицию, любую преемственность, любую терпимость и способность воспринимать непохожее на тебя. Нравственный плюрализм все перемешивает, все ставит с ног на голову и потому унифицирует, обезличивает любую индивидуальность (личности, нации, страны) — происходит "равнение на худшего", всплывают самые примитивные начала. Они — "понятны" всем, они самые демократичные. Остальное можно освистать-затоптать.
Второй "фильтр" — беспамятство, мастерски и масштабно срежиссированное на протяжении нескольких поколений. "Кто-то" смывает из памяти очередного поколения знания предыдущих, сохраняя их для себя. Сохранение информации — гарантия будущей власти над не имеющим ее большинством, обеспечение возможности создавать "жупелы" ("Ходынка" — "инцидент в ЦДЛ", "Союз русского народа" — "Память", "самодержавие" — "аппарат"), а дальше никаких особых умственных усилий от толпы не требуется: круши, и баста, благо энергии у очередных подрастающих поколений хватает. Создается и идол (Ленин ли, Горький, Сталин ли, Бухарин, Сахаров ли, Примаков — все равно), и можно этой лакмусовой бумажкой определять "благонадежность"... Кого? Че-лове-ка! То есть Вселенную, неповторимый мир!
Тем самым множится раздражение (любая индивидуальность сопротивляется этому ранжиру). Кстати, это называется "общечеловеческими, ценностями", "мы строим правовое государство". Похабная нивелировка в прошлом — именуется сталинизмом, ныне — демократизмом.
О последнем — демократизме. Есть монбланы литературы, были и есть сотни и тысячи умных голов, которые знают аксиому: демократизм — абсурд, нонсенс. Он мог существовать только тогда, когда все люди были — стадо. С появлением старейшин демократизм изживался, наживался аристократизм: из недр семьи — рода — племени взрастала нация, из нации — государство во главе с династией, освященной всеобщим верованием и хранящей опыт предков. Таковы ступени истинного прогресса. Глава государства только в этом случае никак не заинтересован в личной корысти, напротив — заинтересован в том, чтобы передать наследнику как можно больше знаний о тайнах власти и оставить ему как можно меньше проблем.
Так что демократия — это вырождение государственности. Или ширма для прикрытия реальной власти клана или кланов, созданных на основах, далеких или враждебных народной традиции и противоречащих народному чувству, непрестанно насилуемому. Впрочем, японцы это знают много лучше нас, и не только японцы. "Всечеловеков" на планете Земля нет, разве что американцы, да и те утро начинают с подъема национального флага.
И вот мы имеем то, что имеем, и при этом дивимся: что ж у нас все так-то? Дивимся, прочно стоя на трех китах: изувеченном мыслительном аппарате (порой кажется, человек, ничего не читающий, не смотрящий, ближе к истине, нежели тот, кто читает всё, включая "Огонек" и "Молодую гвардию"); нравственном плюрализме — многообразии понятий о добре и зле, относительности всякой истины, включая "не убий", "не укради"; на беспамятстве многослойно-основательном .
С готовностью скрываем за политическими лозунгами и "пламенным революционерством" собственную лень и некомпетентность, идем на поводу у нездоровых — в прямом смысле! — людей, соблазняемся блестками и шумами, которые не соблазнят уже и дикаря, глумимся над своим прошлым на том лишь основании, что "недавнее" родились, мы не способны на ясные, самостоятельные оценки, агрессивно-безграмотны и мыслим себя то "детьми XX съезда", то "детьми перестройки" — господи, это в стране с тысячелетней историей!
Но мыслим всегда младоумно, независимо от возраста, а значит — безответственно, без истинной любви и сострадания к себе и людям. И вот вместо того, чтобы погружать себя в духовный кислород ради бережной самореанимации, мы судим-рядим обо всем на свете, гогочем над несогласными, раскаляемся, готовые "бить витрины". Вместо жизнетворчества роем себе могилу. О нас, таких, забудут на другой день после того, как мы "охрипнем", и затопчут еще при жизни.
Насколько мы по своему развитию ниже распоследнего русского крестьянина XVII века, можно судить хотя бы по тому, что авторитетами для него были, помимо бога и царя, святые отцы, мученики, юродивые, канонизация которых была актом кропотливого — порой в несколько веков — установления святости. Для нас же авторитеты лепятся в два счета: раз-два. Мы — идолопоклонники, самый худший, неразвитый вариант язычества.
К тому же предки наши воспитывались в чувстве почтения к труду, умению, знанию, на примерах созидательных и добротолюбивых, мы же — на "всесокрушающе-завоевательных", "всесильныхпотомучтоверных", и нынешняя атмосфера разрушительства и самораспада — культа самораспада — это и наше дело, независимо от возраста и причастности к сталинизму.
Пока мы должным образом, не из "этнографического" интереса, не вспомним таких людей, как Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Иоанн Кронштадтский, как Константин Леонтьев, Павел I, Аракчеев, Николай I, Александр II, Александр III, Суворов, Менделеев или Столыпин, пока мы не отбросим, как зловредный клин, вбитый в наши головы, сонм "пламенных революционеров" от кромвелей и робеспьеров, пестелей и ткачевых до свердловых и троцких — мы можем считать себя обреченными на съедение мировой пагубе.
Пока палачи будут у нас ходить в героях, а невинные жертвы — оплевываться, пока именами палачей у нас будут называться улицы, площади и города, мы — "ветхие люди", "внешние люди", мертвые души и при молодом румянце во всю щеку.
Нас настолько легко провести на мякине, что кое-кому трудно удержаться от соблазна играть нами, доводя до "должной степени договоренности" в каких угодно корыстных интересах.
"Так вы — монархист?" — воскликнет заинтригованный читатель.
В том смысле, что считаю монархию высшей формой национального бытия, - да. В качестве конкретной политической установки на реставрацию — нет (нынче это утопия, роскошь непозволительная — мы в слишком дремучем состоянии нераскаянности за учиненное на собственной земле).
— "Молодежный" вопрос: ваше отношение к сексу?
— У кого что болит, тот о том и говорит. Подчеркнутое внимание к "сексу" для меня — признак тайного и постыдного недуга, глубокой ненормальности или прискорбного примитивизма. Имея за плечами достаточно бурную юность и имея нормальных детей, смею заверить, что этот взгляд может показаться "немодным" только если основываться на наших средствах массовой дезинформации. Скотоподобие можно считать верхом демократии — с этим-то я согласен.
О многом хотелось бы сказать, да нет места. Смоделируем типичные на сегодня вопросы.
— Ваше отношение к парламентской форме правления?
— Крайне отрицательное. Нынешняя повсеместная апатия — косвенное тому подтверждение. Альтернативные варианты от народа специально скрываются. Парламентаризм — это много тупиков вместо одного, кого радует — радуйтесь.
— Что вы можете сказать о межнациональных отношениях?
— В хаосе заинтересованы власти предержащие, все семьдесят лет. Для оправдания власти, вечно выступающей третейским судьей, которому мало кто верит. Все началось с проведения искусственных границ по телу единой державы, которая никогда не была "тюрьмой народов", ибо основывалась на справедливости. События 1939 года (я имею в виду Прибалтику) рассматривать без контекста исторического (учитывая "события" 1918-1920 годов), мягко говоря, некорректно. А.Н.Яковлев с комиссией, заявив, что документ не найден, но по тому, что было, можно считать его существовавшим, дал козырь в руки экстремистов, считающих, что "Протоколы сионских мудрецов" хоть и не найдены, но — документ.
— Международное положение нашей страны?
— Рядовой читатель не имеет адекватного представления о том, что происходит в мире, как и зарубежный читатель о том, что происходит у нас. Таким образом, наши мнения о "зарубежье" не могут претендовать на истинность. Есть у людей чувство утомительной постоянной обманутости, и оно не проходит в эпоху перестройки. Кроме того, при этом мы слишком унизительно часто оглядываемся на Запад, доводилось даже слышать такое выражение: "Политбюро во главе с Бушем". С другой стороны, там о нас думают постольку поскольку, то есть "эсесесероцентризм" — плод нашего воображения. О событиях в Восточной Европе, их действительном смысле, кажется, не догадываются и в самих странах "социализма".
— Отношение к сталинизму?
— Термин расплывчатый. Вопрос частный и неинтересный. Но отвечу, хотя родился через пять лет после смерти Сталина. Пока не будут открыты его архивы (личные), как и личный архив Ленина, пока не будет выяснена степень полноты власти Сталина в отдельные периоды (условно: 1922 — 1934, 1934 — 1939, 1939 — 1942, 1942 — 1948, 1948 —1952), разговоры о нем обречены на "эмоциональные перехлесты".
— Ваше отношение к антисемитизму?
— Сам термин — фальшивый и безграмотный, раз. "Любить" или "не любить" аж целую нацию-абсурд, два. Но уж если я не люблю — это мое личное дело и мое право. А если, "не любя", я занимаюсь подстрекательством или кого-то "крушу" по национальному признаку, меня должно судить. Например, если я, прибалт, принимаю дискриминационные законы. Или если я, азербайджанец, вламываюсь в чью-то квартиру и вынуждаю русских: "вон". Или если я, врач еврей, сознательно ставлю неправильный диагноз. Или если я, русский, бью еврея по национальному признаку. Во всех этих случаях суд должен быть скорым, возможно, показательным и суровым. Пока же подлый треп о мифических еврейских погромах не наказывается и прикрывает реальные антирусские и другие.
— Вы — славянофил?
— Этот вопрос абсурден, когда обращен к славянину. Не любить своих соплеменников, не любить родное — крайняя степень одичания, падения. Здесь нам надо, кстати, "учиться и учиться" у евреев, или армян, или грузин спайке, отсутствию зависти друг к другу, готовности прийти на помощь. Вообще же надо сказать как о данности: есть русские национальные интересы, есть интересы русского народа, наиболее попранные в нашей стране и, быть может, во всем мире. 150-миллионная Россия сейчас унижена, ограблена, протравлена. Свыше 20 миллионов русских, живущих в "братских" республиках, подвергаются гонениям и моральному террору. Формула геноцида с 1918 года много раз менялась, и сейчас продолжает действовать. Потому о русских интересах пора говорить в полный голос — это вопрос жизни и смерти. Веяний пытающийся сорвать этот голос — вольный или невольный пособник гонителей русского народа, потерявшего в XX веке до ста миллионов своих сынов и дочерей. Пора не обращать внимания на гнусные ярлыки "националистов".
— Как все изложенное вяжется с позицией журнала, членом редколлегии которого вы являетесь?
— Вопрос отдает демагогией, невольной. Журнал принадлежит ЦК ВЛКСМ, у которого, правда, нет своей позиции, во всяком случае, внятной. Кроме того, скучен журнал, в котором все единообразно: всякий коллектив в идеале состоит из личностей, а абсолютных единомышленников в наше переходное из прошлого в будущее время под одной крышей не собрать, да и не набрать, если не скатываться к примитиву. Наконец, люди, отдавшие силы и здоровье на сохранение и созидание Державы, должны иметь возможность самовыражаться — пусть даже в формах, которые кому-то кажутся архаичными. Это наши и ваши деды и отцы, бабушки и матери. Да, их обманывали-обкрадывали, у них отняли веру и полноценный Русский язык, но они в большинстве своем — искренни, честны, цельны, они были в юности и посчастливее нас. У них были испытания «всерьез», им ведомо чувство локтя, чувство единой цели. У них был, наконец, оптимизм, который, похоже, в глазах молодых поколений становится "дурным тоном", к несчастью этих несчастных, задуренных поколений.
— Это и ваше отношение к молодежи?
— Вопрос грешит глобализмом. Как относиться к... земле? Есть пустыни и оазисы. В "оазисах" современной молодежи мне видится незашоренность, пытливость, здоровый скептицизм, восприимчивость к непривычным для слуха мыслям (иначе и не писал бы всего), в "оазисах" — здоровый инстинкт созидать.
— А как вы относитесь к идее многопартийности?
— Неформально она существует. Сам — беспартийный. А в принципе многопартийность считаю даже большим злом, чем однопартийность. Политизация масс — процесс гибельный, по большому счету: люди выражают себя не в деле, а в политиканстве. Устроительность в принципе становится "немодной". А при многопартийности все будут хотеть кушать, обзаводиться аппаратом, метить в министры. Я — за отсутствие политических партий. За профессионализм. А делегируют власть территории и производства, то есть земства и цехи.
— Что бы вы хотели пожелать нашим читателям?
— Прежде чем бросаться на амбразуру или грызть кому-либо глотку, хорошенько думать в смысле "во что меня превратили?" Если будут вопросы — пишите, приглашайте. Если будет гвалт "возмущения" — дело житейское, но ни для кого не полезное.
Опубликовано в журнале "Кубань", № 1 за 1991 год.
*В 1988-1992 году автор был зав. отделом очерка и публицистики журнала «Молодая гвардия».
Оценили 6 человек
12 кармы