Наше 45-е классное отделение впервые заступает в гарнизонный караул. В казарме ажиотаж. Все усиленно готовятся. Еще бы, гарнизон - это не внутри училища, где свой замкнутый микромир, где все свои, пусть надоевшие хуже горькой редьки и отвратные, но такие родные.
Даже если так сложилось, что ты сидишь в камере на училищной вахте, то будь спокоен, тебе не дадут пропасть. В это время твой соплеменник пишет для тебя пропущенные лекции под копирку. А курсанты из состава караула усиленно подкормят и обеспечат возможность поспать в неурочное, запрещенное для сна время. Причем это будут совершенно посторонние парни – не из твоей роты и даже не из твоего батальона. Но тем не менее… Потому как всем парням известна прописная истина: «сейчас охраняешь ты, а завтра уже охранять будут тебя, и наоборот». Круговорот курсантов в карцере – процесс бесконечный и хаотичный, как легендарное Броуновское движение.
Да и местное начальство пусть не подарочек, но все же свое, родное - из ВВС. А в ВВС, будет вам всем известно, самые демократичные и воспитанные офицеры, деликатные и терпеливые, а местами даже душевные и сентиментальные. Их отношение к младшим по возрасту и званию почти семейное. Даже, шутливые оскорбления и бесконечные шпыньки, отпускаемые в наш адрес, и те безобидные и абсолютно беззлобные. Так, больше для приличия. Ради порядка.
Гарнизонный караул – что-то новое, еще неизведанное, и поэтому всем ребятам немного волнительно.
В гарнизоне все иначе. Гарнизон – это враждебная территория, где расположена и дислоцирована огромная масса военных училищ, воинских частей, рыскающих патрулей, зверей-краснопогонников и ракетчиков, а так же самых страшных и беспощадных отморозков среди армейской среды – офицеров комендатуры, которые люто ненавидят любое послабление в воинской дисциплине, даже самое незначительное отступление от требований статей Общевоинских Уставов.
Курсант для них это пока еще неразоблаченный и непойманный потенциальный нарушитель воинской дисциплины, почти предатель родины, самое место которому на гауптвахте, а еще лучше - в дисциплинарном батальоне. А если у этого олуха погоны на плечах с голубым просветом и золотистый пропеллер в петличках, то значит он вдвойне опасен. Ибо вольнодумец он, не обремененный фундаментальными знаниями об устройстве большой саперной лопаты, и не познавший красоты монолитного пешего строя и гармонии 12-ти часового марширования на плацу под бравурные военные марши в исполнении духового оркестра!
Вы знаете, они, офицеры комендатуры, в чем-то, наверное, правы. Ну, не занимаются такой ерундой в ВВС, некогда нам! Есть другие дела, на наш взгляд более важные и нужные. Нас учат всегда думать, старательно читать электрические схемы, скрупулезно распутывать хитросплетения проводов и трубопроводов, быстро и правильно принимать единственно правильное решение, сохранять свою индивидуальность для успешного решения задач, от которых зависит человеческая жизнь, жизнь экипажа, наконец. Все наши действия досконально осознаны. Интеллект всегда наготове. Более того, он просто есть, присутствует интеллект и все тут.
Отбирают в ВВС строго и кропотливо при условии наличия этого самого интеллекта. Ибо люди в авиации никогда не считались расходным материалом. «Пушечное мясо» это не о нас. Мы в идеале должны быть продуктом штучного производства. Потому как земля одинаково твердая для всех! Даже обращение к военнослужащим в авиации строго уважительно, по имени-отчеству, независимо от возраста и звания, без показного паркетного шарканья, без громкого щелканья каблуками, без прогнутой спины и сексуально оттопыренного зада, без подобострастного взывания к чинам и регалиям, без «чего изволите’с». Нет этого. Не прижилось. Да если честно, то и не приветствуется! Более того, местами даже презираются подобное шарканье и любая попытка к лизоблюдству.
Поэтому в искреннем рвении офицеров гарнизонной комендатуры всегда присутствовало страстное желание гноить его, соколика сизокрылого, в недрах свободолюбивого ВВС взращенного, и обязательно с тройной энергией. А все потому, что летать этот мерзавец, возможно, когда-нибудь сможет и станет. Свысока на весь мир, сволота улыбающаяся, на всех нас, на сырой земле остающихся, и в том числе - на меня любимого, смотреть будет. Да он, подонок, мечту мою заветную о небе синем, украл фактически! Он что себе позволяет? Думает, лучше меня? Ишь, чего возомнил, паскуда! Фас его! Трави, пока не ушел! Если нам суждено по земле ползать, то летать в синем небе вообще крамола. Контрреволюция. Измена!
Наверное, именно так и думают обладатели красных погон, с ненавистью глядящие на курсантов военно-воздушных училищ. Иного объяснения и оправдания их красноречивым взглядам и непристойным поступкам найти просто невозможно. Но, тем не менее, после каждого заступления в гарнизонный караул в расположение родного училища возвращались далеко не все наши бойцы. ВВС несло потери. Одно радует, что потери – восполнимые, временные. Некоторые парни пополняли число «сидельцев», не успев растерянно хлопнуть ресницами, превращаясь из охраны в арестантов. Их оружие привозили оставшиеся на воле сослуживцы, молча ставили в пирамиду, сдавали патроны и грустно смотрели на пустующие, осиротевшие кровати.
- Как они там сейчас?
А "там" - это значит на губе. Ибо каждый уважающий себя помощник военного коменданта или начальник гауптвахты, да что там, и сам начальник гарнизона, узнавая, что заступают представители ВВС, считал за норму арестовать пару-другую «летунов-залетчиков» для долговременной отсидки в комфортабельной обстановке общей камеры, в сугубо воспитательных целях, естественно. Дабы доказать на их же собственной шкуре, этим выскочкам обнаглевшим, что жизнь на земле не сахар, и нам – ВВС, в ней не место. Земля принадлежит красным погонам и им подобным.
Поэтому к гарнизонному караулу готовились истово, Устав учили как поэмы Пушкина в школе, с выражением и нараспев. Форму утюжили, сапоги гладили и драили до зеркального блеска, каблуки стоптанные перебивали, миллиметры на шевронах и петличках вымеряли, бляхи на ремнях натирали до благородно-золотого блеска. Психоз и нервозность были массовым явлением.
И отведенные сутки караульную службу тащили супер-пупер-мега-гипер-образцово, чтобы повода для ареста не было по-определению, даже теоретически. Но «помидорные» офицеры глазам своим не верили, день и ночь покоя не знали, все искали и рыскали, чтобы нас - голубчиков, у себя в нежданных гостях да на нарах оставить. Гостеприимно, ничего не скажешь.
В тот день все пошло очень даже удачно. Желчный и мерзопакостный краснопогонный полковник пару часов раздраженно брюзжал на разводе караула о неспособности и непригодности ВВС как рода войск в современной войне в целом и нас – всех убогих дебилов, косящих от настоящей земной службы в рядах авиации, в частности. Этот дежурный комендант обошел всех и каждого, задал по паре-тройке самых каверзных вопросов из Устава Гарнизонной и Караульной Службы. Получив идеальные и исчерпывающие ответы, он рассвирепел еще больше, фактически пришел в неистовство. Наши знания полковник посчитал за прямое оскорбление и издевательство. Ибо по его авторитетному разумению - не в состоянии ВВС по своему вольнодумному строению мозга осознать и оценить все отточенное великолепие и строгую красоту Устава. Не дано это им это, и все тут.
Затем при приемо-сдаче гауптвахты полковник решил поприсутствовать лично в смутной надежде подловить нас на каком-нибудь явном нарушении процедуры приема-передачи арестованных и развить это в свою пользу. Но пошло немного не по его сценарию.
Дело в том, что на гарнизонной гауптвахте сидят не только честные образцово-показательные военнослужащие, волею случая попавшие в поле зрения гарнизонного патруля, и мелкие нарушители воинской дисциплины, но и лица, находящиеся под следствием за достаточно опасные преступления. А так же в отдельных камерах сидят и те, кто уже осужден военным судом-трибуналом и ожидает неизбежной пересылки в дисциплинарный батальон или того хуже - в тюрьму. А сидеть многим из них ой как не хочется.
При проверке наличия арестованных комендант-краснопогонник маячил у нас за спинами, постоянно вмешивался в процедуру проверки и вообще создавал всяческую нервозность и суетливую неразбериху. Сложилось так, что дверь в камеру была открыта, шла перекличка и поголовная проверка подследственных.
Каюсь. Виноват, что выполнил бездарное распоряжение дежурного коменданта, но дверь, ведущая из длинного коридора с многочисленными камерами на улицу во внутренний дворик гауптвахты, тоже была открыта.
Противно, видите ли, господину полковнику спертым воздухом застенков и казематов дышать, портянки арестантские нюхать. Свежего весеннего ветерка захотелось. Сказано сделано, приказы в армии выполняются беспрекословно. В результате тяжелая железная дверь, надежно закрывающая коридор с рядами камер, осталась нараспашку, выход во двор гауптвахты фактически был свободен.
Один из подследственных, очевидно не желая переходить в разряд осужденных, с отчаянием бросается на полковника и сбивает его с ног. Очень удачно сбивает. Так, что это визжащее и копошащееся тело полковника блокирует всех нас в мрачном и узком коридоре гауптвахты. В это время подследственный, легко перемахивая через поверженного офицера, вырывается во внутренний дворик, прямо в объятия пьянящей весны.
Возможно, для обычного человека 3-х метровый забор с верхним рядом колючей проволоки будет являться непреодолимым препятствием, но не в этом случае. Жажда свободы чудеса творит. Этот отчаянный малый лихо перемахнул через кирпичный забор, легко преодолел колючую проволоку, натянутую по верхней кромке, и ищи-свищи ветра в поле. А полковнику осталось бы писать на себя подробный рапорт с чистосердечными повинными показаниями. Именно на себя, любимого, за содействие своим бездействием и персональной дуростью дерзкому побегу. Мы были девственно чисты, ибо только выполняли все многочисленные ценнейшие указания краснопогонного полковника, причем точно и в срок.
Но звезды в тот день улыбнулись старому хрычу. А может это случилось потому, что в составе караула был Витя Копыто? А как все помнят, Бог Витю любил, а заодно,любил и всех окружающих Виктора, включая брезгливого и желчного коменданта.
Не прошло и пару минут истеричной паники, хаоса и визгливых криков полковника о том, что все пропало, как дерзкий беглец был возвращен на свое законное место прописки. Дело в том, что на калитке внутреннего дворика гауптвахты стоял наш боец.
Положено так, пост этот сменный, и каждый из состава караула в течение суток хотя бы раз имеет смутное удовольствие помаячить в качестве дворецкого или швейцара, кому как будет угодно, на калитке.
Витя Копыто, чья очередь была запирать и отпирать засов металлической двери, на этот раз почему-то тупить не стал, а молниеносно сориентировался в ситуации, открыл калитку и выбежал на улицу, но стрелять по убегающему солдатику не стал. Чай, не душегуб какой, а просто догнал беглого, завалил на асфальт, скрутив своим брючным ремнем, попинал его слегка и беззлобно для приличия, для порядка, так сказать, в меру дозволенного, но не более, и приволок любезного под крышу родной камеры.
Каким образом Виктор Копыто, которого регулярно притаскивали на финишную линию всевозможных кроссов в жалком состоянии (чаще всего в полубессознательном), смог так легко догнать ловкого беглеца, остается загадкой. Но факт на лицо, курсант Копыто нежным, но увесистым пинком тяжелого сапога под зад с поразительной точностью профессионального форварда загнал беглеца в узкий проем двери арестантской камеры.
Полковник сиял от счастья, он пожимал нам руки, целовал всех как детей родных, обещал состряпать благодарное письмо на малую родину и настойчиво просил поскорее забыть сам факт данного позорного происшедшего и особенно - его бесценные команды и своевременные распоряжения. А уж он, в свою очередь, лично клятвенно обещал забыть о нашем существовании на ближайшие сутки, до самого окончания времени нашего пребывания в составе гарнизонного караула.
Такой соблазнительный расклад нас более чем устроил. Появилась реальная возможность впервые в истории училища вернуться из гарнизонного караула со 100% личного состава.
Надежда-то появилась, но вот только именно с этого момента все пошло не совсем так или совсем не так... Впрочем, об этом позже.
Оценили 20 человек
35 кармы