Борьба украинских элит как признак катастрофы

Мы часто отмечаем жёсткость противостояния различных группировок украинской элиты. Эта жёсткость уже породила три государственных переворота: 2004/5, 2007 и 2014 годов (плюс одна неудавшаяся попытка в 2000—2002 годах) — и локальную гражданскую войну в Донбассе

Эта же жёсткость неумолимо ведёт Украину к полномасштабной гражданской войне на всей её территории. В этом противостоянии идеология (еврооптимизм, бандеровщина, русофильство, различные левые проекты) служит лишь прикрытием для истинных меркантильных интересов финансово-политических группировок.

Но является ли это противостояние чем-то уникальным в современном мире? Нет. И на национальном, и на глобальном уровне противостояние элит давно перешло грань разумного и разрушает среду обитания самих элит. Сегодня во всём мире можно выделить только два государства: Россию и Китай, в которых внутриэлитные противоречия микшированы за счёт воли центральной власти.

В Китае этому способствовала политика Си Цзиньпина, отменившего ротацию правящей элиты каждые десять лет и законсевировавшего власть своей группировки. Такие решения принимаются не от хорошей жизни. Даже начинающим политикам известно, что если противоречия не находят выход в легальной политике, они рано или поздно срывают крышку котла. Но очевидно, что в условиях сегодняшнего острого глобального противостояния единство и последовательность власти для Пекина признаны более существенной опцией, чем возможность стравливать пар из системы.

В России политика Владимира Путина оказалась существенно более гибкой. Она направлена не на подавление какой-либо политической группы, а на достижение между ними консенсуса, на основе арбитража центральной власти. Однако такая система действенна лишь до тех пор, пока центральная власть обладает непререкаемым авторитетом в обществе. Именно поэтому россиян (как принадлежащих к правящей элите, так и обычных граждан) больше всего интересует, кто будет после Путина и что будет после Путина. При этом ожидания довольно пессимистичные, поскольку народ на интуитивном уровне чувствует, что повторить путинское авторитетное правление будет крайне сложно.

И опять-таки надо иметь в виду, что российский консенсус элит оказался востребованным (что предопределило востребованность Путина) из-за внешней угрозы не только самому существованию российской государственности, но и, в первую очередь, благополучию правящей элиты. В 90-е годы, пока элита считала, что сможет интегрироваться в глобальную в индивидуальном порядке, интересы государства её не интересовали и ни о каком консенсусе не было и речи.

Таким образом, приходим к выводу, что российская и китайская системы, исключающие острое внутриэлитное противостояние как фактор политической жизни, являются в нынешнем мире уникальными, своего рода отклонением от глобальной нормы. Во всём остальном мире глобализированные элиты, уже будучи интегрированы в мировую систему распределения власти и собственности на устраивающих их условиях (в такой системе прибалтийские элиты ничего не значат за пределами своих заповедников, но их это устраивает), утратили чувство опасности и перешли в режим жёсткого противостояния.

Этот режим отличается от классической западной демократии второй половины прошлого века тем, что во внутриэлитные отношения перенесена практика общения элиты с внешним миром (будь это низшие классы собственного государства или зарубежные вассальные государства). Формальные внешние условности почти соблюдаются. Но изменён один важный принцип: поражение, понесённое по установленным незыблемым правилам, ранее безоговорочно признавалось, сейчас не признаётся в принципе.

На самом деле, попытка «не признать» и сместить Мадуро в Венесуэле и попытки «не признать» легитимность победы Трампа на выборах в США, оспорить его право на власть и под любым предлогом добиться импичмента — звенья одной цепи. Аналогичным образом правящие глобалисты в Европе всеми возможными и невозможными способами «законно» фальсифицируют результаты народных волеизъявлений.

Вспомним, как технично убрали из французской президентской гонки Доминика Стросс-Кана, как на следующих выборах в той же Франции расчистили дорогу Макрону, как в Британии технично удерживают у власти давно потерявший даже подобие поддержки кабинет Мэй, как в своё время травили в Италии Берлускони. Таких примеров много практически по каждой стране ЕС.

Если раньше, право на власть в течение определённого периода приобреталось на выборах и весь установленный законом срок являлось неоспоримым, то теперь борьба за власть идёт постоянно, а смещение законно избранной власти возможно под любым надуманным предлогом в любой момент её каденции.

Причины любых политических обострений (внешних войн, гражданских войн, мятежей и т.д.) всегда лежат в экономической плоскости. Любое обострение (неважно внешнее или внутреннее) переводит систему из стабильного в нестабильное состояние. Если элита стремится к нестабильному состоянию своей собственной системы, чреватому её крахом, значит, она не может управлять в прежней экономической группировке. Проще говоря, элита начинает испытывать недостаток ресурсов на поддержание системы в рабочем состоянии. Ресурсный дефицит — самое яркое свидетельство несоответствия экономического состояния системы её политическому состоянию (экономических возможностей политическим потребностям).

Нынешний кризис потому и является глобальным, что в краткую эпоху американской гегемонии были созданы глобальная экономическая и политическая системы. При этом их устойчивость обеспечивалась нарастающим потреблением ресурсов. Как только наличная планетарная ресурсная база не смогла дальше обеспечивать нарастающий ресурсный поток, система больше не могла существовать, как единое целое.

Выживание каждой отдельной части было возможно лишь при условии сохранения необходимого и достаточного ресурсного обеспечения.

Добиться же притока дополнительных ресурсов можно было только за счёт других частей системы. Это гарантировало непримиримый конфликт между различными элитными группировками, ориентированными на различные части системы. Поскольку же система имела глобальный характер, то политические группировки не имели строгой национальной привязки, но их интересы находились на различных уровнях системы, что обеспечивало сквозной конфликт — системный кризис.

Если же мы вернёмся к состоянию украинской элиты, то надо иметь в виду, что будучи частью глобальной системы, сама она не имела глобального характера. Это как менеджмент на заводе транснациональной корпорации — сама корпорация глобальна, глобален и её центральный аппарат, а вот руководство какого-нибудь незначительного предприятия является сугубо национальным продуктом. Если часть системы, завязанная на данный национальный кластер, по какой-то причине ликвидируется, то вместе с ней ликвидируется и служившая глобальной национальная элита. Она просто вычёркивается из круга глобальных связей, и ей дают возможность вернуться на свой местечковый уровень, постепенно откатываясь на уровень жизни своего племени.

Поскольку элита не желает терять достигнутый уровень жизни, у неё остаётся лишь два способа замедлить деградацию своего благосостояния. Первый — ограбление народа, второй — ограбление своих собратьев по элите, отстранённых от власти. На деле они оба пересекаются, поскольку чем меньше участников в грабеже народа, тем больше достаётся грабящему. Ну а тот, кто не допущен к «законному» грабежу, быстро теряет политический и финансовый вес и становится таким же законным объектом грабежа.

Таким образом, жёсткость противостояния на низших ступенях элиты, не успевшей или не сумевшей стать системной (пробиться в глобальную) значительно выше, чем жёсткость противостояния на верхних ступенях. Если в США политических оппонентов начинают сажать в тюрьмы, то на Украине, в Ливии, в Афганистане и в Йемене — просто убивают. Украина до сих пор выпадала из общего ряда несостоявшихся государств, поскольку, во-первых, Запад использовал её как таран против России, а потому уровень её устойчивости несколько преувеличивался в западных отчётах, во-вторых, до последнего времени главная линия противостояния проходила между условно пророссийской и условно прозападной элитой, что опять-таки смещало акцент из экономической в политическую сферу.

Однако к текущим выборам возможности идеологического микширования причин внутреннего противостояния украинской элиты исчерпались, и мы видим нарастающий неприкрытый конфликт, который уже принял необратимый силовой характер (МВД, играющее за Тимошенко, противостоит СБУ и Генпрокуратуре, играющим за Порошенко). Очевидно, в ближайшей перспективе ожесточённость этого противостояния будет только нарастать (нет ресурсной базы компромисса), к тому же, в него будут вовлекаться неформальные структуры вооружённых радикалов, что придаст ему отчётливый характер гражданского конфликта.

В такой ситуации более слабые финансово-политические группировки могут воспользоваться проблемами центра для усиления своей автономии от центральной власти, закрепления своего исключительного статуса на подконтрольных им территориях и легализации частных армий в виде, например, территориальной милиции. На втором этапе развитие событий в этом направлении должно отвлечь внимание Киева от Донбасса и переключить на сохранение контроля над оставшейся территорией. Но на первом этапе киевские власти, наоборот, будут склонны использовать обострение в Донбассе для обвинения своих политических противников в измене родине, а также для вовлечения армии в гражданский конфликт на своей стороне.

Ростислав Ищенко