Глава 4
8 сентября 1941 года, СССР, Москва, завод № 51 НКАП СССР
Поликарпов проснулся рано, можно сказать, на заре. Лег он поздно, но выспался, даже удивительно. Ну, как выспался… Тело все еще умоляло поваляться, а мозг уже вошел в рабочий ритм, требуя задач.
Николай Николаевич осторожно поднялся – для сна он воспользовался стоящим в кабинете жестким диваном, на котором легко получить травму позвоночника. Впрочем, Лавочкину не досталось и такого ложа – пришлось устроиться на четырех сдвинутых вместе стульях. И ведь спит же!
Поликарпов, стараясь не шуметь, сложил плед, плеснул из графина в ладонь и омыл лицо. Сразу полегчало.
Присев на подоконник, он выглянул на заводской двор, уговаривая себя не спешить. Вот, дескать, пусть сначала Семен проснется, а потом и за работу… Ох и слаба плоть…
Николай Николаевич бездумно оглядел кабинет. Стол, заваленный чертежами и «синьками», кульман в углу, портрет Сталина на стене…
Поликарпов спокойно смотрел на вождя. Вождь был орел.
Всем бы подчиненным Иосифа Виссарионовича хоть толику сталинского ума – и не о чем было бы мечтать более. Увы.
Советская Россия быстро прирастала образованными людьми, но вот на самый верх подчас поднималась всякая шушера, грязная пена. И это не брюзжание, натерпелся просто…
Николай Николаевич поневоле улыбнулся. Ему ли, человеку глубоко верующему, говорить о терпении? Когда его арестовали, обещая расстрелять, а потом сопроводили в Бутырку, он воспринял это как испытание. Потом, правда, обычная ретивость и кровожадность низшего звена была убавлена сверху – его и других конструкторов собрали в ЦКБ-39. Это была та же тюрьма, но ее мозговитым узникам было позволено думать и творить.
Всякое бывало. С Туполевым он разругался, зато с Ильюшиным и Сухим сработался. Потому, наверное, что они не вмешивались в его задумки. А когда он создал «И-16» и сам Чкалов пролетел на нем в Первомай, Сталин сразу отметил самолетик.
С этого момента начался взлет и самого Поликарпова.
Спустя несколько дней после парада его наградили орденом Ленина – «за выдающиеся заслуги в деле создания новых высококачественных конструкций самолетов». Немного позже он стал депутатом Верховного Совета СССР, директором и главным конструктором вот этого завода, получил Звезду Героя Социалистического Труда и Сталинскую премию 1-й степени…
Вот говорят, что Сталин жесток. Это неправда. Вождь – жесткий человек, не прощающий ошибок. Ни себе, ни людям.
Если ты добился чего-то, то честь тебе и слава. Провалил дело? Извини – с вещами на выход. Или к стенке…
Тут вера христианская вступала в спор с отточенным умом инженера. «Не убий!» – заповедь важнейшая, верно, но как можно было миндальничать в стране, где не только народное хозяйство, но и нравы, законы, обычаи претерпели отчаяннейшую разруху?
Крестьян загоняли в колхозы силком? Ну так правильно – добровольно они бы не пошли! А товарное производство только крупное предприятие обеспечить может. Да и не это было главным в коллективизации. Главное – оторвать землепашцев, мучающихся на крохотных наделах, от земли и направить на ударные стройки, на заводы и фабрики. Там от них будет гораздо больше пользы! Да и где еще рабочую силу найдешь?
Или прикажете церемониться с «красными маршалами», молившимися на Троцкого? Да если бы наверх не Иосиф Виссарионович вышел, а Лев Давыдович, все бы сейчас в трудовых лагерях вкалывали, как мечталось «Льву революции»! Адольф Гитлер устыдился бы своего слюнявого гуманизма рядом с Лейбой Бронштейном!
Да и разве от власти приходилось терпеть поношения? Нет! Доносы, помехи, подлоги – этим увлеченно занимались «друзья и коллеги»… Вовсе недаром интеллигенцию зовут прослойкой! Так и есть! Стоило ему уехать в командировку в Германию, как из его КБ вывели самых толковых спецов, организовав новый конструкторский отдел для Микояна, и передали туда поликарповский проект самолета «И-200», вскоре перекрещенного в «МиГ-1».
Десятки лучших конструкторов перешли к Микояну и Гуревичу! Одни сами ушли, других приманили «пряниками» или застращали. В открытую говорили: «Поликарпова все равно расстреляют! Он же поп, крест носит! И кто вас тогда защитит? А у Микояна брат наверху…»
Он стерпел и это. Да и что тут поделаешь?
Занимая высокий пост, Поликарпов не вступил в партию, зато всегда носил крест – его так и прозвали, «крестоносцем». Какое же тут будет к нему отношение руководства? Сложное, мягко выражаясь…
И вот новый подъем, новая волна в его жизни. Он уже не надеялся протолкнуть свой «И-185» через толпу завистников, когда вдруг его вызвали в наркомат и предложили поработать «дуэтом» с Лавочкиным.
«Имеется постановление правительства о срочном запуске в серию истребителя «ЛаГ-5» на заводах № 21 в Горьком и № 51 в Москве, – объяснил Шахурин. – Более того, осенью предполагается снять с производства «Яки» в Саратове и Химках – там тоже станут собирать самолеты конструкции Лавочкина – Гудкова».
Радости было…
Гудков, правда, больше не участвовал в разработке истребителя, а переименовывать название самолета в «ЛаП-5» Поликарпов не разрешил. Тем более что ему твердо пообещали: как только новый двигатель будет готов, сразу на двух авиазаводах начнется сборка «По-7», того самого «И-185»…
Пока, дескать, надо на «Ла-5» налечь, поскольку его выпуск сразу можно наладить на заводах, строивших «ЛаГ-3» – сохранялась технология и большая часть оснастки. Зато потом…
Заскрипели стулья, послышался стон, и Лавочкин с кряхтеньем сел, спуская на пол ноги в толстых вязаных шерстяных носках.
– Сколько времени? – сипло спросил Семен.
– Рано еще, – бодро ответил Николай. – Жена вчера яиц свежих передала… Может, яишенку? М-м?
– С удовольствием! – плотоядно улыбнулся Лавочкин.
Постанывая, он оделся и посетил удобства. Вернулся освеженным, хотя и встрепанным. Зеркало и расческа привели его в полный порядок.
– Готов к труду и обороне! – отрапортовал Лавочкин, усаживаясь за дубовый стол с монументальной бронзовой чернильницей. Мечта бюрократа.
Разбивая яйца над скворчащей сковородкой – электрическую плитку он тоже из дома притащил, – Поликарпов подумал, что его опасения насчет Семена Алексеевича не оправдались. И слава богу!
Двум начальникам тесно на одном предприятии, а двум конструкторам сложно ужиться в одном КБ. Тут надо постоянно идти на компромиссы и ставить общее впереди личного. Лавочкин умел принять чужое превосходство, не настаивая на собственных идеях по принципу «пусть хуже, но по-моему!»[20].
Да и самому Поликарпову, хоть и признанному «королю истребителей», приходилось признавать за Лавочкиным свежесть и неординарность решений.
– Готово!
Самое известное холостяцкое блюдо было поделено поровну.
– Давно яичницы не едал… – высказался Семен, радостно потирая руки. – А хлеб есть хоть?
– Полбуханки!
– Живем…
Доедая свою порцию, Поликарпов сказал:
– Посчитал намедни, какова должна быть мощность мотора, чтобы самолет достиг скорости звука…
– Ну-ка, ну-ка! Что получилось? – заинтересовался Лавочкин.
– Получается, что двигатель должен стать мощнее в шесть раз.
– Это нереально! – вынес вердикт Семен.
– Нереально, – согласился Николай, – если использовать поршневые моторы. Все, мы выжали их ресурс полностью! Мой «сто восемьдесят пятый» однажды развил семьсот километров в час, но это предел. Прибавка еще трехсот не удастся никому. Пора переходить на реактивную тягу.
– А-а… Вот ты куда клонишь… Смотрел вчера те секретные документы?
Поликарпов кивнул:
– Английский «Глостер-Метеор» развивает у земли скорость в девятьсот сорок километров. «Хейнкель-178» выдает семьсот, но у него тяга втрое меньше. Буквально вчера я набросал проект подобного самолетика[21]. Так, эскизно… По моим прикидкам, километров восемьсот в час он выдаст, но это, если использовать ракетный двигатель… Тогда топлива моему самолетику хватит минут на десять-пятнадцать. Это несерьезно. Короче говоря, все утыкается в один вопрос: где нам взять нормальный турбореактивный двигатель с хорошей тягой? Люлька разработал очень даже интересную схему двухконтурного ТРД, даже опытный образец, по-моему, изготовил, с осевым компрессором. Но все равно готового двигателя нет! А без него и самолета не будет…
Лавочкин хмыкнул. Аккуратно подобрав остаток яичницы кусочком хлеба, он сжевал его, вытер пальцы и достал из сейфа красную папку с пугающими грифами секретности.
– Погляди, – сказал он негромко.
Поликарпов поглядел – и сердце его забилось чаще. В папке были собраны черно-белые иллюстрации на отличной бумаге – фотографии реактивных самолетов, схемы, двигатели в разрезе.
Николай облизал пересохшие губы – он держал в руках настоящее сокровище, бесценный плод чьих-то стараний и трудов. Да любое КБ, поставив себе задачу создать самолет на реактивной тяге и получив эту вот папку, сразу сэкономит несколько лет проектирований, опытов, испытаний!
Поликарпова отвлекло вежливое покашливание Лавочкина.
Подняв голову, он встретил понимающий взгляд – и усмешку.
– Зачитался? – хмыкнул Семен. – Сам вчера до двух ночи просидел! Что выделил главного? Мне интересно знать, где мы с тобой пересеклись…
Николай кивнул:
– Во-первых, турбореактивный двигатель должен иметь осевые компрессор и турбину, – начал он. – Во-вторых… Не знаю, может, англичане и правы, устанавливая на своих «Глостерах» по два двигателя, но я бы предпочел один ТРД в фюзеляже – вот как на этой фотографии. Сопло в хвосте, воздухозаборник – в носу.
– Согласен, – кивнул Семен. – Дальше?
– В-третьих, крылья должны быть оттянуты назад, как у стрелы. И вот, смотри, какая прелесть – аэродинамические гребни на крыльях! Они не позволят сорваться воздушному потоку на высоких скоростях!
– Именно! – удовлетворенно кивнул Лавочкин.
– Подожди… – нахмурился Поликарпов. – Но ведь тут фото… Это не макет, это взаправдашний самолет! Его испытывали! Где?
Лицо Семена приобрело серьезное выражение.
– Лучше не спрашивай, – посоветовал он. – Тебе все равно не ответят. Я так понял – нам дали лишь то, что способно помочь в работе, не уводя в сторону от правильного пути, экономя массу времени и сил.
– Да, ты прав… – Поликарпов с сожалением передал папку Лавочкину. – Запереть не забудь.
– Да уж…
– Пошли в цех! Надо проверить линию, где бензобаки маслостойкой резиной обклеивают… Идея хорошая, конечно, – резина сама затянет пробоину, но я вот что подумал… А если мы еще станем подавать в топливные баки отработанные газы из двигателя, охладив их? Тогда мы попросту вытесним кислород, и бензин не вспыхнет!
– Наддув выхлопными газами? – задумался Семен. – Это интересно! Пошли, Николаич, пошли…
Уходя, Поликарпов подергал дверцу сейфа – закрыто – и запер за собой двери. На два оборота…
Последняя серия «Ла-5» сильно отличалась от предыдущих. Посторонний взгляд вряд ли заметил бы отличия, но они были. Например, лонжероны, эти хребтины крыла, изготавливались из дефицитного дюраля. Сечения их, естественно, сократились, и вес снизился килограмм на сто. Место освободилось, и удалось увеличить объем топливных баков.
Улучшилась общая аэродинамика – маслорадиатор перенесли и форму ему придали иную. Полностью заделали щели в капоте, ниши шасси, зализали фюзеляж. Сразу и быстрота возросла, и скороподъемность, и потолок.
Но самое полезное нововведение отметили пилоты – теперь к ручке управления не нужно было прилагать большого усилия, «рулить» самолетом можно было кончиками пальцев.
Установку гидроусилителей конструкторы провели на свой страх и риск – это несколько утяжелило истребитель, зато позволяло летчику не отвлекаться, а всецело заниматься основным делом – воевать.
Особое восхищение пилотов вызвало управление двигателем – оно сводилось к перемещению всего одного рычажка. При этом менялись обороты, давление наддува, шаг винта, подача топлива, переключение скоростей нагнетателя и регулировка щелей жалюзи![22]
Но сколько же было мороки с этой автоматикой… О-о…
Оба конструктора весь день и всю ночь не вылезали из цеха. Утром на завод явились их жены – покормили и заставили лечь спать.
Проснулся Николай где-то в обед. Вернее, его разбудили.
– Эй, вставай! – послышался голос Лавочкина. – Подъем!
– Дай поспать, – буркнул Поликарпов, – имей совесть…
Тут Семен заговорщицки проговорил:
– Там твой мотор привезли!
– Что-о?
– М-71 в заводской упаковке!
Николай вскочил и едва не упал, запутавшись в пледе. Кинулся одеваться, обуваться… Сполоснув лицо, бегом отправился в цех.
Да, это был он, М-71. Рабочие уже разобрали дощатый ящик, и двигатель красовался, как памятник на пьедестале, – двухрядная 18-цилиндровая «звезда» мощностью 2000 «лошадей».
– Три штуки привезли, товарищ директор, – доложил начальник смены. – Все без карбюраторов, с непосредственным впрыском! Только-только прошли стендовые испытания.
– Отлично, отлично… – бормотал Поликарпов, кружа вокруг мотора и потирая руки. – Просто отлично… Ну что? Будем ставить, Степаныч?
– А то!
Всего «сто восемьдесят пятых» успели выпустить пять штук. На 51-й завод перегнали три самолета. Вон они, скромно притулились в сторонке, с раскрытыми капотами – «пламенные моторы», которые у самолетов вместо сердца, были удалены. Словно тела в морге после вскрытия…
Впервые за последний месяц Николай приблизился к «И-185» и погладил свое детище.
«Ничего, ты еще встанешь на крыло…»
Этот паскуда Яковлев, лицемерно вздыхая, писал, объясняя мрачное настроение Поликарпова перед войной: «…оказаться с пустыми руками перед Родиной в самое тяжелое для нее время – это не только личная неудача». Да ты же сам приложил все силы для того, чтобы советские летчики летали на посредственных «Яках», а не на выдающемся «По»!
Летчик-испытатель Логинов в летной оценке писал иное: «Огромная для истребителя грузоподъемность (500 кг бомб, восемь РС, три ШВАК с колоссальным запасом снарядов – 500). Прекрасные взлетно-посадочные свойства самолета. Большие скорости над землей и по высотам, очень хорошая скороподъемность – дают мне право сделать заключение, что самолет И-185 с двигателем М-71 является одним из лучших истребителей мира».
И вот давнее желание пилотов исполняется, а мечта конструктора сбывается. Лучший в мире истребитель скоро станет на поток. Скорей бы…
– Начали! – выдохнул Николай.
Все в цеху пришло в движение, и Поликарпов отошел в сторонку. С громко бьющимся сердцем он наблюдал, как рабочие осторожно подняли на цепях мотор ручной лебедкой и повели кран-балку к самолету с вырванным «сердцем».
«Пойдет в серию самолетик, – размышлял конструктор, – и надо сразу о модификации думать, об «И-187» с форсированным М-71Ф. А потом придет черед «И-188» с М-90… Установим на него четыре пушки! То-то немцы обрадуются…»
– Вира! – скомандовал начальник смены. – Вирай помалу! Хорош! Начали!
«Начали, начали… Господи! – взмолился Поликарпов. – Помоги! Не дай закончиться благому делу сему!»
Глава 5
8 сентября 1941 года, Белорусская ССР, Минск
Накануне по телефону вождь настоятельно приглашал меня в гости, а его приглашение следовало понимать как приказ. Поэтому я не стал задерживаться в 1-й гвардейской, даже Степана и Матвеича не повидал, а сразу поспешил в Минск, где на вокзале меня должна была встретить какая-то «спецгруппа» и препроводить в Москву. Батоныч выделил нам со Светой свою полноприводную «эмку» и охрану – отделение красноармейцев из штурмовой роты, вооруженных автоматами ППД и винтовками СВТ. Передвигались они на «захаре», трехтонке «ЗИС-5».
– Володь, ну для чего нам этот «конвой»? Бойцы на фронте нужнее! Тут ехать-то всего ничего – домчим за полчаса! А на грузовике лучше раненых в тыл вывезти!
– Береженого бог бережет! – цикнув зубом, ответил Бат. – Мне говорили, что после эвакуации в Минске черт знает что творится! Какие-то уроды из всех щелей повылазили – мародерят по пустым домам. Милиция и комендатура не справляются – мало их. Да и вид у вас обоих, ты извини, – как у дезертиров! И документов нет. Я тебе, конечно, справку выпишу, мол, едут товарищи Сморкалова и Дубинин по служебной надобности. Но мало ли что стукнет в голову проверяющим! Доедете до первого патруля, выдирай вас потом из-за решетки, время трать! А десяток угрюмых ребят с винтарями и «ручником» в прикрытии – существенный козырь в любых переговорах! Это я тебе как бывший… гм… предприниматель говорю, прошедший не один десяток «стрелок»!
Мне пришлось согласиться – видок у нас был еще тот – Света в своем жутком балахоне, я в застиранном комбезе.
В кабине «эмки» было довольно тесно, с моей безвременно сгоревшей «Волгой» не сравнить, но мы с доктором наук кое-как уместились.
– Ну давай, Виталя! – протянул Бат свою лапищу в окно. – Пока!
– Пока, Батоныч!
– До свидания, Владимир Петрович, – мило улыбнулась Сморкалова, и генерал-майор зацвел, как майская роза.
– Смотри, Бармалей, головой за пассажиров отвечаешь! – напутствовал он молодого водителя с одиноким треугольничком на черных петлицах.
Обладатель странной клички завел движок, «эмка» тронулась, «захар» пристроился следом, и наша небольшая колонна покатила в тыл. Впрочем, тыл мало чем отличался от передовой, разве что атак не было. Зато бомбовозы налетали каждый день, а «мессеры», словно шершни, так и рыскали, выискивая, кого бы тут ужалить. Больше всего доставалось колоннам, двигавшимся по дорогам – на запад шли танки и грузовики с пехотой, а к востоку шагало, брело, тащилось, ехало мирное население.
Четкие планы эвакуации летели к черту при столкновении с некрасивой действительностью, где хватало халатности, а то и саботажа. Даже в обычное время организовать массовый исход – крайне сложная задача, а уж в военную пору она почти невыполнима.
По шоссе перла толпа, бесчисленная человечья икра, в которой разум и всякие там добрые чувства были замещены инстинктами да рефлексами.
Иные шли налегке, раз за разом судорожно щупая карманы пиджаков – на месте ли документы? Кое-кто, топая пешком, волок на себе тюки со скарбом – один седой еврей, изгибаясь под тяжестью, нес на плече швейную машинку «Зингер», правда, без литой станины – под ней бы он точно сломался.
Другие толкали перед собой тележки, велосипеды или детские коляски, груженные чемоданами, мешками, вьюками, а самые пронырливые занимали кузова машин, втискивая туда гардеробы и фикусы.
Частенько кто-то падал, ронял свой груз или терял из виду ребенка. Сразу поднимался дикий, заполошный крик, и по толпе словно волны начинали ходить – чужой страх шатал окружающих, как ветер траву. Почти все шли, тупо уставившись перед собой, выключив мозги, подчинив себя общему движению. Редко кто обращал внимание на наши сигналящие во всю мощь клаксонов машины, а если и поднимал глаза, то они были безразличны и пусты. К счастью, ближе к городу толпы стали редеть – через столицу Советской Белоруссии уже никого не пропускали, направляя потоки беженцев в обход – на всех крупных развилках дорог стояли патрули, регулирующие движение.
Здесь наша колонна смогла немного увеличить скорость.
– Слышь, боец, а почему тебя генерал Бармалеем назвал? – задал я мучивший меня вопрос.
– Это тащ генерал так шутит! Зовут меня Варфоломей! – объяснил, по-волжски окая, водитель. – Ой, простите, тащ комиссар: младший сержант Варфоломей Сидоров.
– Давно генерала возишь?
– Да он на машине почти и не ездит – больше на танке! – недовольно пробурчал Сидоров. – А так-то я в дивизии с самого ее основания, еще когда мы бригадой были. Вот тогда мы с ним помотались – и по заводам в Ленинграде, когда танки забирали, и по казармам, когда личный состав собирали. Степка с Матвеичем тоже с нами иногда мотались. Знаете их, тащ комиссар? Они сейчас в экипаже Владимира Петровича.
– Знаю, сержант, знаю! Вместе от границы шли в июне. А потом, уже в июле, повоевали… Было горячее дельце!
– Это когда вы немецкого генерала в плен взяли? Степка хвастался – мол, цельную немецкую танковую дивизию в одиночку разбили. Всего, мол, одним танком. Експерементальным, мол… Врет, поди? – Сидоров повернул ко мне голову.
– Ох, Степа, трепач! – усмехнулся я. – Вернусь – вставлю ему клизму на скипидаре! Это же секретная информация… была.
– Да я же – могила, тащ комиссар! – даже как-то обиделся Варфоломей. – Я же больше никому! Я же комсомолец!
– Ну, раз комсомолец – верю, не проболтаешься! – рассмеялся я.
Между тем мы почти незаметно въехали в город. Минчане почти все эвакуировались, это стало видно уже в предместье – улицы казались совершенно пустыми, только побрехивали кое-где брошенные «друзья человека». Однако здесь сохранились следы хаоса, бушевавшего, видимо, совсем недавно – обочины были усыпаны какими-то разорванными тюками, сломанными чемоданами, тряпьем.
Примерно на границе частного сектора и многоэтажной застройки нас встретил патруль – три бойца в фуражках с зеленым верхом и синими околышами. Пограничники? Что они тут делают? Впрочем, не так давно я видел недалеко от Минска ребят лейтенанта Кижеватова.
Все патрульные были вооружены автоматами, висящими почти как у современных спецназовцев – на длинных ремнях через правое плечо, стволом вниз. К остановившейся «эмке» подошел только один, с двумя сержантскими треугольниками в петлицах. Остальные страховали его, встав очень грамотно – не перекрывая друг другу директрису стрельбы. Оружие снято с предохранителя, пальцы легли на спусковые крючки. Не дай бог, им что-то померещится – нашпигуют нас свинцом с левого и правого бортов.
Что-то среди развалин соседнего дома показалось мне чужеродным элементом. Я вгляделся – в практически сливающемся со стеной пулеметном гнезде из мешков с песком стоял старый добрый «Максим» имперского образца – с маленькой заливной горловиной и бронзовым кожухом. Ствол раритетного станкача, обмотанный для маскировки мешковиной, смотрел точно на «захар». С такого расстояния он за десять секунд покрошит всех штурмовиков Бата, те даже вскочить не успеют.
– Документы! – усталым голосом потребовал сержант.
Сидоров торопливо сунул ему свою красноармейскую книжку и предписание.
Я присмотрелся к погранцу – у него было серое лицо смертельно умотавшегося, не спавшего несколько дней человека, но глаза оставались чутко-внимательными. Документы он взял левой рукой, а правая так и осталась на шейке приклада. Разве что указательный палец перескочил со спускового крючка на предохранительную скобу.
Не перелистывая страницы, сержант словно бы мельком глянул в книжку, потом взял предписание и тут слегка «завис». Видимо, переваривал формулировку.
– Что значит: доставка особо ценных пассажиров на вокзал в распоряжение спецгруппы НКВД? Арестованных, что ли, везете? А бойцы в грузовике ваш конвой?
– Нет, товарищ сержант! Это не арестованные, это…
– Разведка, тащ сержант! – вмешался я, опустив стекло своей дверцы. – Тропили «зеленую»[23] на участке 1-й гвардейской, а сейчас следуем в распоряжение командования. На вокзале нас ждут сопровождающие – ребята из Осназа.
– Ваши документы! – потребовал погранец, делая полшага назад, чтобы расширить сектор обстрела. Его указательный палец снова перескочил на спусковой крючок. Вероятно, мое объяснение его насторожило.
– Ну какие у нас документы? Вот, справку в штабе дивизии дали! Только чтобы до вокзала доехать!
Осторожно, словно бумага была пропитана ядом, пограничник взял листок и пробежал глазами по короткому тексту.
– Дубинин? Товарищ батальонный комиссар? – Сержант внезапно нагнулся, почти просунув голову в салон, чтобы внимательно разглядеть мое лицо. – И точно – вы!
– Я! – покладисто согласился «товарищ комиссар».
– А я ведь вас отлично знаю! – внезапно обрадовался погранец. – Мы вас прикрывали, когда вы на каком-то огромном танке немцев под Слуцком трепали. Да и в Брестской крепости я вас видел, в первый день войны! Я с заставы лейтенанта Кижеватова!
– Прости, друг! – сказал я, вылезая из салона. – Но я тебя…
– Не помните? Немудрено! – пожал плечами сержант. – Я-то вас еще 22 июня запомнил – все вокруг нервные были, а вы один спокойный. Хотя только из боя вышли. А в том клубе почти взвод немцев намолотили – я сам ходил смотреть.
– Там повезло просто – я вовремя на хоры залез. Это же бывшая церковь. И отбивался там, пока подмога не пришла.
– Ага! – хмыкнул погранец. – И с тем танком вам тоже повезло – на том поле почти полста немецких тяжелых танков сгорело! Разведчики, значит?
– Разведчики… – Я пожал плечами. – Так пропустишь, сержант?
– Проезжайте, конечно! – Погранец протянул мне руку, и мы обменялись крепким рукопожатием. – Бойцы в «захаре» с вами?
– Охрана от генерала Бата!
– Отлично воюют танкисты! – похвалил погранец и улыбнулся. – Так держать, гвардейцы!
Скользнув взглядом по набедренной кобуре с «Грачом», сержант махнул своим напарникам, и только сейчас они слегка расслабились – а до этого все так же внимательно и цепко следили за каждым нашим движением.
– В городе поосторожней! – предупредил погранец, когда я вернулся в салон «эмки». – Мелькали там в развалинах какие-то типы в нашей форме – то ли дезертиры, то ли диверсанты. Устроить бы облаву и всех переловить – так у нас людей маловато… Так что, если кого встретите, стреляйте на поражение – следующий наш пост только у вок-зала. Удачи вам, товарищ комиссар!
Уже проехав метров тридцать вперед, я увидел за углом дома пушечный броневик. От места, где нас тормознули, его совершенно не было видно. Зато он мог в любой момент выкатиться оттуда и резко увеличить огневую мощь блокпоста своей «сорокапяткой». Хитро придумано!
Городские кварталы, по которым мы ехали, больше всего напоминали местность после землетрясения. Ни одного целого дома не стояло по сторонам улицы. От иных зданий осталась одна выгоревшая коробка из наружных стен, зиявших провалами окон, а иногда взрыв бомбы выставлял напоказ чей-то разрушенный быт – обои на стенах, кровати, шкафы с комодами. Проседавшие перекрытия сеялись трухой, а некоторые дома вообще исчезли, рассыпавшись горами мелких обломков. Люфтваффе долго и старательно ровняло столицу Белоруссии с землей.
– Варфоломей, ты слышал? В городе могут встретиться типы в нашей форме. Геройствовать не будем – дави на газ и рви подальше!
– Есть, тащ комиссар! – покладисто кивнул Сидоров. – Правда, здесь особо не разгонишься – на дороге попадаются камни с острым краями, арматура, засыпанные воронки. Боюсь скаты проколоть.
– Когда жить захочешь – не до скатов будет!
В молчании, мрачно глядя на развалины вокруг, мы ехали минут пять. Пока не уперлись в небольшой завал, почти перекрывший улицу. У завала стояли три красноармейца в касках, с винтовками, на рукавах красные повязки. Они не делали попыток остановить нашу колонну. Просто средний махнул рукой в сторону, показывая объезд. Ну, это понятно – и без подсказки видно, что тут не проехать. Интересно, это те патрульные, про которых говорил сержант? Значит, вокзал уже рядом? На дезертиров и мародеров бойцы похожи не были. Да те так нагло себя и не ведут – не стоят в полный рост, регулируя движение. Или это… диверсанты? Заманивают в засаду?
– Варфоломей, поворачивайте направо! Объедем по Советской, – громко сказала минская уроженка Светлана, – я эти места знаю, отсюда до вокзала всего ничего – десять минут езды. Или пятнадцать, с учетом пробок… – последнее явно было шуткой – улицы по-прежнему оставались совершенно пустыми, ни людей, ни машин.
– Понял, товарищ военврач!
Мы свернули на улицу с трамвайными рельсами посередине и довольно бодро прибавили скорости, но метров через триста пришлось тормозить – сгоревший трамвай почти полностью перегораживал проезжую часть. Лишь сбоку была видна довольно узкая щель, куда как раз и вела накатанная в пыли колея. Чтобы объехать препятствие, Сидорову пришлось заехать правыми колесами на тротуар. К счастью, бордюры (или поребрики?) здесь были низкими.
Мы почти миновали опасное место, и я уже по-думывал: как справится с этим водитель более габаритного «захара», как вдруг по капоту и лобовухе что-то несколько раз постучало. «Эмка» ощутимо дернулась. Закаленное стекло рассыпалось мелкими осколками, а в крышке капота стали отчетливо видны пулевые отверстия. Нас явно приголубили из пулемета, целясь в водителя.
– Газу, Бармалей, газу, твою мать! – взревел я, выхватывая пистолет.
Сидоров до упора выжал педаль, мотор зарычал, и автомобиль буквально прыгнул вперед. Меня и Светлану откинуло на спинку сиденья – это нас и спасло: вторая очередь прошлась поперек салона на уровне голов. А сержант уже бросил «эмку» в какой-то переулок. Мне показалось, что несколько секунд мы ехали на двух колесах, чудом не опрокинувшись, но все-таки вписались в поворот. Я оглянулся.
Грузовик объехал сгоревший трамвай и рванул по тротуару, впритык к стене дома, но неожиданно вильнул в сторону и врезался в афишную тумбу. Из кузова горохом высыпались бойцы, грамотно разбегаясь по укрытиям. Помочь им с одним своим пистолетом я не мог. Да и напротив – мне следовало как можно быстрее убрать отсюда «особо ценных пассажиров», то есть меня и Светлану. Тогда у штурмовиков Бата будет гораздо больше шансов – им не нужно нас прикрывать ценой своей жизни.
Метров пятьсот мы буквально пролетели на сверхзвуке, раза три свернув в произвольном направлении. Повороты Сидоров проходил в том же стиле – не снижая скорости, на двух колесах. Потом в моторе что-то проскрежетало, и он заглох. По инерции мы проехали еще метров двадцать, а потом водитель догадался свернуть в первый попавшийся дворик и встать за деревянным сарайчиком.
– Бармалей, глянь, что там с движком, а я проверю нет ли хвоста!
Я выскочил из «эмки» и осторожно выглянул на улицу. Там было пустынно. А вот в отдалении явно разворачивался нешуточный бой – короткими очередями долбили два пулемета – наш и немецкий. Редко, вразнобой, стреляли винтовки. Причем легко было отличить в общем хоре несколько самозарядок – у них почти не было пауз между выстрелами. Выходит, что живы штурмовики Батоныча и дают немчуре прикурить!
Вернувшись к машине, я застал возле поднятых крышек капота грустного Варфоломея.
– Ну, Бармалей, колись: что стряслось, почему стоим?
– Радиатор пробило, воды в системе охлаждения не осталось. Стуканул движок! Поршня и клапаны – под замену.
– Ну что же… придется дальше пешком! – вздохнул я.
– Варфоломей, у вас кровь! – сказала вылезшая из салона Света. – Дайте я посмотрю!
Выяснилось, что одна из пуль перебила водителю ключицу. Правая рука висела плетью. И он с такой раной умудрился проехать полкилометра, регулярно делая маневры! Вот ведь… гвардеец!
– Виталий, его надо перевязать! Но у меня с собой ничего, кроме этого! – Сморкалова уже собиралась сорвать с волос платок, но я остановил ее и показал на стоящий рядом трехэтажный дом.
– Наверняка там какие-нибудь тряпки найдем!
Нам повезло – дом оказался почти нетронутым, только с начисто снесенной крышей. Но на первом этаже даже мебель осталась на своих местах, хотя ее густо запорошило белой пылью. В одной из относительно целых квартир мы обнаружили большой платяной шкаф, а в нем горку чистого постельного белья. Пока Света раздирала на полоски наволочку и примеривалась, как ловчее перевязать нашего доблестного сержанта, я поднялся на самый верх и выглянул наружу через разбитое окно.
Бой на месте засады разгорался все сильней – к винтовкам присоединились автоматы, к ручникам – два станкача – стреляли длинными очередями. Потом все звуки перекрыло звонкое «Бом!» – пальнула пушка. Через десяток секунд выстрел из пушки повторился. А дальше орудие начало лупить в размеренном темпе. Похоже, что на подмогу штурмовикам пришли пограничники на своем броневике. Теперь немцам точно кирдык! Ставили ловушку на зайца, а попался матерый волк!
Но что делать нашей троице? Дождаться окончания боя и вернуться к месту засады? Но сколько он может продлиться? Или попытаться самим дойти до вокзала? Этими вопросами я поделился со Светой, спустившись вниз.
– Я знаю это место! – порадовала женщина и пригорюнилась, явно припомнив что-то неприятное. – Тут недалеко моя бывшая свекровь жила. И муженек, козлина, чуть не каждую неделю к ней в гости таскался. Маменькин сынок! А эта старая сука меня постоянно мелкими придирками изводила – как плохо я за ее сыночкой ухаживаю! Он, мол, и похудел у меня, и в недостаточно наглаженных рубашках ходит… Жирная тварь!
– Тс-с! Тихо! – Я осторожно прикрыл губы светочки ладонью. – Не заводись! Она уже в прошлом! Вернее – в будущем!
– Она на том свете! – криво усмехнулась Света. – Отравилась собственным ядом, змея!
– Эк ты ее! А еще медицинский работник! – шутливо попенял я Сморкаловой. – Какую-то клятву давала…
– Я клятву Гиппократа давала – людям помогать! А не поганым тварям! – упрямо сжала губы моя милая докторша. – Ладно, проехали! Короче: отсюда до вокзала всего метров семьсот. Но это если по прямой! Если идти по улицам – в два раза больше. К нашему счастью, я знаю короткий путь через дворы – дойдем минут за пятнадцать. Надо поторопиться – кровь нашему водителю я подручными средствами остановить не смогла. Вообще чудо, что он на ногах стоит – пуля в такое место попала, что парой сантиметров глубже – задела бы артерию. Видимо, вскользь прошла, но все равно рана довольно опасная. Ну так идем?
– Пошли! – согласился я. – Бармалей, ты как?
– В порядке, тащ комиссар! Только карабин мой надо из машины забрать. И багажник запереть – а то растащат инструменты. У меня там только пассатижи рубля полтора стоят – американские! А еще накидные ключи…
– Не переживай! Я тебе из Китая такой набор выпишу… В шелковых перчатках будешь работать, чтобы своими грязными пролетарскими руками красоту гаечных ключей не испоганить!
– Из Китая? – удивился Сидоров. – Неужто там что-то стоящее делают? Я-то думал, что только в Германии и Америке… Ой, простите – нет ничего хорошего в Германии!
– Ага, все там малахольные! – усмехнулся я. – Если бы так было, Бармалей, мы бы сейчас по Унтер-дер-Линден маршировали! Враг нам достался жестокий, злой, но умелый! И чтобы его победить, нам его не только перемочь надо, но сначала ПЕРЕДУМАТЬ! Ну вот как с тем танком, который в одиночку немецкую дивизию разгромил!
– Ага! – глубокомысленно ответил Сидоров.
– Впрочем, чего это я про Китай? Это где-то в иной реальности он стал мировой фабрикой… А у нас сейчас совсем другая ситуация – наверняка лучшие инструменты где-нибудь в Туле или Златоусте делают! Правда, Свет?
– Я медицинские инструменты заказываю в Казани. Но где делают лучшие гаечные ключи – не знаю! Никогда не интересовалась! Нет, у меня, конечно, есть машина, но я ее предпочитаю в заводскую ремзону отгонять. Впрочем, она у меня за три года и не ломалась никогда – каждый год проверка по гарантии.
– А какая у тебя машинка? – деловито спросил я.
– «Запорожец» третьей модели! Я за пафосом не гонюсь, как некоторые владельцы «Волг»! – с некоторым вызовом сказала Светлана. Последнее замечание явно камешек в мой огород! То-то она тогда, в гостинице, губы при виде моей «Волги» кривила. Хотя ей прибедняться нечего – в «ее мире» «Запорожец» третьей модели визуально и технически почти не отличался от «Порше Кайенна» из «моего» первого исходного мира.
Наш диалог явно загрузил мозги простого работяги – Варфоломей поглядывал на меня и Свету с каким-то непонятным выражением на лице.
Между тем мы вышли во двор, забрали трехлинейный карабин – штатное оружие водителя, заперли багажник и двери «эмки» на какие-то хитрые замки-секретки, подозрительно напоминающие обыкновенные болты.
– Готов, тащ комиссар! – отрапортовал Сидоров, пытаясь забросить ремень карабина на здоровое плечо.
Я молча забрал у него оружие и сразу передернул затвор. Запасных обойм у Бармалея не оказалось. Ну, ему по должности не положено активные боевые действия вести. Хорошо хоть, что механизм ухоженный, смазанный.
Выглянув на улицу, я снова огляделся – вокруг по-прежнему было пусто. Звуки боя вроде бы начали удаляться. Пушка стреляла с длинными паузами. При этом я больше не слышал немецкий пулемет и одиночные выстрелы из винтовок – только частое «татаканье» самозарядок и короткие очереди из «Дегтяря». Кажется, наши почти полностью выбили немцев. Или те просто сбежали?
– Нам туда! – Светлана показала едва заметный проход между двумя домами.
Маневрируя между какими-то хлипкими дощатыми сарайчиками и покосившимися заборами, мы прошли квартал насквозь и выбрались на соседнюю улицу. Здесь тоже никого не было. Стометровый рывок по «открытой местности» вдоль фасадов полуразрушенных домов, и мы снова ныряем в узкий проход, ведущий дворами куда-то в центр города. «Черный ход» выводит нас на какую-то широкую улицу, с двумя проезжими частями и полосой зеленых насаждений посередине – проспект или бульвар.
Здесь мы увидели людей: у кромки тротуара, густо усыпанного довольно крупными обломками почти до основания разрушенного многоэтажного здания, стояли двое в красноармейской форме. До них было метров пятьдесят. У их ног лежали какие-то кучи грязного тряпья. А вот это уже точно дезертиры-мародеры – вряд ли немецкие диверсанты будут отягощать себя награбленным барахлом.
– Куда нам дальше? – шепотом спросил я у Светы.
– Вот как раз туда! – обреченно махнула она в направлении загадочной парочки.
– Стойте здесь! Не высовывайтесь! – скомандовал я. – Бармалей, крути головой по сторонам, чтобы сзади не подкрались!
– А ты? – зачем-то спросила Светлана.
– Пойду пощупаю этих типов за теплое вымя, на предмет их социальной принадлежности! – усмехнулся я и, взяв на изготовку карабин, вышел из-за угла дома, за которым мы прятались.
Увидев меня, парочка заметно оживилась. Один из незнакомцев даже махнул мне рукой. Странно, явно нетипичное поведение для мародеров – на мой взгляд, они, увидев вооруженного мужика, должны ретироваться с места преступления, спасая натыренный хабар.
Я неторопливо пошел к ним, держа карабин прикладом у плеча, но пока не направляя ствол в их сторону. Пройдя половину разделявшего нас расстояния, мне удалось разглядеть, что это немолодые мужчины, одетые в красноармейскую форму. Один из них был в фуражке и сапогах, второй – в ботинках с обмотками и пилотке. Хм, офицер и солдат? В смысле – командир и его боец?
– Товарищ, помогите! – крикнул обладатель фуражки. – У нас двое раненых!
Только теперь я понял, что кучи тряпья у их ног – тела. В той же форме цвета хаки, только густо заляпанные бордовыми пятнами. Раненые – здесь? Что они тут делают?
Я решил подойти поближе, чтобы хорошенько рассмотреть подозрительных военных. Внутри меня буквально ревела сирена тревожной сигнализации: «Опасность, опасность! Беги!» Но я все-таки приблизился и встал метрах в пяти.
Надо признаться, что с близкого расстояния парочка производила вполне благоприятное впечатление – форма на обоих вполне аккуратная, относительно чистая. Оба выбриты, хоть и не до синевы. Лица немолодые – обоим лет по сорок. У командира правая рука на самодельной перевязи, торчит густо замотанная несвежим бинтом кисть. Тоже ранен? Оружия на виду не держат. У бойца так и вообще ничего огнестрельного не видно – на брезентовом поясе два штатных кожаных подсумка. Петлицы и околыш фуражки – малинового цвета. На петлицах командира – два квадратика, у бойца – четыре треугольника.
– Кто вы такие? – после недолгого разглядывания поинтересовался я.
– А ты сам-то кто такой? – усмехнулся лейтенант. – Что за вид, товарищ? Уж не дезертир ли?
При этом никаких агрессивных жестов он не делал. За кобуру не хватался. И в его словах была правда – если это действительно военнослужащие Красной Армии, то мой внешний облик должен их изрядно удивить.
– Разведка 1-й гвардейской танковой дивизии! – отрекомендовался я. – Выполняю задание командования!
После моих слов мужики переглянулись.
– Ну, разведка так разведка! – покладисто согласился лейтенант. – Мы из комендантской роты, гоняли мародеров. Да вот нарвались на особо буйных! Двух моих бойцов ранило. Я послал нарочного в штаб за машиной, но что-то он задерживается. А парни кровью истекают, им срочная эвакуация нужна! О, так вы тут не один?
Я оглянулся и тихо выругался сквозь зубы – ко мне торопливо шла Светлана, а за ней, отстав на добрый десяток метров, ковылял Бармалей. Блин, ну вот какого черта они вылезли? Сказал ведь не высовываться!
– Я услышала, что здесь нужна помощь раненым! – проходя мимо меня, обронила Света.
Ну, твою же мать! Опять эти заморочки с клятвами мертвых греков!
– Я врач! – сказала Сморкалова, подойдя к лежащим на усыпанном кирпичным крошевом асфальте телам. – Что с ними? Куда их ранило?
– Вроде бы одного в грудь, а другого в живот! – с какой-то ленцой в голосе ответил лейтенант, разглядывая женщину. – Второй вроде бы уже и не дышит!
– А что же они у вас ничком лежат? – удивленно сказала Света и, нагнувшись к ближайшему телу, попыталась перевернуть его на спину. – Ну, помогите же, не стойте столбами! Виталий!
Я машинально сделал несколько шагов вперед, хотя и не собирался ворочать раненых – для этого людей хватало.
– Товарищ старшина! Приказываю вам: помогите докторице! – громко скомандовал лейтенант.
Я успел удивиться настолько формальной форме отдачи распоряжения и громкости поданной команды, но тут события понеслись вскачь…
Старшина вскинул к пилотке два пальца и ответил:
– Йэст, товарисч лейтнант!
Мои мозги все еще продолжали обрабатывать поступившую аудиовизуальную информацию, формируя какие-то логические объяснения поведению старшины (типа: а вдруг он прибалт или поволжский немец?), но руки сами, отрабатывая алгоритм отпора внезапному нападению, вскинули карабин. Грохнул выстрел и гипотетический прибалт осел на кучу битого кирпича с дыркой в башке. Второй выстрел мне сделать не дали – лежавшее ничком «тело» приподнялось на руках и резко крутанулось вокруг своей оси, подсекая мне ноги. Я шлепнулся на задницу, неслабо отбив копчик. Карабин улетел в сторону. Сделав перекат и привстав на колено, выхватил пистолет и сделал «двоечку» в грудь фальшивого раненого. Вот теперь его состояние точно соответствует озвученному лейтенантом диагнозу.
Ствол «Грача» описал полукруг и уперся в живот второго «тела», которое уже почти закончило вставать. Выстрел! Парень буквально сложился пополам и обрушился головой вниз на асфальт. Минус три! Кто следующий? Командир этой банды?
Но «лейтенант» с завидной прытью уже успел схватить Свету и, прижав ее к себе, прикрылся женщиной как щитом. Я мог стрелять только в фиксирующую горло Сморкаловой руку, но при этом была стопроцентная вероятность задеть мою подругу.
Краем глаза замечаю, что из развалин лезут еще несколько человек в военной форме. И вот они как раз вооружены – тащат автоматы, винтовки и вроде бы даже один ручник, причем не наш, а немецкий. Все-таки диверсанты! Последнее сомнение в том, что мы капитально влипли, оставило меня, и я заорал во все горло:
– Бармалей, беги к нашим!
Надеясь, что Сидоров не будет разыгрывать ненужный сейчас героизм и четко выполнит указание, поворачиваюсь лицом к врагам и быстро опустошаю магазин «Грача». И вроде бы парочка человек падает. Ответного огня диверсанты не открывают, но перезарядиться мне не дает «лейтенант» – тыкает в мою сторону замотанной грязным бинтом «культей». На ней вдруг вспухает легкое огненно-дымное облачко – да у него там, под бинтами, пистолет! Бедро обжигает, нога подламывается, и я начинаю падать наземь. Скорости моему падению добавляет подбежавший диверсант с ППД в руках – взмах прикладом и меня окутывает темнота.
Оценили 10 человек
21 кармы