Подъезжает к тому дому; Сивка-бурка скакнула — на шесть венцов сразу же, однако шесть венцов еще осталось. Он тут же умчался, превратился в прежнего Иванушку, отпустил Сивку-бурку, вернулся домой и залез на печь. Приезжают братья и рассказывают: «Какого мы молодца видели!» — «Не я ли то, братцы, был?» — «Э-э-э, не ты ли? Вот побьем сейчас!»
Прошло время, царь опять собирает народ. Пошли и братья.
Иванушка просится: «Возьмите меня, братцы! Я погляжу, что за царская дочь!» — «Куда тебе!» — «Ну, ладно». И они ушли.
Он вышел в задние ворота, свистнул-гаркнул — Сивка-бурка и кати́т, лишь земля гудит. Подлетела, он в левое ухо влез: наелся, напился, в правое — нарядился. Такой стал молодец — ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать! Поехал; обгоняет весь народ, катит — вся земля дрожит! Догнал братьев — хлестнул плетью. Подъехал к тому дому. Сивка-бурка скакнула — три венца до дочери царя осталось! Он быстро вернулся, отпустил коня, прибежал домой и лежит на печи. Вернулись, братья и рассказывают: «Вот это молодец! Сроду не видали!» — «Не я ли, братцы?» Обругали они его.
Прошло время, царь опять собирает народ. И опять братья пошли: «Айда, поглядим! Может, приедет тот молодец...» А Иванушка просится: «И я поеду смотреть!» — «Куда тебе, урод!» — «Все равно там буду!» — «Приди только! Побьем!» И ушли.
А он вышел в задние ворота и свистнул-гаркнул: «Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой!» Сивка-бурка катит, лишь земля гудит. Прилетела — он в левое ухо влез: напился, наелся, в правое — нарядился. И такой стал молодец — ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать. И поехал; братьев опять по разу плетью хлестнул...
Комментарий. Тройное дублирование текста в сказке – характерный сюжетный ход русских волшебных сказок (три брата, три задания, Тридевятое царство, три боя с врагом, три попытки и т. д.), связанный с символикой чисел, унаследованный от индоевропейских предков. Это указывает на саму древность создания русской волшебной сказки. Тройственная цикличность текста, которая повторяется в сказке рефреном, где меняется только деталь, сближает русскую волшебную сказку с образцами древней поэзии, где дословно может повторяться описание действие в устах героя, а потом этими же словами описывается само это действие или повторяется само событие (например, сражений). Например, такое встречается в былинах. Как писал Е. Мелетинский в книге ""Эдда" и ранние формы эпоса": "Повторы — древнейшая черта фольклора, связанная в генезисе и с наличием ритма, и с верой в магическую силу слова. Они широко представлены в фольклоре народов, находившихся в недалеком прошлом на стадии первобытно-общинного строя". Здесь уже влияние именно поэзии на сказку. В поздних бытовых сказках, легендах и т. д. такого приёма уже нет.
Избиение плеткой братьев – это комический элемент сказки. Мало того, что братья не узнали нашего героя, то есть проявили глупость и невнимательность, так герой еще и отомстил. Сейчас это не считается смешным, но еще не так много лет назад побои незадачливых героев очень веселили людей. Вспомнить, например, народные кукольные представления с Петрушкой, где весь юмор состоял в грубых шутках и обязательных избиением врага героя представления. Впрочем, над комедиями, где герои комично падают, спотыкаются и т. д. до сих пор веселят публику.
Подъехал он к тому дому; Сивка-бурка как скакнула, так на все двенадцать венцов! Дочь царя Иванушке именным кольцом лоб заклеймила, поцеловала его и отдала кольцо. Он быстро вернулся. Сивку-бурку отпустил, кольцо завернул в лохмотья, лоб перевязал полотенцем и забрался на печь. Приходят братья и рассказывают: «Э-э-э, ну и молодец! Достал все же. Теперь свадьба будет».
Он говорит с печи: «Не я ли это, братцы?» — «Э-э-э, не ты ли! А что со лбом?» — «С печки упал».— «Ну вот — с печи упал!» И обругали его.
Настала ночь, а Ване интересно посмотреть кольцо. Развернул лохмотья — в избе так все и засияло. «Дурак, не порти спички!» — «Я и не порчу!»
Комментарий. Неясным местом сказки остаются действия царевны: она зачем-то поставила печать, да еще и отдала это кольцо незнакомцу. Кольцо явно не простое, а волшебное – оно светится в темноте ярким светом. Яркий свет, исходящий из кольца, – это признак магии в русских сказках. Что это за кольцо и откуда оно появилось у царевны мы уже никогда не узнаем. Здесь потеря в повествовании сказки, которую мы уже никогда не восстановим. Если следовать логике, то Иван должен остаться на месте, предстать перед царем и получить заслуженную награду – брак с царевной. Вместо этого, он вынужден скрываться, даже имея такой козырь, как волшебный конь. Единственное объяснение такой скрытности – это ограничение длительности магии Сивки-бурки по времени. Так, во французской сказке "Золушка" магия феи ограничивалась во времени. В немецкой сказке "Шесть лебедей" шестеро братьев, превращенные в лебедей, могли на короткое время возвращать человеческий облик. Можно предположить, что и магия Сивки-бурки была временной, поэтому Ваня через определенный промежуток времени возвращался в состояние дурачка.
На другой день царь собирает генералов, чтобы среди них найти того молодца. Собрал и никак не находит. Собрал тогда купцов и тоже не находит. Собрал мужиков — и среди них нет! Приходит Иванушка во дворец. Дочь царя увидела у него кольцо именное и клеймо на лбу, подошла, взяла его за руку и повела к отцу: «Вот, папаша, мой суженый-ряженый!»
Рассердился царь, да делать нечего. Построили им избенку сзади дворца и живут они в ней. Так прошел год. И вот услышал царь, что в заповедных лугах ходит свинка — золотая щетинка. Захотелось ему иметь ее. А у него были еще зятья. Говорит он им: «Поезжайте, поймайте ее!»
Комментарий. Но тогда почему царевна признала и согласилась на брак, увидев умственно неполноценного замухрышку? Опять нет ответа. Скорее всего, она знала свою судьбу наперед. Скорее всего, в сказке утрачен мотив предсказания судьбы царевны и получения ею волшебного кольца для воплощения предсказания.
У царя, оказывается, были еще зятья, помимо нашего героя, и все эти зятья зависели от царя, который им отдавал приказы, которые зятьями исполнялись. То что перед нами не монарх или феодальный князь говорит такая деталь, что приказ царь отдает не слугам, не дружинникам, не вассалам, а своим зятьям, то есть кроме как своим сородичам он более никому приказывать не может. Таким образом, перед нами патриарх, глава многочисленного и богатого клана. Перед нами обрывки смутных воспоминаний о родовом строе и клановой структуре древних славян, которая к Х в. уже была далеким прошлым. Обычай, когда зятья входили в род жены на правах младших членов рода, был прочно забыт – ни летописи, ни предания об этом обычае не помнят. Но в древности такой обычай существовал, например, у хеттов. Так, в хеттских законах (XVI в. до н. э.) читаем: "Если раб даст выкуп за свободного юношу и возьмет его в качестве зятя, входящего в дом, то никто не может освободить его от брачных обязательств". В законах упоминается раб, потому что такой обычай среди свободных людей был в порядке вещей и не нарушался, а вот с рабами бывали нарушения, потому и потребовался писаный закон. (В древности не все рабы были нищими и забитыми, были и состоятельные держатели пекулия, имевшие богатого рабовладельца-патрона). Таким образом перед нами зятья, у которых не было средств на брачный выкуп. Отдавая своих дочерей замуж за таких неимущих людей, патриарх укреплял силу своего рода. Два-три десятка воинов, даже вооруженных копьями, в эпоху бронзового века были серьезной силой, с которой приходилось считаться даже городам-государствам. Такие кланы, которые могли даже захватывать и грабить города, описаны в Библии в книге "Бытия", где рассказывается о первых патриархах. Древнеегипетская "Повесть о Синухете" главный герой, беглец-египтянин, рассказывает, как вождь семитских кочевников принял в семью: "И вправду, поставил меня Ненши, сын Аму, выше детей своих и женил меня на своей старшей дочери. Повелел он мне выбрать надел из наилучших в стране своей на границе с другой страной… Великими милостями осыпал меня Ненши, сын Аму, из любви ко мне. Сделал он меня вождем племени, одним из избранных страны своей. Положил он мне ежедневную долю вина и других напитков, и каждый день посылал он мне долю пищи…". Такие зятья полностью зависели от милости патриарха. Они жили за счет приданного своих жен и подарков тестя. За это они работали, приумножая богатство рода, и воевали за род тестя. Позднее родственная связь уступила экономической, породив институт клиентелы и дружине, как подобию семьи, где все дружинники друг другу братья, подчиняющие вождю, как сыновья.
Большого приданного от отца царевна не получила – только небольшую избенку (точнее полуземлянку – традиционное жилище славян, как у пшеворцев, так и восточных). Это объяснимо – принимая в род дурачка, патриарх получал одни расходы, потому как наш герой не был ни работником, ни воином.
Они уехали. Приходит жена Вани в избушку. «Что у папаши новенького?» — спрашивает он. «Да вот свинка — золотая щетинка ходит в заповедных лугах. Собрались все зятья и поехали ее ловить».
Комментарий. Что же это за заповедные луга? Сказка не дает ответа. Однако, животные, которые должны поймать зятья царя в нашем мире не водятся. Золотая щетина у свиньи, золотые рога у быка – это признаки принадлежности к Иному миру (не обязательно загробному, как считал Пропп). В ирландской саге "Исчезновение Кондлы Прекрасного, сына Конда ста битв" жительница Иного мира описывает чудесных коней невероятной масти, которых обычном человеческом мире не существует:
"Желто-золотые кони там, на лужайке,
Иные — красной масти,
Иные еще, с шерстью на спинах
Небесно-голубой масти".
Это чудесные животные, обитающие в волшебном мире волшебных существ – отсюда и редкость и сложность поимки. В поимке таких животных нужна не только физическая сила, но владение магией. Таким образом заповедные луга сказки – это территория, находящаяся в Ином мире. Так, в былине "Добрыня и Маринка" колдунья Маринка, превращает в Добрыню в демонического златорого тура, который губит хозяйство своих родичей, и поймать его нет никакой возможности. В сказке "Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю чего" в сборнике Афанасьева (№ 213) есть упоминание о златогривой кобылице, напоминающей нашего Сивку-Бурку, гуляющей в заповедных лугах: "Есть-де кобылица сивобурая, златогривая, в заповедных лугах гуляет, а за ней семьдесят семь злых жеребцов бегают…". Поимка этой кобылицы изначально предполагалась невозможным для человека заданием. Можно предположить, что и Сивка-бурка изначально был златогривым, как животное иного мира (златорогий тур, свинья с золотой щетиной).
Заповедные луга – это чужая территория Иного мира (если не название самого Иного мира, как Обетованная страна в сагах ирландцев), где живут племена, владеющие магией, и обитают чудесные животные. То есть, наши герои вторгались на чужую территорию, где не имели права охотиться. В примитивных обществах появление в охотничьи угодья, пастбища, леса и т. д. членам чужих племен было запрещено. Подобное нарушение границ расценивалось как вторжение и акт войны. Как пишет Ю. Стукалин в "Одним из принципиальных отличий набега от рейда была численность отряда. В набег за лошадьми отправлялось небольшое количество воинов, поскольку так было проще проскользнуть по вражеской территории. В основном такие отряды были пешими, только команчи и кайовы всегда уезжали в набеги и рейды верхом… Индейцы очень четко разделяли эти два вида походов. Кроу Плоская Спина говорил, что существовало два типа военных походов – набег за лошадьми и поход для подсчета "ку" и убийства врага". В сказке описан типичный набег на территорию соседнего племени небольшого отряда силами одного рода. Для удальцов такая охота могла закончиться плачевно, как для сына Свенельда Люта, описанная в "Повести временных лет" под 975 годом: "Однажды Свенельдич, именем Лют, вышел из Киева на охоту и гнал зверя в лесу. И увидел его Олег и спросил своих: "Кто это?". И ответили ему: "Свенельдич". И, напав, убил его Олег, так как и сам охотился там же". Однако эта деталь из сказки пропала.
— «И я поеду! Попроси у отца какую-нибудь лошаденку, поеду погляжу свинку — золотую щетинку!» Она приходит к отцу: «Папаша, дай лошадь: Ваня тоже хочет поехать!» — «Возьми позади двора!» А позади двора — кляча; сел Ваня на нее задом наперед, выехал за город, дернул ее за хвост — и кожа слетела: «Сороки-вороны! Вот вам от царя жалованье, от меня обед!» Свистнул-гаркнул: «Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой!»
Комментарий. В "Аллеманской правде" сказано: "Оскорбить коня – это то же, что оскорбить всадника". Выдав Ване клячу, царь оскорбил нашего героя. Впрочем, Ваня находился внизу рода, что даже не пытался подойти к тестю, поэтому это сделала за него царевна. А так сказка юмористическая, то сказители ввели комические сцены: Ваня садится на лошадь задом наперед, кожа с клячи слетает с одного рывка. Заодно, убив клячу, Ваня отомстил тестю за оскорбление, нанеся урон хозяйству – шкура лошади шла на изготовление кожевенных изделий.
Сивка-бурка катит, лишь земля гудит. Прилетела, он в левое ухо влез — напился, наелся, в правое — нарядился. И такой стал молодец — ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать! И поехал. Зятьёв обогнал — они его и не видели... В заповедные луга приехал, расставил белый шатер и лежит в нем, как генерал какой-нибудь. И они заехали в эти заповедные луга. А свинка — золотая щетинка мелькнула, как птица,— и нет ее. Вот едут они и увидели шатер, а в нем человека: «Что за человек? Может, знает, где свинка — золотая щетинка!» — «Здравствуйте!» — «Здравствуйте!» — «Далеко ли ездили?» — «Да вот царь дал наказ поймать свинку — золотую щетинку, а мы не только поймать — и не видели ее как следует!» — «Чего не пожалеете? Я ее вам поймаю!» — «Да, батюшка, ничего не пожалеем!» — «Я с вас дорого не возьму — у каждого из спины по ремню в палец или в два шириной!» И вырезал у них из спины по ремню. Потом поманил свинку, она подошла к нему, он взял ее и отдал зятьям, а сам их обогнал и дома опять полеживает дурачком.
Комментарий. Поимка чудесного животного Иного мира оказалось непосильным для людей. Ваню же зятья приняли за жителя Иного мира. Как отреагирует нечеловеческое существо, владеющее магией, на вторжение вооруженного отряда людей зятья не знали. Так в "Одиссее" Одиссея в его путешествии по греческому Иному миру встречали различно: одни аборигены хотели убить спутников Одиссея, волшебница Цирцея превратила их в животных, а феаки встретили Одиссея радушно. Точно так же в легендах Британии и Ирландии о фейри жители сидов ведут себя с человеком непредсказуемо – могут погубить, а могут и одарить. Ссориться с такими могущественными существами было смертельно опасно. Поэтому зятья соглашают на членовредительство в обмен на услугу поймать чудесное животное – страх перед чужой магией был сильнее, страха перед патриархом.
Пришла жена. Он: «Что?» — «Да что, привели зятья свинку... А мы тут, несчастные, живем!» — «Обожди, и у наших ворот праздник будет!» — «И как он придет-то к нам на задворки? У нас не будет праздника!» — «Будет!»
Комментарий. Пир – был одним из важнейших событий архаических обществ бронзового века. На пиру обсуждались и решались важные вопросы. "Но по большей части на пиршествах они толкуют и о примирении враждующих между собою, о заключении браков, о выдвижении вождей, наконец о мире и о войне, полагая, что ни в какое другое время душа не бывает столь же расположена к откровенности и никогда так не воспламеняется для помыслов о великом", - пишет Тацит о германцах ("О происхождении германцев и местоположении Германии", 22). На пиру вождь показывал своё богатство и кормил дружинников. Тацит, описывая быт германцев, писал: "…что же касается пропитания и хоть простого, но обильного угощения на пирах, то они у них вместо жалованья" (там же, 14). Вот такой пир родичей-дружинников мы наблюдаем в сказке. Очень хорошо такие пиры описаны в русских былинах.
Не позвать на пир – это означало не оказать чести, а зачастую нанести смертельное оскорбление. Так в былине "Илья в ссоре с Владимиром", князь Владимир "Забыл он позвать да что лучшего, лучшего богатыря – Илью Муромца", что привело к жестокому конфликту. Как раз такое пренебрежение выказал к нашему герою царь.
На таком пиру каждому члену рода, каждому дружиннику полагалось свое место, согласно родовитости, знатности и подвигам.
"А вожди между тем собрались на пир, и сам Мананнан сел с воинами, Бодб Дерг сел по его правую руку, а Элкмар у той руки, что в каждой схватке держала щит. Эхдонн Мор, сын Мананнана, сел со стороны королевских покоев, а по правую руку героя сел Абартах. На юг от него сел Сидмалл, а дальше уже все воины расселись так, как пристало и положено было каждому, а Энгус со своими людьми усаживал их и подавал лучшие напитки да кушанья, так что недолго спустя охватили всех хмель и веселье".
Ирландская сага "Воспитание в Домах Двух Чаш"
Но в сказке описан не пир дружинников, а пир большого клана, но ритуал и обычае пира дружинников, а потом и феодальной знати берут начало как раз в родовой эпохе, что нашло отражение в сказке.
Прошло время. Царь опять услыхал: ходит бык — золотые рога в заповедных лугах. Собрал он зятьев: «Ну, слуги мои верные, слышал я, что бык ходит златорогий в заповедных лугах! Нельзя ли поймать его?» — «Да что ж? Поймали же свинку!» И поехали.
Приходит жена Вани домой. Он: «Что у папаши нового?» — «Уехали быка златорогого ловить!» — «Иди попроси лошаденку». Она приходит: «Папаша, Ваня тоже хочет поехать в заповедные луга поглядеть на быка».— «А есть кляча на заднем дворе, пусть берет!»
Она пошла, взяла, насилу доставила. Он сел на нее задом наперед, за хвост держится. Она глядит: «Эх, милый мой, и садиться не можешь как следует!»
А он выехал за город, дернул клячу за хвост — кожа слетела: «Сороки-вороны, вот вам от царя жалованье, от меня обед!» И свистнул-гаркнул: «Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо, мной, как лист перед травой!»
Сивка-бурка катит, только земля гудит... Прилетела. Он залез в левое ухо — напился, наелся, в правое — нарядился. И стал такой молодец, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать! Поехал и опять зятьев обогнал — они его и не видели. Приехал в заповедные луга, расставил белый шатер и лежит-полёживает. И они заехали в заповедные луга. А бык только рожками им мелькнул. Они: «Разве его поймаешь!»
Едут, увидели шатер: «Подъедем, не тот ли молодец опять?» — «Здравствуйте!» — «Здравствуйте. Что здесь делаете?» — «Да ездим вот, быка золоторогого ловим!» — «Чего не пожалеете? Я поймаю...» — «Батюшка, что хочешь возьми, ничего не пожалеем!» — «Я с вас не много возьму: у каждого с правой ноги по мизинцу отрежу, и всё».
Согласились они, он отрезал по мизинцу и завернул в платок. Потом поманил быка, тот подбежал; он поймал его и отдал им. А сам опять обогнал их, приехал домой и полеживает на печи. А жена пошла во дворец: там — пированье, боже мой! Она наплакалась и идет назад: «Там пируют, а у нас что?» А он опять ей: «Погоди, и у наших ворот праздник будет!» — «Откуда он придет?» — «Придет!»
Прошло опять время, и услышал царь, что ходит в заповедных лугах Сивка-бурка. Собрал зятьев (а Ваню и не зовет) и говорит: «Ну, зятья мои верные, я слышал, что в заповедных лугах ходит Сивка-бурка, вещая каурка. Не постараетесь, не поймаете — и не приезжайте назад!» — «Поедем. Поймали же свинку — золотую щетинку и быка золоторогого!» Собрались, поехали.
Приходит жена к Ванюшке. Он спрашивает: «Что новенького у папаши?» — «Да что, уехали Сивку-бурку ловить!» — «Ну, поди и попроси лошаденку для меня». Она пошла и попросила. Царь опять дал клячу. Он сел, выехал за город, дернул ее за хвост — шкурка и слетела. «Сороки-вороны! Вот вам от царя жалованье, от меня обед!» Свистнул-гаркнул: «Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой!» Сивка-бурка катит — земля гудит. Прилетела, он в левое ухо влез — напился, наелся, в правое — нарядился. И стал такой молодец, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать! И поехал. Обогнал их, приехал в заповедные луга, отпустил Сивку-бурку, расставил белый шатер и лежит-полеживает. Вот и зятья заехали в заповедные луга, а Сивка-бурка только мелькнула гривой — и нет ее. «Да разве поймаешь ее!» — говорят они. И увидели опять шатер: «Давай подъедем, не тот ли молодец?» — «Здравствуйте!» — «Здравствуйте!» — «Далеко ли ездили?» — «Да ездили — тут Сивка-бурка ходит, и царь послал ее поймать. Да разве поймаешь!» — «Чего не пожалеете, если вам поймаю ее?» — «Да ничего не пожалеем!» — «Ладно, я с вас дорого не возьму: у каждого с правой руки по мизинцу!»
Они согласились. Он поймал им Сивку-бурку, отдал, они ее увели. А ему пришлось пешком идти.
Комментарий. Сказитель далее продублировал рассказ о поимке златорогого быка и Сивки-бурки, что обычно для фольклорных произведений. Меняется только характер членовредительства – наш герой отрезает зятьям мизинцы на правых руке и ноге. Каковы же причины именно таких увечий?
В древние времена увечья, шрамы от бича были признаками наказания за преступление или рабства. Так, в законах Хаммурапи (XVIII в. до н. э.) рабам в наказание отрезали уши: "Если раб сказал своему господину: "Ты – не мой господин", то он должен уличить его… а затем его господин может отрезать ему ухо". В Среднеассирийских законах читаем: "Если человек поднял руку на замужнюю женщину и поступил с ней как с ребенком… ему должно отрезать палец. А если он поцеловал ее, нужно притянуть его нижнюю губу к лезвию топора и отрезать ее". В "Илиаде" обрезание ушей было признаком рабства, как характерное наказание для рабов.
"Лютый, тебе он грозил оковать и руки и ноги
И продать, как раба, на остров чужой и далекий;
Нам обоим похвалялся отсечь в поругание уши".
"Илиада", XXI, 453-455.
Нам не известен обычай наказания рабов у славян, но сам характер увечий – отрезание мизинцев на руке и на ноге и вырезание куска кожи со спины - не влияет на работоспособность раба. Обычай рвать ноздри осужденным преступникам сохранялся в российском законодательстве вплоть до XIX в. Косвенно такие увечья, характерные для рабов, подтверждается исторической песней "Мать встречает дочь в татарском плену" (скорее времени существования Казанского и Крымского ханств). В песне мать, пленница татар, неожиданно встречает свою дочь, которая ранее попала в плен:
"Ведь твоя-то мать
Мне родная дочь,
Семи лет она
Во полон взята.
На правой груди в ней
Есть и родинка,
На левой ноге
Нет мизинчика!"
Если про родинку, как особую примету, всё понятно, но вот отсутствие мизинца на ноге остается загадкой. Но если предположить, что здесь воспоминание о древнем славянском обычае отрезать рабам мизинцы, то смысл этой детали находит объяснение: отсутствие мизинца указывало на рабский статус.
Таким образом, увечья были позорными для свободного общинника – это были увечья преступников и рабов.
Пришел домой. И жена приходит. Он спрашивает: «Ну, что у папаши?» — «Да привели Сивку-бурку. Пируют — боже мой!» — «Айда посмотрим, как пируют».
Приходят. Жена прошла вперед: «Папаша, мы пришли с Ваней» (первый раз, а то и не ходили). Ну, конечно, царь ему подал рюмку. А он спрашивает: «Папаша, а что зятья в перчатках сидят за столом? В помещении,— говорит,— тепло».— «А это,— царь говорит,— их воля. Как желают, так пусть и сидят!» — «А ты заставь их снять перчатки!» Царь засмеялся, полюбопытствовал: «Снимите,— говорит,— он как глупый!» Сняли они перчатки — мизинцев нет. А Ваня и вынимает их; как приставит, так и прирастают: «Вот это за Сивку-бурку».
Комментарий. Царь налил рюмку своему зятю. Пусть не позвал, но выгнать с пира своего зятя он мог – это был родственник, который входил в его род, пусть и находившийся на ступеньку выше рабов, и законы гостеприимства этого не позволяли. Если бы он выгнал нашего героя с пира, то это внесло бы разлад в род и это бы осудили окружающие люди. "Отказать кому-нибудь в крове, на их взгляд, — нечестие, и каждый старается попотчевать гостя в меру своего достатка. А когда всем его припасам приходит конец, тот, кто только что был хозяином, указывает, где им окажут радушный прием, и вместе со своим гостем направляется к ближайшему дому, куда они и заходят без приглашения. Но это несущественно: их обоих принимают с одинаковою сердечностью. Подчиняясь законам гостеприимства, никто не делает различия между знакомым и незнакомым", - пишет Тацит о германцах.
Подавать чашу с хмельным напитком гостю, садящемуся за стол, - обычай, описанный в былинах.
"Приходит он ко князю Владимиру
Тот старый казак да Илья Муромец…
Дают ему тут место не меньшее,
Не меньшее место было – большее…
Да как налили тут чару зелена вина,
Несли эту чару рядом к нему,
К стару казаку к Илье Муромцу".
"Илья в ссоре с Владимиром".
В нашем случае, в сказке, это соблюдение этикета, не больше. Мы видим, пир, где собрались родичи патриарха, совершившие подвиг – успешный набег на территорию соседей, принесший ценную добычу.
Почему же зятья царя сидели в перчатках, скрывая искалеченные руки? Потому что каждый из них потенциальный глава рода и наследник царя (по крайней мере, их сыновья, внуки патриарха). Царь или вождь, согласно древним поверьям обязан не иметь физических недостатков. Так в ирландской саге "Битва при Маг Туиред" Нуаду, вождь Племен богини Дану, потерял в бою руку и был вынужден уступить власть:
"В этой-то битве и отрубили руку Нуаду, и совершил это Сренг, сын Сенгана. Тогда Диан Кехт, врачеватель, приставил ему руку из серебра, что двигалась, словно живая, и помогал ему Кредне, искусный в ремеслах… И тогда начался раздор между Племенами Богини и их женщинами из-за того, кому править Ирландией, ибо не мог королем быть Нуаду, с тех пор как лишился руки".
Для нашего героя другие зятья – это конкуренты в будущем наследстве, поэтому он их публично разоблачает, показывает их телесную ущербность, которая закрыла им путь к власти над родом. Но это только часть плана нашего героя. Отрезанные пальцы зятьев прирастают обратно, то есть Ваня демонстрирует владение врачебной магией. Даже в Средние века (и в Новое время тоже) французы и англичане верили, что король умеет исцелять болезни наложением рук. Владение магией – один из важных архаичных признаков для вождя. Согласно "Старшей Эдде" вождь мог понимать язык животных, обращаться в животных (как князь Волх Всеславьеч из русской былины), умел колдовать и предсказывать будущее с помощью рун и многое другое. Вот как магические умения вождя описываются в "Песне о Риге", 43-44:
"Кон юный ведал
волшебные руны,
целебные руны,
могучие руны;
мог он родильницам
в родах помочь,
мечи затупить,
успокоить море.
Знал птичий язык,
огонь усмирял,
дух усыплял,
тоску разгонял он;
восьмерым он по силе
своей был равен".
Вот такую, характерную для не просто для благородного человека, а для вождя, магию продемонстрировал Ваня, исцелив искалеченные руки зятьев, продемонстрировав свое право на власть над родом. И кроме того, он выставил их обманщиками, которые обманули главу рода, что было непростительным грехом для родовой этики. А также доказал, что это именно совершил подвиг, поймав чудесных животных Иного мира.
Царь ему вторую рюмку подает. Вот он выпил и говорит: «А ну-ка, папаша, повели им разуться — сапоги снять с правых ног!» — «А ну-ка, зятья, разуйтесь!» Смотрит сам: «Так, нет мизинцев!» А Ваня достал мизинцы, приставил — приросли. «А это,— говорит,— за быка золоторогого!»
Тогда царь ему третью рюмку наливает, Ваня выпил и говорит: «Вели им заворотить на спине рубашки!» Царь тут уж весело говорит: «А ну-ка, заворотите!» Завернули они рубашки, а на спинах — полосы. Ваня достал платок, развернул его, а в нем ремни из кожи лежат. Он приложил их к спинам зятьев — они и приросли. «А вот это,— говорит,— за свинку — золотую щетинку!»
Понял все царь и говорит: «Ага, видно, этот человек и ловил это все!» А Ваня вышел на крыльцо, как засвистел, загаркал: «Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой!»
Комментарий. Вторая рюмка – это уже поощрение от вождя и патриарха. Источники описывают нам, что такое поощрение состояло в лучших кусках мяса, которые вождь лично раздавал отличившимся дружинникам.
"Все пировали, никто не нуждался на пиршестве общем;
Но Аякса героя особо хребтом бесконечным
Сам Агамемнон почтил, повелитель ахеян державный.
И когда питием и пищею глад утолили…"
"Илиада", VII, 320-324.
Сходный обычай описал у скифов Геродот: "Раз в год каждый правитель в своем округе приготовляет сосуд для смешения вина. Из этого сосуда пьют только те, кто убил врага. Те же, кому не довелось еще убить врага, не могут пить вина из этого сосуда, а должны сидеть в стороне, как опозоренные. Для скифов это постыднее всего. Напротив, всем тем, кто умертвил много врагов, подносят по два кубка, и те выпивают их разом." ("История", IV, 66).
Исцелив зятьев царя, вернув им недостающие части тела, наш герой не просто показал владение магией, но и проявил великодушие. Зятья всё-таки не были ему врагами и зла не причинили, чтобы мстить.
А она была заперта на двенадцать замков, чтоб не убежала. Разбила все и встала перед ним. Он в левое ухо влез — напился, наелся, в правое — нарядился. И такой стал молодец, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать! Вошел он во дворец и говорит: «Вот теперь я царский зять!»
Царь тех зятьев прогнал, а ему отдал полцарства. И зажил Ваня с женой счастливо.
И сейчас живут. Я недавно у них был, мед-пиво пил, видел, что живут великолепно.
Комментарий. Почему же царь отдал полцарства? На самом деле перед нами не монарх, владевший государством, так что следует понимать передачу половины имущества. Прояснить ситуацию с половиной царства помогают законы вавилонского Хаммурапи, сохранившие отголоски родового права: "Если человек подарил своему наследнику, которого он любит, поле, сад и дом и написал документ с печатью, [то] когда братья будут делиться после того, как отец умрет, подарок, который отец дал ему, он может забрать, а сверх того, они должны поделиться поровну имуществом, [что] в доме отца". Таким образом, половина имущества, подаренная царем нашему герою, не подлежала разделу как наследство, а оставалось во владении Вани. Это автоматически делало его самым богатым членом рода, а следовательно и самым влиятельным, что давало ему весомые шансы возглавить клан после смерти тестя. Это было во власти патриарха и право первородства здесь роли не играло. Так, в Библии патриарх Иаков назначил главой рода своего младшего сына Иосифа, обойдя старших сыновей (Бытие, 49, 22-26). Для русских сказителей этот момент сказки уже был непонятен и осмыслен уже в виде дележа феодального владения. Однако, перед нами не феодальное общество, а родовое, где глава клана руководит только своими родственниками.
Интересна концовка сказки – царь остается в живых, что выбивается из концепции В. Проппа, где волшебная сказка всего лишь иллюстрация обряда инициации и архаичного обычая смены вождя посредством убийства. Как показывает сказка "Сивка-бурка" – это не так. Дело в том, что не все сказки укладываются в теорию Проппа, потому что русская волшебная сказка не носила священного характера. Это была устная литература уже новой эпохи – бронзового века, как "Илиада" и "Одиссея" у греков, песни о Гильгамеше у шумеров, песни "Эдды" у скандинавов, ирландские саги. Создавались они уже чаще в эпоху железа, но продолжали традиции бронзового века. Так для славян-пшеворцев воспоминания о насильственной смене вождя был далеким забытым прошлым. Осталась только унаследованная от предков литературная традиция, которая была творчески переработана уже в новой форме волшебной сказки.
Сказка "Сивка-бурка" во многом уникальна, так позволяет увидеть социальные и семейные отношения родового строя древних славян.
Оценили 20 человек
45 кармы