Рождественская рассказявка

— Оркестр! Где этот чёртов оркестр, мать вашу?

— Здесь, Пётр Андреевич, вон они на лавочках сидят.

— Сюда их, быстро! Пусть встанут в начале платформы.

Толстенький мэр в белой дублёнке сердитым взглядом обвёл перрон перед старым облупившимся вокзалом.

— Это что за толпа? Что за бабки такие?

— Активистки, их согласовывали с отцом Никанором.

— Ну так на ту сторону их. И транспаранты им выдайте что-ли. А то стоят непойми как.

— Мы не готовили транспаранты, Пётр Андреевич. Сметы на них не выделялось.

— Отбери поприличней из тех, что со дня конституции остались. Или со дня победы, там. Придумай что-нибудь.

Чем дальше, тем больше лицо мэра наливалось дурной кровью.

— Где группа от союза ветеранов?

— Они в здании вокзала, греются. Я проверял, там всё в порядке.

— Хорошо. А это что такое? Что за дети? Кто пустил?

— Вы же сами сказали: из соседней школы пару классов с цветами.

— Ну так поставьте их в сквер, за вокзалом. Вручат цветы, когда делегация будет садиться в машины.

Еще минут десять мэр расставлял по перрону людей в одному ему ведомом порядке. Затем потребовал мегафон и, забравшись на присыпанную снегом лавочку, обратился к народу.

— Граждане! Сегодня торжественный день - Рождество. Через полчаса состоится прибытие поезда с делегацией, везущей Благую Весть.

Над толпой послышались редкие возгласы и поднялись потёртые плакатики с фотографиями президента, самого мэра и министра культуры.

— Прошу всех быть внимательными. В целях недопущения террористических актов и политических провокаций, просмотр Благой Вести будет производиться вечером перед зданием администрации города. Для прохода будут организованы рамки металлодетекторов и оцепление...

Мэр ещё поорал в хриплую трубу мегафона, утомился, слез на землю и потребовал у помощника кофе.

А поезд всё не ехал и не ехал. Толпа, под медленно падающим снегом, становилась похожа на голую тёмную пашню поздней осенью. И только изредка долетающие детские крики рушили серьёзную картину.

Изгнанные с вокзала вторые классы “А” и “Б” резвились в жидком скверике. Старые деревья, помнящие еще проезжавшего здесь однажды Льва Толстого, служили отличными декорациями для битвы снежками. Шум,крики, гам. Молоденькая учительница, флиртующая с лейтенантом полиции, давно бросила наводить порядок…

Маша присела на край скамейки, сняла промокшие до нитки варежки и дышала на замерзшие руки.

— Холодно?

Девочка подняла взгляд. Перед ней стоял улыбающийся мужчина в потёртом ватнике поверх рабочей спецовки. Светлые длинные волосы рассыпались по воротнику.

— Угу.

Незнакомец присел перед девочкой на корточки и сунул руку за пазуху.

— Сейчас согреешься. Подставь ладошки.

Он достал что-то и опустил в протянутую горсть. Тёплое-тёплое. Как котенок. И светлое. Как солнышко. Нечто хорошее. Такое хорошее, что в горле вставал комок. Это хотелось хранить, как самую большую драгоценность. И в то же время делиться. Раздать всем и каждому.

— Что это?

Мужчина наклонился к девочке близко-близко.

— Это Весть, - голос стал шепотом, - Он родился. Сегодня, сейчас.

Маша ничего не поняла. Только что это очень важно. Наверное, самое важное, что она слышала за свою жизнь.

— И она вся мне?

Мужчина улыбнулся.

— Нет, для всех. У меня её хватит на всех.

Маша хотела ещё спросить, но мужчина уже поднялся и уходил. Между играющих детей, прочь от вокзала с официальной делегацией встречающих. Не оставляя на белом снегу ни малейшего следа. Потому что “вестник” переводится на греческий как “ангел”.

P.S.

“не придет Царствие Божие приметным образом,

и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там.

Ибо вот, Царствие Божие внутри вас”

От Луки, 17:20