— Вон посмотрите, они же никак не напьются. Только бутыль поставили, а её уже нет, — говорит старшая медсестра курского госпиталя, показывая на раненого, который, шумно глотая, пьёт из кулера. Он худой, сутулый, лицо тёмное — ещё не вымылся из кожи мазут.
— А этот, Сашка, только из реанимации, а уже пятый раз еды попросил, — говорит санитарка.
По коридору мимо проходят бойцы «Ахмата» — Медведь и Тыркач. Они шесть суток провели в трубе и, выйдя из неё под утро, напившись из лужи, пошли в атаку на позиции ВСУ. Это штурмовики. Их тяжёлая поступь не располагает к жалости, но у старшей сестры глаза наполняются слезами. «В Отечественную была Курская дуга, а у нас — курская труба», — говорят мне штурмовики.
— Пошли, пошли наши трубочисты, — говорит санитарка.
Женщины со слезами смотрят им вслед. Напившийся боец опускается на кушетку у стены и закрывает глаза.
— А они все для меня герои — хоть из трубы, хоть не из трубы, — старшая сестра подавляет желание разрыдаться, только серёжки с длинными зелёными камнями трясутся в её ушах.
Тут же у кулера разложены на столах яблоки, печенье, сало, конфеты. Это всё — от волонтёров. Подходит ещё один боец и берётся за сало.
— Да я тебе на тарелке сама принесу, — говорит ему санитарка.
— Я лучше тут постою, — буркает раненый солдат.
— А Николаевна позавчера забегает: «Суджу освободили!» — продолжает старшая сестра. — Я: «Ну что, девочки, открываем шампанское?» А все только молча смотрят — и в глазах радости никакой, только слёзы. Не стали шампанское открывать. Прихожу домой, только зашла — муж: «Суджу освободили!» Потом каналы посмотрели — вроде ещё не освободили. Ну нет той радости, как в 1945-м.
— Может, потому, что и Победы пока нет? — замечает санитарка.
— Может, — соглашается старшая сестра. — А на другой день первые «трубочисты» к нам пошли. Вы себе не представляете, сколько воды они выпили. Они поступают и поступают, я на них смотрю — душа рвётся, слёзы сами текут. Пришла вечером домой и, пока по полной программе не прорыдалась, уснуть не смогла.
— Жалко, — говорит санитарка. — Очень жалко.
Боец, стерегущий на кушетке кулер с водой, и тот, который не перестаёт есть сало, слушают женщин и улыбаются. По коридору идёт невысокий исхудалый боец. Останавливается рядом со мной, заглядывает мне в лицо и говорит: «Вы что, хуже мне хотите сделать?» Глядя в его большие голубые глаза, я сомневаюсь в том, что он вообще меня видит.
— Этот сегодня у нас с утра курточку свою с документами искал, — шёпотом говорит старшая сестра. — И мы с ним искали, все камеры отсмотрели, а она у него в Судже осталась. Жалко их, очень жалко, — говорит она совсем шёпотом, чтобы раненые не слышали. — За то, что гибнут там, за то, что воюют за нас, а мы спим спокойно, гуляем, веселимся, пока они там. Мы идём с работы домой и тихо спим, а у них ноги отмерзают в болоте. Мы едим, а их жалеем, что они там голодные. Спать ложимся — их жалеем, что они там не спят. Вот так и кружимся, так и кружимся…
Подходят врачи, обсуждают Суджу. Когда Суджа была оккупирована в августе прошлого года, все в Курске пережили острое чувство боли. Ожидалось, что, когда Суджу освободят, такой же острой будет и радость. Но её нет. Медики приходят к выводу: слишком много страданий выпало на долю людей, оставшихся в оккупации, на долю солдата. Но пусть радости и нет, Суджа теперь стала Родиной для них всех, хотя там у них нет родственников. Душа всё равно навсегда там. А радость придёт, когда госпиталь закроется и в это отделение начнут поступать только обычные гражданские.
— Мы дождёмся, — говорит старшая сестра.
— Дождёмся, — вторят медики.
В бокс, у которого они вели разговор, только утром поступил ещё один «трубочист» — Хищник. Он сидит весь чистенький на кровати, с вымытой бородой, в ушах — наушники.
Читать далее — Главный редактор ИА Regnum, писатель, журналист, член СПЧ Марина Ахмедова @Marinaslovo
Оценили 28 человек
42 кармы