Янаев о ГКЧП

Янаев Геннадий Иванович с июля 1990 года по январь 1991 года был членом Политбюро и секретарем Центрального Комитета КПСС. С декабря 1990 года занимал должность вице-президента Союза Советских Социалистических Республик. Во время августовских событий 1991 года Г.И. Янаев был назначен исполняющим обязанности президента СССР. За участие в ГКЧП был привлечен к уголовной ответственности, в 1991 году освобожден от обязанностей вице-президента СССР и помещен в тюрьму «Матросская тишина». В 1994 году был освобожден по амнистии Госдумы.

В своей книге «ГКЧП против Горбачева. Последний бой за СССР» Геннадий Иванович как непосредственный участник событий, которые предшествовали и способствовали развалу Советского Союза, излагает свое собственное мнение на случившееся.

О причинах создания ГКЧП Янаев пишет так: «Почему создали ГКЧП? Ответ очевиден для всех, кто пытался и пытается добросовестно разобраться в том, что происходило в СССР в последние годы его существования. Мы видели: Советский Союз разваливается, гибнет. И в то же время прекрасно понимали, что эта агония началась задолго до 1991 года. Ведь на чем держалось Советское государство? На трех основных, как раньше говорили, скрепах. Первая — 18-миллионная многонациональная партия. Вторая — также многонациональная — армия. Третья — опять же многонациональная— правоохранительная система. И вот эти скрепы год от года слабели, расшатывались, грозили окончательно отвалиться...»1

Горбачев, по словам Геннадия Ивановича, после избрания его в 1985 году Генеральным секретарем ЦК КПСС, не приобрел всеобщего непререкаемого авторитета, не смог обеспечить сильную власть в огромной стране, а занялся популизмом. Большой популярностью у простых советских людей пользовались его пространные речи о наболевшем, о необходимости серьезных изменений во многих областях тогдашней жизни общества. Все чувствовали, что стране очень необходима была мощная струя свежего воздуха. Воздуха экономических перемен, разумных политических свобод, улучшений в социальной сфере... Коммунистическая партия СССР стремительно разрушалась, а полноценный институт Советов ей на смену так и не создали.

«В Ленинграде в одном из своих популистских «обращений к народу» Горбачев высказался примерно так о своих партийных товарищах и высокопоставленных коллегах: вы, мол, давите их снизу, а мы станем давить сверху. Это, пожалуй, один из наиболее показательных примеров горбачевской демагогии, рассчитанной на то, чтобы его услышали простые сограждане. И они, конечно же, услышали, разве можно было пропустить мимо ушей подобное. Услышан был этот провокационный призыв и редакторами газет, журналов, радио, телевидения, пропагандистами всех мастей и рангов, активно-агрессивной (и в то же время поразительно сервильной) частью нашей интеллигенции.»1

Вместо демократизации партийных рядов реально происходила их деморализация… «Все шесть лет перестройки под руководством М. Горбачева были временем большой болтовни и поистине вселенского обмана. Ни одна из заявленных целей перестройки не была реализована. Жизнь народа стремительно ухудшалась... Повсеместные саботаж, коррупция, рост антиобщественных проявлений усугублялись параличом власти на всех уровнях.»2 Против армии СССР был также направлен подрывной удар. Советские военнослужащие, направленные государственным руководством в горячие точки страны, позже признавались виновными в применении силы против мирного населения. Армия была в прямом смысле предана высокопоставленными советскими государственными деятелями и обвинялась во всех смертных грехах.

«Ее разгром, вылившийся в раздел, начинался с подписания соглашения о выводе войск из европейских стран бывшего Варшавского Договора, в котором фиксировались сроки вывода, согласовывались условия использования военной техники и другого имущества, размещения выводимых частей в места их новой дислокации. Горбачев и Шеварднадзе неоднократно слышали предупреждения советских и зарубежных специалистов о том, что в предлагаемые ими сроки нельзя вывести такой огромный контингент. Однако эти предупреждения игнорировались. В результате миллионы военнослужащих и их семей по причине предательства своего главнокомандующего вынуждены были бежать, бросать дома, технику, полигоны, аэродромы, здания и сооружения стоимостью в миллиарды долларов и располагаться на Родине в чистом поле, в палатках, либо по чужим углам.

Этот «вывод войск» больше напоминал бегство армии. ...Под лозунгами «нового мышления», «общечеловеческих ценностей» и якобы в целях «прорыва» в отношениях между Востоком и Западом Горбачев и Шеварднадзе подписали договор о сокращении ракет малой и средней дальности. Как справедливо указал на процессе по «делу ГКЧП» Герой Советского Союза, знаменосец легендарного Парада Победы генерал В.И. Варенников, мы сократили в 2,5 раза больше своих носителей и в 3,5 раза больше боеголовок, чем США. Чем, кроме предательства национальных интересов, можно объяснить решение Горбачева включить в число подлежащих уничтожению видов оружия ультрасовременный, превосходящий все зарубежные аналоги комплекс «Ока». Ведь, кроме того, что он только вошел в производство, уже на это вооружение перешли некоторые социалистические страны и наши военные округа на Западе, что он стоил огромного труда ученых и рабочих, что он обошелся народу в миллиарды рублей — он просто по своим параметрам не подпадал под сокращение. И не должен был быть ликвидирован. Даже у многих американских специалистов этот чудовищный предательский шаг вызвал удивление — по договору подлежали ликвидации ракеты наземного базирования с дальностью полета от 500 км и выше (кроме межконтинентальных), а у «Оки» дальность полета до 400 км...»2

Сначала «операцию ГКЧП» ее организаторы, прежде всего В.А. Крючков и О.С. Шенин, планировали провести в апреле 1991 года, когда Горбачев находился с визитом в Японии, однако Янаеву удалось отговорить их от радикальных действий, которые казались тогда неоправданными и чрезмерно авантюрными. Американцы, получившие по своим каналам информацию о готовящемся заговоре, через госсекретаря Бейкера и посла в СССР Мэтлока предупредили о нем Горбачева, назвав даже фамилии заговорщиков, однако он никак не отреагировал… Немалую роль в распаде СССР сыграли взаимоотношения Горбачева и Ельцина – начавшись с соперничества, они превратились в непримиримую борьбу за власть и обоюдную «зоологическую» ненависть. Одной из основных целей создания ГКЧП было предотвращение запланированного «суверенитетчиками» подписания так называемого Союзного договора, который был призван фактически аннулировать на территории СССР прямое действие союзной Конституции и утвердить верховенство конституций республиканских.

К заключительной работе над «договором» Горбачев и руководители 9 союзных республик приступили в апреле 1991 года на печально-скандально известной встрече в Ново-Огареве, из-за чего этот процесс и получил название «Новоогаревского». 18 июня 1991 г. Горбачев представил в Верховный Совет СССР проект Договора о Союзе Суверенных Государств (ССГ). Это был проект ликвидации СССР как единого федеративного государства, ликвидации социалистического строя и Советов народных депутатов как основы демократического народовластия... «Ввязываясь в эту историю с созданием ГКЧП, мы все прекрасно понимали, что Горбачева надо было сохранить при власти. Хотя бы потому, что, отстранив его от руководства страной, мы, по сути, обрекли бы ее на экономическую и политическую изоляцию (как это ни постыдно, СССР уже не мог обходиться без финансовой помощи из-за рубежа, а генсек-президент все еще пользовался поддержкой крупнейших мировых держав). Отдавали мы себе отчет и в том, что рисковали буквально всем. В лучшем случае, то есть в случае одобрения наших действий Горбачевым, он бы вернулся в столицу и приступил к управлению государством в условиях чрезвычайного положения. Однако, зная горе-президента, мы предполагали, что, скорее всего, он нас «продаст» и самой завидной участью для членов ГКЧП станет либо выращивание морковки на загородных дачах, либо «почетные миссии» дипломатов в третьеразрядных африканских странах. В худшем случае, допускали мы все, нас просто-напросто уничтожат без суда и следствия, и наши самые «демократические» в мире средства массовой информации такой исход сочтут вполне нормальным...»1

17 августа 1991 года в московском гостевом доме политической разведки прошло совещание, в котором принимали участие председатель КГБ СССР В.А.Крючков, премьер-министр В.С.Павлов, министр обороны Д.Т. Язов, руководитель аппарата Президента СССР В.И.Болдин, секретари ЦК КПСС О.С.Шенин и О.Д.Бакланов, заместители министра обороны генералы В.И.Варенников и В.А.Ачалов, заместитель председателя КГБ генерал В.Ф.Грушко. На этом совещании было принято решение направить в Форос к Горбачеву делегацию, состоявшую из наиболее близких к нему людей, чтобы проинформировать о крайне сложной обстановке в стране и предложить ему ввести чрезвычайное положение. На встречу с Горбачевым в Крым полетели руководитель президентского аппарата В.Болдин, заместитель председателя Совета обороны СССР В.Болдин, секретарь ЦК КПСС О.Шенин, командующий сухопутными войсками СССР В.Варенников, руководитель 9-го Управления КГБ Ю.Плеханов, генерал В.Генералов, с ним шесть человек из личной охраны Горбачева и пять связистов... Горбачев, сославшись на болезнь, отказался возвращаться в Москву. 18 августа 1991 года в премьерском кабинете В.С.Павлова в Кремле состоялась встреча высокопоставленных руководителей СССР.

«В.А.Крючков, не мешкая, ввел в курс дела: — Группа уполномоченных нами товарищей летала в Крым к Горбачеву. Михаилу Сергеевичу было сказано: наше терпение лопнуло, надо срочно принимать чрезвычайные меры в стране. Еще Владимир Александрович сообщил, что нормальный разговор у посланников с Горбачевым, в общем-то, не склеился, однако на прощание он им обронил: мол, черт с вами, делайте, что хотите, только созовите Верховный Совет СССР. Меня все эти новости буквально ошарашили, и перво-наперво я спросил: — А где те, кто к Горбачеву летал? — В самолете. Возвращаются в Москву. Ждем их прибытия. Действительно, через некоторое время они появились в кабинете председателя правительства и рассказали о своей встрече с президентом СССР. Этот рассказ меня, мягко говоря, не вдохновил, не обрадовал. И в ответ на обращенный ко мне призыв принять на себя временное исполнение обязанностей главы государства я поначалу решительно отказался: «Нет, уважаемые товарищи, не стану брать на себя такую ответственность. Вы представляете, какова будет реакция в стране и мире, какие вопросы начнут задавать: куда подевали Горбачева, что с ним, на каком основании за руль государства уселись?! Ведь уже следующим утром всполошатся, зарычат и завоют так, что никому мало не покажется! Простите, конечно, но от подобной чести меня, пожалуйста, избавьте.— Еще не вполне оправившись от смятения (скорее даже шока), я с некоторой надеждой посмотрел и тем самым обратил взгляды собравшихся на председателя Верховного Совета СССР.— Анатолия Ивановича Лукьянова главным назначьте. Он как-никак высшим органом власти у нас в стране руководит...»

И тогда Валерий Иванович Болдин, только что вернувшийся из Фороса, эдак философски-флегматично изрек: «Ну что ж, Геннадий Иванович, придется действовать без вас. Вот только шансы на то, что завтра же окажемся арестованными, очень близки к стопроцентным»... Дальше меня уговаривать не потребовалось. Шел первый час ночи. Я взял ручку и подписал все документы о создании ГКЧП. Из них наиболее характерный, показательный (по крайней мере с точки зрения истории) — «Обращение к советскому народу».»1

Далее началось демонстративное противостояние ГКЧП с ельцинскими органами власти: одни издавали указы и постановления, вторые отменяли и наоборот… «Как бы там ни было, в первый день объявленного в СССР чрезвычайного положения из каждой тысячи телеграмм, полученных мной в Кремле, 700-800 приходились в поддержку ГКЧП, 20 августа — уже фифти-фифти, а 21-го история с ГКЧП, по сути, завершилась... Впоследствии мне рассказывали о том, как, узнав о создании нашего Комитета, во многих краях, областях и республиках партийные и советские руководители устраивали нешумные «банкеты», на которых дружно провозглашали тосты за «успех нашего безнадежного предприятия». Мы же в это время начинали со всей очевидностью понимать, что Ельцин и его присные не побрезгают никакой провокацией. И постараются во что бы то ни стало повязать нас по рукам и ногам кровавыми путами невинных жертв. Действительно, кровь пролилась — в ночь с двадцатого на двадцать первое августа 1991 года погибли три последних «Героя Советского Союза». Не буду касаться их морального облика и поведения в ту трагическую ночь, ибо «мертвые сраму не имут». Замечу лишь, что эти смерти — явно не на нашей совести. Бронемашины с их экипажами, ставшие невольными участниками этой трагедии, двигались, никому не угрожая, по Садовому кольцу. И не к «Белому дому», а к исходным позициям.»1

После инцидента с гибелью трех человек стало ясно, что ГКЧП потерпел поражение. «По сию пору распространяются глупые домыслы о якобы сорванной «ельцинскими» генералами попытке штурма «Белого дома» в те августовские дни. Ответственно свидетельствую: никаких попыток штурмовать что-либо тогда не предпринималось. С Ельциным же об этой выдуманной «боевой операции» мы говорили по телефону приблизительно в таких выражениях: — Геннадий Иванович, мне доложили, что вы намерены штурмовать «Белый дом». Не делайте этого, прольется много крови. Взвесьте все еще раз, не допускайте непоправимого... — Борис Николаевич, ни о каком штурме не может быть и речи. Если вам что-то показалось, привиделось или послышалось, если вас обуял безотчетный страх, приготовьте на всякий случай лишний комплект нижнего белья. Его использование вами может стать самым страшным происшествием для «защитников Белого дома»...»1

«Мне часто задают вопрос: зачем надо было вводить в Москву военную технику?

Я отвечаю: было введено чрезвычайное положение, а в соответствии с законом о нем немедленно включается его военная компонента. У командующего заранее лежат пакеты, предусматривающие, что им делать в случае ЧП. На заседаниях ГКЧП не обсуждалось, какая часть войдет в Москву, с какой техникой. Когда 19 августа я поехал на пресс-конференцию и увидел танки, то на заседании ГКЧП мы договорились о выводе их из города. 20 августа танки стали выходить из Москвы. Дольше всех они стояли у Белого дома. Но это были уже танки не Язова, а те, которые Грачев и Лебедь ввели по просьбе Ельцина для защиты его от ГКЧП. Ввод войск объяснялся одним — нельзя было допустить провокаций, надо было взять под защиту важнейшие народнохозяйственные объекты. Например, те же водоемы, которые снабжают Москву водой; любому провокатору ничего не стоило отравить водоем.

А потом мы знали, с кем имеем дело, отдавали себе отчет в том, что наши противники могут пойти на все... Если бы мы были такими же политическими циниками, как Ельцин, который на глазах у всего мира расстрелял из танков собственный парламент, мы бы, наверное, взяли штурмом Белый дом. Но у нас были другие задачи. Мы не хотели воевать со своим народом.»2 «С 19 по 21 августа я по два раза в день проводил заседания ГКЧП. Председатель правительства В.Павлов, к сожалению, побывал лишь на одном из них. Затем сказался больным и слег с гипертоническим кризом. Его первый заместитель Догужиев, казалось, принял на себя обязанности главы кабинета министров, но мои распоряжения фактически саботировал. А поручил я ему принять экстренные правительственные меры по снижению цен на детские товары, продовольствие и другую продукцию повышенного спроса, а также по всемерному обеспечению сельскохозяйственных работ (ведь была в разгаре уборочная кампания).»1

О Горбачеве: «Да, я испытываю неприязнь к Горбачеву и не пытаюсь это скрывать. Но она, как мне думается, не мешает верно осмысливать, оценивать все, что произошло с нашей страной в 80-е — 90-е годы XX века. Вина Горбачева в разрушении СССР бесспорна, и никакая личная неприязнь не мешает понять эту простую истину.»1 «— В те августовские дни 91-го на пресс-конференции вы сказали: «...Надеюсь, что мой друг Михаил Сергеевич Горбачев скоро вернется и приступит к исполнению своих обязанностей...» У вас остался друг по фамилии Горбачев? — Нет. Этот человек предал страну, народ и дружбу. Одна из самых больших ошибок в моей жизни — это то, что я верил Горбачеву. Можно было заранее догадаться о каких-то его шагах, но я не мог себе представить, что генсек, начавший перестройку, говоривший чуть ли не каждый день о партии и социализме, может быть таким перевертышем.

Да это просто трус, а Президент не имеет права быть трусом. В своей книжонке о событиях тех дней он писал, что, услышав от делегации, которая приехала к нему в Форос, сообщение о скором введении ЧП, он стал возмущаться, ругаться матом, кричать. Ничего подобного! Горбачев сразу задал два вопроса: кто вас послал и арестован ли Ельцин? Если бы мы арестовали Ельцина и доложили об этом Горбачеву— все было бы по-другому...»3 «Трудно спорить с утверждением о том, что наш Комитет не был предусмотрен союзной Конституцией. И тем не менее его создание было последним и, пожалуй, единственным способом для спасения и самой Конституции, и государства, в котором она была принята.»

1 Источники информации: 1. Янаев «ГКЧП против Горбачева. Последний бой за СССР» 2. Янаев «Август 1991: мифы и реальность» 3. Капитанов. Интервью с Янаевым («Ленинская смена, Нижний Новгород, 27 февраля 1993 года»)ssr-my/ru