Мечтатель из СССР

Как бывший ученый и основатель Evernote Степан Пачиков покорил Кремниевую долину

Основатель сервиса Evernote Степан Пачиков стал технологическим предпринимателем в конце 1980-х, основав компанию «ПараГраф». В 1991 она получила от Apple заказ на разработку системы распознавания рукописного текста, а Пачиков переехал в США. Его история вошла в книгу «Пионеры Кремниевой долины» издательства «Манн, Иванов и Фербер»

Люди по-разному становятся американцами.

Кто-то получает научную степень, а потом зубрит язык, сдает экзамен GMAT, решив за три часа несколько десятков заковыристых головоломок на английском, чтобы потом собрать кипу рекомендаций и найти место аспиранта в одном из американских университетов.

Кто-то, рискуя жизнью, на крышах поездов едет через всю Центральную Америку, ночью переходит границу Мексики и США, а затем две недели бредет через пустыню, чтобы работать потом нелегалом на стройке или стричь газоны.

Кто-то просто выходит замуж.

Степан Пачиков и сам не заметил, как стал американцем. Нет, оказавшись в Штатах на пятом десятке, он, конечно, остался тем же советским ученым, каким и был... Просто, возвращаясь после очередной командировки по Америке, однажды Степан поймал себя на мысли: «Вот я и дома». Однако вернулся он не в Москву, а в Калифорнию — в свой дом, который на самом деле был домом, а не квартирой в многоэтажке.

Про одноэтажную Америку основатель «ПараГрафа» прежде только читал у Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Теперь же он стал ее почти полноправным жителем. Сравнив время, проведенное в США и России, Степан с удивлением обнаружил, что Штаты лидируют.

Первое время семья оказывалась в Калифорнии наездами. Наконец, Пачиковы перевезли детей насовсем. Так же поступили и другие ключевые сотрудники «ПараГрафа».

Большинству решение далось без особых мучений: если при коммунистах люди в СССР спивались от осознания, что вся эта канитель с партсобраниями и единственно верным учением никогда не кончится, то граждан постсоветской России изводило нечто совершенно противоположное — полная неопределенность. Никто не знал, в какой стране он проснется завтра.

В октябре 1993 года — всего лишь через два месяца после старта продаж Newton в США — у Белого дома в Москве снова развернулись боевые действия. Только теперь действующие лица поменялись местами: в Белом доме засели коммунисты, мечтавшие о восстановлении СССР, а президент Борис Ельцин, решивший разогнать реакционный парламент, их атаковал. Кто тут защищает демократию, а кому она только досадная помеха? Ответ на этот вопрос потерял однозначность.

Дело дошло до штурма с применением артиллерии. Российский президент снова победил — но какой ценой? Погибли уже не трое, а десятки людей. В новом парламенте большинство голосов получили не сторонники Ельцина, а партия популистов и националистов, которая только по недоразумению называлась либерально-демократической. Москвичи, впрочем, на удивление быстро адаптировались к новой реальности. Вскоре даже сложилась традиция: молодожены приезжали на набережную, чтобы сделать памятное фото на фоне Белого дома на том берегу — с черными после обстрела и пожара стенами.

Имущественное расслоение в новой России достигло невиданных прежде масштабов: в иных московских ресторанах одно блюдо теперь стоило столько, сколько обычный человек зарабатывал за месяц. И по вечерам столы были заполнены. При этом не проходило и недели-другой, чтобы киллеры не убивали очередного известного финансиста, бизнесмена или журналиста. Банкиры даже обратились с открытым письмом к президенту Ельцину, требуя от органов правопорядка обеспечить их безопасность — или хотя бы разрешить каждому директору банка носить оружие, чтобы в случае чего, словно на Диком Западе, самим себя защищать.

Но самое страшное — войны, которые вспыхнули на российских границах, в бывших советских республиках: Азербайджане, Грузии, Таджикистане. Неумолимо надвигалась и гражданская война в самой России — с Чеченской Республикой, которая объявила о независимости от Москвы, но продолжала получать деньги из бюджета страны... Ничем хорошим это закончиться не могло.

На таком фоне принять решение о переезде в Америку было довольно просто. Исполнить на деле — несколько сложнее.

Несмотря на поддержку Apple, сотрудники «ПараГрафа» с самого начала американского проекта то и дело сталкивались с разными сложностями при оформлении рабочих виз. То одному ни с того ни с сего отказывали в разрешении на работу, то другому сокращали срок пребывания, то у третьего теряли важные документы и заставляли начинать всю бумажную канитель заново. Подобные сложности и так сильно портили всем жизнь, теперь же фирме пришлось оформлять долгосрочные визы не только трем десяткам тех, кто работал над распознавателем, но и их женам и детям, в общей сложности — примерно ста переселенцам.

Чтобы решить вопрос раз и навсегда, Рон Кац и Билл Перлман обратились к лоббисту Гэри Харту. В 1980-е он представлял штат Колорадо в Сенате и даже участвовал в президентской гонке 1988 года от демократов — пока не попался на адюльтере и не сошел с дистанции. Расставшись с президентскими амбициями, бывший сенатор использовал наработанный политический капитал и свою прошлую адвокатскую карьеру, чтобы основать частную практику. Гэри Харт, вхожий в самые высокие круги, выглядел для Каца идеальным кандидатом на роль лоббиста — ведь бизнесмен вел свои дела из города Боулдер, который также находился в Колорадо.

В итоге Биллу Перлману пришлось лететь вместе с Гэри Хартом в Москву и обсуждать все проблемы с американским послом в России лично. Однако после этого визита сложностей с визами уже не испытывали ни сотрудники «ПараГрафа», ни их близкие.

Великое переселение, разумеется, ударило и по бюджету. О том, чтобы получать в Америке доллары от контрактов, а платить сотрудникам рубли в России, речи теперь уже не шло. Однако благодаря сделке с Apple денег в принципе хватало, а Пачиков и Кац сошлись на том, что все эти траты — инвестиции, необходимые для будущего процветания.

Партнеры понимали, что в Долине будут относиться к «ПараГрафу» с подозрением до тех пор, пока команда не пустит корни в Штатах. Степан называл это «синдромом цыганского табора» — сегодня табор тут, завтра его нет.

Кому захочется затевать серьезные проекты с людьми, которые в любую минуту могут исчезнуть и вернуться в далекую и непонятную Россию? Чтобы дальше развивать бизнес в Америке, было мало открыть офис и заполучить в партнеры американца Рона Каца. Нужно было перейти от кочевого образа жизни к оседлому: снять дома, отправить детей в школы, подключить кабельное телевидение. Нужно было стать для американцев своими — или хотя бы под своих замаскироваться.

Парадокс, однако, заключался в том, что, только став американцем — или даже просто притворившись им, — Пачиков познал до конца, что значит быть русским.

Приехав погостить в Америку к сыну, мама Степана раскрыла ему ту часть своей истории, которую она скрывала бо́льшую часть жизни даже от близких. Оказалось, что выросла она в семье репрессированных. Ее отца, деда Степана, выслали в Сибирь со всей семьей на поселение во время сталинской кампании по раскулачиванию крестьянства.

До революции 1917 года в России кулаками презрительно называли перекупщиков и ростовщиков, но пришедшие к власти большевики припечатали этим словом всех крестьян, которые могли себе позволить для ведения хозяйства использовать наемный труд. Сталин считал их врагами, достойными полного истребления. Масштабные репрессии по отношению к «кулакам» развернулись с начала 1930-х и ознаменовали собой начало большого сталинского террора.

Кого-то сразу расстреливали, кого-то ссылали в лагеря, кого-то лишали земли и принудительно отправляли на переселение — как правило, в необжитые области Сибири. Всего раскулачиванию подверглись около четырех миллионов человек — впрочем, о точных цифрах историки до сих пор спорят.

Стать спецпереселенцем было порой пострашнее, чем попасть в лагеря. Заключенным по крайней мере давали крышу над головой и кормили какой-то баландой. Спецпереселенцев вывозили на товарных вагонах в чистое поле, выдавали им ржавые топоры и оставляли на произвол судьбы.

Для тех, кто каким-то чудом не умер от голода и холода, мытарства не заканчивались: в СССР лучше было расти дочерью уголовника, чем «раскулаченного». Человека с «неблагонадежной» политической биографией в любую минуту могли настигнуть новые репрессии. Мать Степана всю жизнь прожила в ожидании новой катастрофы. Она тщательно скрывала семейную историю, обманывая даже близких.

Отец Степана, лояльный коммунист, офицер и член партии, умер задолго до развала СССР, так и не узнав, что его жена провела детство в землянке. В перестройку о сталинских преступлениях стали говорить открыто. Но даже падение режима коммунистов не заставило маму рассказать Степану правду. Она сделала это, только увидев, что сын переселился в США и оказался на почтительном расстоянии от российских спецслужб.

Откровение матери не сильно повлияло на отношение Пачикова к советскому прошлому — он и прежде не испытывал иллюзий по отношению к коммунизму. Но только после того, как ему открылась вся правда, он осознал до конца, в каком страхе существовали люди, заставшие сталинские, самые беспощадные, годы советской власти. По сравнению с этим его детские проблемы c КГБ из-за лозунга на стене магазина выглядели лишь легким недоразумением.

Мама также помогла Пачикову осознать, с какими сложностями придется столкнуться «ПараГрафу», занимаясь распознаванием рукописного текста — будь то в Америке или России. Однажды Степан работал дома, возился с бухгалтерией. Бросив взгляд на экран компьютера, мама спросила, чем он занят. Пачиков объяснил и показал принцип действия электронных таблиц. Меняешь цифру в одной ячейке — во всех связанных автоматически меняются значения. Ничего не надо пересчитывать вручную — удобно!

«И что, это вы сделали?» — в голосе мамы слышалось уважение.

«Да нет, — махнул рукой Пачиков, — это ерунда, просто электронная таблица, ее сделал Microsoft. Мы занимаемся куда более сложными вещами — распознаванием рукописного текста».

Однако когда Степан объяснил, что команда «ПараГрафа» учит компьютер читать то, что написал человек, на маму это не произвело впечатления. «Читать текст я и сама могу», — пожала она плечами.

В этом-то и заключалась проблема технологии: рядовых пользователей совершенно не волновало, что распознавание текста — сложнейшая алгоритмическая задача.

Машины ведь должны быть не глупее людей, а если верить фантастическим книжкам — намного умнее. В этом смысле электронная таблица казалась куда более подходящим воплощением мифа о компьютере как сверхразуме, нежели любой, даже самый совершенный, распознаватель.

Люди ожидали получить устройство, которое так же легко могло бы читать рукописный текст, как и человек. В действительности же даже самый совершенный распознаватель не мог работать без ошибок. Это понимали все, кто занимался тогда распознаванием, включая команду, которая готовила к выпуску Newton.

Илье Лосеву, например, пришлось несколько видоизменить написание своей фамилии на английском языке — с Losev на Lossev. Распознаватель то и дело путал букву v с буквой r (что, в общем-то, немудрено). В итоге при демонстрации прорывной технологии потенциальным партнерам или пользователям Newton периодически называл одного из своих создателей лузером (loser по-английски — «неудачник»). Смена фамилии решила проблему.

Конкуренты, которые разрабатывали программы для распознавания раздельно написанных букв, тоже не могли избежать подобных казусов. Когда разработчики Go на демо пробовали накарябать на экране свой слоган — Pen is the point («Все дело в ручке!»), — устройство порой объединяло два первых слова, игнорируя пробел.

Возможно, пользователи и простили бы новинке Apple какие-то ошибки, если бы Newton ошибался время от времени. На деле его пользователи сталкивались с проблемами чуть ли не каждый раз, когда пытались ввести информацию. Но если вина за это и лежала на «ПараГрафе», то только отчасти.

Свою роль играли и скромный размер памяти, позволивший зашить в словарь MessagePad всего несколько тысяч лексических единиц, и слабость процессора — он не справлялся со слишком большим объемом вычислений. Сказалась и спешка, в которой готовился запуск Newton.

Первый MessagePad вышел с роковым багом операционной системы, который приводил к переполнению памяти и из-за этого — постепенному замедлению работы распознавателя. Нормальную работоспособность устройству возвращала только перезагрузка.

Пользователи также неизменно сталкивались со сложностями при попытке внести фамилии в адресную книгу, ведь алгоритм распознавателя зависел от словаря, а места на тысячи вариантов фамилий в нем, конечно, не нашлось.

Если бы команда Newton привлекла создателей распознавателя к работе над интерфейсом гаджета, команда Пачикова предложила бы в списке контактов автоматически включать режим побуквенного ввода, без анализа словаря. Сделать это не составило бы большого труда, сетовал Степан в интервью журналистам. Но Apple не посвящал «ПараГраф» в детали работы интерфейса Newton, считая русских разработчиков подрядчиками, а не полноправными соавторами устройства.

Так или иначе, многим пользователям первой модели Newton приходилось вводить заново по одному-два слова из каждых десяти. Левши жаловались на то, что гаджет вообще ни черта не понимает. Но даже в случае успеха распознавание каждого слова занимало одну-две мучительно долгие секунды. Обещание дать людям электронный блокнот, в котором на бегу можно что-то быстро записать, оказалось весьма далеким от реальности.

Сложно оценить всю глубину разочарования, которую испытывал человек, потративший 900 долларов (около 1600 в ценах 2019 года), когда MessagePad, поскрипев электронными мозгами, выдавал ему bone («кость») вместо done («сделано»).

Благодаря хайпу Newton был обречен стать культурным явлением. Однако это вряд ли способствовало его продажам. Энтузиасты собирали примеры ошибок распознавателя и распространяли как подборку анекдотов. Над устройством шутили в новостях и ток-шоу.

Художник Гарри Трюдо посвятил новомодному гаджету один из выпусков своих популярных газетных комиксов Doonesbury, в котором Newton в ответ на попытку написать «Catching on?» («Соображаешь?») выдавал абсурдную фразу «Egg freckles» («яичные веснушки»). Позже он объяснял, что хотел обратить внимание людей не столько на неудачи Apple, сколько на любовь взрослых к бесполезным игрушкам. Разработчики впоследствии встроили в MessagePad «пасхалку» — скрытую шутку для посвященных. Введя «egg freckles», пользователь мог увидеть оригинальную карикатуру Трюдо.

Злее и, наверное, остроумнее Newton прославили в мультипликационном сериале «Симпсоны». Герой сатирического мультфильма попытался сделать себе в MessagePad напоминание «Beat up Martin» — «поколотить Мартина». Вместо этого на экране устройства отобразилось «Eat up Martha», что можно было бы, наверное, перевести как «вылизать Марту» — причем именно в том смысле, в котором вы подумали.

Серьезная пресса была настолько же беспощадна. New York Times отдавала должное смелой попытке создать новый рынок, но отмечала «посредственное распознавание рукописного текста, слабый аккумулятор и ограниченную память» гаджета.

Возможно, гики и фанаты Apple и смогли бы смириться с этими недостатками невиданного инновационного устройства, если бы прежде компания не завысила их ожидания до предела. Люди буквально ожидали от «яблочников» чуда.

Как-то Степан Пачиков выступал на очередной конференции, и на него напал разгневанный пользователь, который пожаловался, что этот их Newton не может распознать ни одного слова, которое он пишет. Степану ничего не оставалось, как извиниться. Он сказал, что технология будет совершенствоваться, и предложил пока воспользоваться другой функцией устройства — хранить свои заметки в аналоговом виде, не переводя в электронный текст. «Но ведь я и сам не могу разобрать собственный почерк!» — возмутился собеседник.

Неудачный старт, конечно, не мог не подпортить отношения партнеров. Когда на конференциях представителей Apple забрасывали жалобами на плохую работу распознавателя, они порой не могли сдержаться, чтобы не свалить вину на русскую разработку. В свою очередь Степан Пачиков, защищаясь от критики, в интервью мог упомянуть слабые вычислительные мощности MessagePad, которые сильно ограничивали возможности распознавателя.

Разница заключалась в том, что могущественная Apple могла относиться к посягательству на свой имидж куда более ревностно, чем небольшая команда русских инженеров и ученых. Вице-президент и руководитель подразделения персональных устройств даже прислал основателю «ПараГрафа» письмо, вежливо, но недвусмысленно попросив больше не упоминать их совместное детище в негативном контексте.

Однако Newton был настолько масштабным проектом, что даже при посредственных продажах обладал колоссальной инерцией. Фанаты яблочной компании за первые десять недель продаж купили пятьдесят тысяч MessagePad. Хотя это и было намного меньше, чем предсказывал бизнес-план, никто в Apple не собирался тут же пускать проект под нож. Уже вовсю шла работа над новыми моделями, в которых команда надеялась устранить ключевые недостатки и переломить ситуацию.

Как это ни странно, но финансово фирма Пачикова практически не пострадала от турбулентности, которую испытывал Newton, во всяком случае поначалу. Apple продлила лицензионный контракт с «ПараГрафом». При всем несовершенстве распознавателя, созданного русскими, никто другой на рынке не мог предложить лучшего решения.

https://matveychev-oleg.livejo...