О некоторых причинах, немного подрывающих желание умереть за кайзера

Коварная измена бесстыдно спекулирует на том, что солдатик на  третьему году войны перестаёт понимать, почему он должен подыхать в окопах за жирующую тыловую сволочь. Ах, если бы солдатик был раз в десять доверчивее, самоотверженнее и беззаботнее!

<<Понятная тоска по родине, семье и мирным занятиям наносит ущерб боевой решимости и притупляет волю выдержать до окончательной победы.>>

<<Продолжительность войны в возрастающей степени влечет за собой лишения и жертвы, как населения, так и войск. >>

<<...совместная с гражданскими властями работа по воскрешению патриотического духа в населении имеет громадное значение>>

<<Солдата особенно беспокоило его будущее после войны.

Вследствие новых хозяйственных явлений, а также все более обострявшихся эгоистических течений в экономических вопросах и ввиду беспощадной жажды наживы, воцарившейся на родине, это было вполне естественно.>>

<<Я хотел основать в Прибалтийском крае большую колонию для солдат, а также для репатриирующихся из России немцев, которых надо было ожидать в большом количестве. Обширные, незаселенные и необработанные площади представляли там удобное место для германской колонизации, которая не стеснила бы и местных жителей. >>

http://publ.lib.ru/ARCHIVES/L/...

Людендорф, Э. Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг. / Эрих Людендорф; [Пер. с нем. Свечина А.А.]. — М.: Вече, 2014. — 704 с., ил. — (Военные мемуары).

НАСТУПЛЕНИЕ АНТАНТЫ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 1917 года 

Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг.  411

VIII

Настроение народные настоятельно требовало работы. У нас были лучшие шансы на выигрыш войны. Но она еще не была закончена, и надо было удержать захваченное. Требовалось еще много усилий, но настроение на родине все ставило под сомнение.

Стала также заметной непосредственная работа по разложению армии. Генерал-квартирмейстер писал 25 июля1: «Не подлежит сомнению, что независимые социал-демократы ведут среди войск в высшей степени вредную для дисциплины агитацию». Что это так было уже в тот момент, подтверждается лидером независимой социал-демократической партии Ледебуром. В связи с событиями 5—9 ноября 1918 года он заявил на одном из собраний совета рабочих и солдатских депутатов следующее:

«В эти последние четыре дня перед 9 ноября Шейдеман и его товарищи пожали плоды почти двухгодичной работы независимых».

Другой вождь, Рихард Мюллер, указал следующее: «Подготовка революции началась с июня 1916 года, хотя тогда цели еще не были ясно поставлены».

Независимая социал-демократическая партия заблаговременно планомерно подготовляла переворот. Большинство рейхстага и часть прессы и народа хотя иногда и бессознательно, но, к сожалению, давало пищу для этой работы.

В конце 1917 года у меня сложилось определенное мнение, что верховное командование в сложившихся обстоятельствах не должно было оставаться в бездействии до конца августа. То, что оно могло дать для воскрешения нашей моральной боеспособности, должно было быть сделано немедленно. Я, конечно, знал, что работа до тех пор будет иметь частичный характер, пока само правительство энергично не вступит на этот путь.

При медлительности и запутанности внутреннего механизма правительственного аппарата у меня не было гарантий, что новый канцлер выполнит эту работу целиком, даже если он лично станет возглавлять работу по политической ориентировке народа. Ему также было нелегко что-нибудь протолкнуть и вызвать к жизни нечто новое, так как большинство имперских учреждений было проникнуто тем же духом, который до сих пор исходил из помеще-

*********************************

1 На это указывалось и в предыдущих  сношениях.

412  Э. Людендорф

ния имперского канцлера; по меньшей мере, они ему совершенно не противились, что сводится к тому же.

Я уже давно возбуждал вопрос о введении в армии политическо-просветительного обучения. Теперь этот вопрос явно выдвинулся на очередь. По проекту, предложенному мне подполковником Николаи, верховное командование ввело в действующей армии патриотическое преподавание, но это был лишь слабый суррогат сравнительно с той глубокой политической работой, которую Антанта вела у себя.

Значение патриотического преподавания, или, как оно еще недавно называлось, просветительной деятельности среди войск, определялось в следующих словах:

«Германская армия превосходит неприятеля и служит твердой опорой союзникам благодаря своему духу.

Основанием его в начале войны являлись воодушевление и дисциплина, воспитанная продолжительным обучением мирного времени. За три года войны эти основания изменились и расшатались. Понятная тоска по родине, семье и мирным занятиям наносит ущерб боевой решимости и притупляет волю выдержать до окончательной победы.

Продолжительность войны в возрастающей степени влечет за собой лишения и жертвы, как населения, так и войск. И чем больше это бремя давит на дух армии, тем ярче выступает значение убежденности, чувства долга и ясной решимости, как основы боеспособности армии.

Задачу патриотического преподавания среди войск и составляет попечение о них».

15 сентября 1917 года я писал:

«Воля неприятеля уничтожить нас и необходимость продолжения войны труднее воспринимаются в сознании этапных, гарнизонных и тыловых частей, чем в действующей армии. Ввиду этого духу этапных войск следует посвящать особое внимание и усиленно вести в них занятия по патриотическому преподаванию.

Взаимодействие между родиной и армией очерчено в основных указаниях. В отношении духа и выполнения отечественных задач народ и армия неразделимы. Следовательно, совместная с гражданскими властями работа по воскрешению патриотического духа в населении имеет громадное значение. Ввиду этого  военные

Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг. 413

власти в тылу должны особенно заботиться о воздействии в этом направлении».

Я сознательно распространял патриотическое преподавание и на родину, хотя в него непосредственно не вмешивался. Но я не мог смотреть, как все катится по наклонной плоскости. Я надеялся пробудить инициативу, но, несмотря на то что имперский канцлер доктор Михаэлис и статс-секретарь фон Кюльман признали необходимость создать какую-нибудь организацию, чтобы поднять настроение, я не встретил, хотя бы ничтожной, поддержки со стороны властей. Создалось впечатление, что не допускалось ничего, что могло бы умножить национальные порывы. Мы зашли так далеко, что смотрели на развитие национального чувства как на достойное проклятия преступление.

Военное министерство выразило свое согласие на распространение патриотического преподавания на районы ведения замещающих штабы корпусов управлений. Летом 1918 года по желанию военного министерства компетенция его в отношении патриотического преподавания была ограничена.

Как первую задачу преподавания я ставил разбор причин войны, условий экономического развития Германии и его значения, последствий проигранной войны, в особенности для германских рабочих, необходимости продолжать воевать, пока не будет сломлена воля противника уничтожить нас и не будут созданы гарантии для дальнейшего экономического развития.

Далее я подчеркивал основательность наших надежд на конечную победу и необходимость управления и авторитета, с одной стороны, и подчинения — с другой.

«Перед величием общей цели собственное “я” должно отойти на второй план. Забастовки представляют опасность для войны и оплачиваются кровью войск, а грезы о мире, равно как и малодушие, затягивают войну. Внутренняя сплоченность создает силу, а все, что нарушает единение, — расслабляет».

Целью войны я выставлял «обеспечение нашего будущего» и заканчивал словами: «Народ и армия должны до окончания войны всеми силами сплоченно поддерживать вождей империи».

Эти указания отвечали обстановке войны. Содержание их определялось само собой из нездорового хода мышления на родине. Я делал все, чтобы подчеркнуть серьезность нашего положения, не подавляя, однако, тем самым еще более дух; вместе

414 Э. Людендорф

со многими другими я всегда исключительно высоко ценил духовный фактор; так же высоко, как я, его расценивали и многие другие — к сожалению и те, которые сознательно рыли яму для моральной боеспособности германского народа, а с ней вместе и для войсковой дисциплины. Но между нами находились широкие массы, которые не понимали психологии ни своего народа, ни неприятеля.

В духе моих требований военное управление по делам печати вновь и вновь подчеркивало политико-просветительным органам необходимость останавливаться на описании несчастий, связанных с проигранной войной.

Патриотическое обучение должно было держаться в стороне от какой-либо партийной агитации, в том числе и от установления точки зрения на мирную резолюцию и от дебатов по вопросу о целях войны. Никаких отклонений я не допускал. Но я ничего не имел против, если на вопросы солдат о целях войны начальники в частном порядке, в спокойной и деловой форме изложат своим подчиненным свои взгляды по этому поводу.

В октябре вопрос о патриотическом преподавании рассматривался в рейхстаге с узкой точки зрения партийных интересов, при непонимании его существа; это был нехороший признак. Указания по преподаванию были проконтролированы, и из них ничего не пришлось выбросить. Я напряженно ждал, не раздастся ли голос, требующий, чтобы и правительство взялось за работу, или не почувствует ли оно само потребность взяться за нее. Но рейхстаг довольствовался критикой, созидательная же работа была ему чужда. Правительство радовалось, что создавшийся камень преткновения был обойден. Народ же остался в неведении об угрожавших ему опасностях.

Но в Германии еще были люди, которые правильно понимали образ мышления неприятеля. Они хотели укрепить волю к борьбе и основали «Отечественную партию». Я не стоял с ними ни в какой связи. В интересах войны я весьма приветствовал их деятельность; правда, устанавливая цели, они шли слишком далеко, но это ничему не вредило. Военные бури позаботятся сами о том, чтобы деревья не доростали до неба.

Я начал надеяться, что благодаря «Отечественной партии» возможно будет еще достигнуть хороших результатов. Но эта надежда была скоротечной. «Отечественная партия» тоже  втянулась

Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг.  415

во внутреннюю политику; мы занимались только внутренней, а не военной политикой. Правительство и враги «Отечественной партии» остановили ее натиск — название для нее было выбрано неудачно, и при ее основании были допущены некоторые промахи.

Граф Гертлинг следовал в этом вопросе не только за партиями большинства, но, к моему ужасу, став против «Отечественной партии», защищал свои подлинные личные взгляды. Вместо того чтобы вербовать военному руководству союзников, правительство лишало его тех, которые являлись сами, не давая вместо них заместителей. И случилось: Господь Бог на небесах покинул германский народ, потому что он сам отрекся от себя.

Я хотел лично ознакомиться с ходом патриотического преподавания. Ввиду этого я потребовал, чтобы офицер, руководивший политико-просветительной работой в Саарбрюкене, сделал в Крейцнахе доклад. Докладчик, поручик Шметцер, чрезвычайно захватывающим образом очертил последствия проигранной войны для наших рабочих. Он указывал, что у них не будет ни работы, ни хлеба и что они станут рабами интернационального капитала. Скажу только, что все мы после доклада были очень взволнованны. Я полагал, что этот доклад представляет широкий интерес, в особенности для статс-секретаря по иностранным делам, ввиду чего он был повторен в его присутствии. К сожалению, надежды, которые я с ним связывал, не сбылись.

От строевых офицеров, и в особенности от молодых ротных командиров, которых всецело поглощала ежедневная служба, нельзя было требовать вполне сознательного отношения к патриотическому преподаванию. Ввиду этого им должны были руководить те офицеры, которые чувствовали биение пульса тыла и армии и особенно освоились с мышлением солдата на фронте. Они должны были в свою очередь подыскивать подходящих для этой цели офицеров, унтер-офицеров и солдат, а также привлекать людей с родины. Преподавание ставило совершенно новые задачи, и в самой армии ему предстояло победить сложившееся недоверие и много других трудностей. Вполне сознательный выбор офицеров для руководства просветительной работой был также нелегок, и прошло много времени, прежде чем все вошло в колею.

И после введения патриотического преподавания я продолжал находиться в постоянной связи со штабами армий относительно духа и настроения войск и пользовался всяким  удобным

416  Э. Людендорф

случаем, чтобы проникнуть в психологию армии. При этом мне приходилось слышать, что военное духовенство, по своей самоотверженной и полезной работе, находилось на высоте своей ответственной задачи и являлось источником духовных ценностей для войск в окопах.

Патриотическое преподавание в тылу, в районе ведения управлений, замещающих штабы корпусов, естественно, встречало еще большие затруднения, чем в действующей армии. Их усугубляли люди разнообразной партийной окраски, а правительство от него резко сторонилось.

Солдата особенно беспокоило его будущее после войны.

Вследствие новых хозяйственных явлений, а также все более обострявшихся эгоистических течений в экономических вопросах и ввиду беспощадной жажды наживы, воцарившейся на родине, это было вполне естественно. Еще когда я был начальником штаба Главнокомандующего на Востоке и когда отношения на родине еще не столь обострились, я старался, при помощи заметок в армейских газетах, разъяснить солдатам, что родина делает для инвалидов войны и для вдов и сирот солдат. Я много занимался этими вопросами и с грустью видел, как у оставшихся на родине постепенно исчезало чувство благодарности по отношению к пострадавшим на войне и что к духовным переживаниям последних часто не относились с надлежащим уважением. Этот вопрос касался всего германского народа; использование его для партийно-политических целей являлось недопустимым.

Моей душевной потребностью было заботиться о солдатах и о сиротах убитых. Лучший путь к обеспечению их открывала окончательная победа, которая одна могла создать необходимую базу. Мне хотелось внести в это дело и личный оттенок. Сбор в фонд для пострадавших на войне, названный моим именем и произведенный в мае 1918 года, в котором я принимал участие, дал блестящий результат. Инициатива его принадлежала талантливой германской женщине Эмме Чейшнер; директор Генрих энергично помогал ей в этой крупной работе. В фонд имени Людендорфа поступило свыше 150 миллионов — невиданный до того результат сбора. Во время революции он был переименован в «Народный фонд». Неужели народным представителям и первому правительству Германской республики не казалось справедливым, чтобы мое имя осталось связанным с благотворительным учреждением,

Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг.  417

которое именно благодаря моему имени собрало так много и уже помогло тысячам пострадавших на войне? Суждение об этом я предоставляю произнести людскому роду, а также пострадавшим на войне, которые пользуются заслуженными благами из фонда Людендорфа, если, конечно, они вообще знают о моем существовании.

Я не знаю подробно, что сталось с этим учреждением под новым названием. Я принципиально не могу одобрить, что из него выдавались пособия в счет государственного обеспечения. Фонд был основан не в этих целях. Я хотел помочь — и теперь у меня сжимается сердце, когда я вижу на улице, как неработоспособные инвалиды войны просят милостыню. И это называют благодарностью и национальным самосознанием!

В призрении инвалидов особенно важным мне представлялся вопрос, как сделать храбрых солдат, потерявших конечности, людьми, вновь способными к жизни и работе, и тем самым возродить их для личной жизни и для отечества. Я с большим вниманием следил за тем, что делалось в этом направлении, и за успехами в изготовлении искусственных конечностей.

Вопрос обеспечения должен был охватить не только вдов, сирот и инвалидов, но и здоровых солдат, которые хотели работать; им надо было помочь после войны занять экономически обеспеченное положение. Это было долгом государства и оставшихся в тылу по отношению к тем, кто самоотверженно и так бесконечно много для них сделал. Солдатам должны были быть предоставлены на правах собственности, на выгодных условиях и без вмешательства спекуляции дешевые жилища и дешевая земля.

Но, конечно, это могло быть осуществлено только со временем и постепенно и ни в коем случае не должно было являться насилием и несправедливостью по отношению к прежним собственникам1.

Мысли Дамашкэ о земельной реформе, о необходимости удешевления жилищ, особенно для рабочего класса, и защиты его от эксплуатации, равно как и его исторический подход, произвели на меня большое впечатление. Его данные о жилищном кризисе после войны 1870/71 года показались мне в высшей степени важными. Верховное командование обратилось к имперскому

******************************

1 Характерное для фашистов заигрывание с деклассированными в результате войны элементами. Из них фашисты вербуют свои отряды. См. также в конце главы замечание о студентах. — Примеч. ред.

418  Э. Людендорф

канцлеру, подчеркнуло ему значение жилищных забот, чтобы смягчить последствия войны для народа и вооруженных сил, и, в частности, выдвинуло вопрос о создании жилищ для ветеранов посредством единовременного ассигнования денежных средств на постройку небольших домов и обеспечения земельных участков от спекуляции ими. Верховное командование поставило проблему отношения политики к вопросам движения народонаселения начальнику полевой санитарии, старшему врачу фон Шернингу, и последний, как и его сотрудники, в особенности доктор Гоггеймер, принялись за эту работу с большим самоотвержением. Их мысли были изложены в записке, которая также была передана имперскому канцлеру.

Мною руководило стремление вырастить после войны довольное и способное носить оружие поколение. Я хотел основать в Прибалтийском крае большую колонию для солдат, а также для репатриирующихся из России немцев, которых надо было ожидать в большом количестве. Обширные, незаселенные и необработанные площади представляли там удобное место для германской колонизации, которая не стеснила бы и местных жителей. Эльзас-Лотарингию также предполагалось использовать для колонизационных целей; старая германская страна этим путем должна была наконец опять получить германский характер. Открывалось широкое поле деятельности огромного национального значения.

Генерал Гандорф рассматривал эти вопросы под широким углом зрения. Были основаны благотворительные колонизационные общества, в распоряжение которых предложили свои услуги наиболее компетентные германские круги, которые сейчас же приступили к работе. В те времена колонизационные общества привлекали горячее внимание. Насколько была правильна заложенная в них основная мысль, должно было показать будущее. Одним из первых мероприятий республиканского правительства было составление проекта переселенческого закона, который базировался на принципах, разработанных в плане колонизации Курляндии, составленном по поручению верховного командования профессором Людвигом Бернгардом. Его осуществлению теперь препятствует чрезвычайный подъем цен и отсутствие строительного материала. И в заботах о ликвидации последствий войны революция только разбавляет водой имевшееся ранее вино; она могла лишь черпать, но не давать. Деньги были растрачены, и заслуженный солдат ушел с пустыми  руками.

Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг. 419

Мы также заботились о находившихся на военной службе студентах и учениках высших школ, будущее которых представлялось экономически малообеспеченным. Я считал, что удовлетворение их нужд принесет отечеству особенно большую пользу.

Прусский министр народного просвещения и вероисповеданий доктор Шмидт горячо отозвался и принял в этой работе руководящее участие.