Как США безучастно взирали на развязывание Первой Мировой

Все контовцы со стажем знают (от Прихожанки и от её прихода) подлинную историю возникновения Первой Мировой войны. 

Австрия подло напала на Сербию. Россия благородно заступилась за свою союзницу. Тогда Германия подло заступилась за свою. Тогда Франция благородно заступилась за свою. Тогда Германия подло нарушила бельгийский суверенитет. Тогда Англия благородно вступилась за Бельгию. Ну а потом, по долгом размышлении, Турция и Болгария поступили подло, а Италия и Румыния - благородно. А под занавес благородство обуяло и американцев. 

И вредно было бы оспаривать эту внутренне непротиворечивую и нравственно безупречную картину. Странно только, что державы благородные (впрочем, как и их противники) заранее устраняли препятствия для интенсивного и высокорентабельного военного сотрудничества, идя на серьёзные взаимные уступки. Они как будто предчувствовали, что Гаврила не только выстрелит, но ещё и попадёт. Но, впрочем, люди подлинно благочестивые бывают проницательны и озарены светом той Истины, которая просто неведома грубым материалистам.

Да, кстати, "не в мадаме сила". В наши дни не только Прихожанки, но и маститые учёные спорят о том, почему же приключилась Первая Мировая. Одни останавливаются на поликорректном представлении о том, что её развязала Германия, а другие спешат возложить подобающую долю вины и на страны малые и второстепенные. Ну и , разумеется, несовершенство человеческой природы, предрассудки, предубеждения...  https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Продолжаю выкладывать отрывки из работы М.Н. Покровского, опубликованной в 1930 году и посвященной роли США в развязывании и ведении Первой Мировой войны. Первая часть этой работы здесь - https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Вторая часть намного больше по объёму. Буду выкладывать её фрагментами. А отдельным фрагментам рискну дать заголовки.

http://militera.lib.ru/researc... 

Покровский М. Н. Империалистская война. — М.: Соцэкгиз, 1934. — 449 с. — Тираж 12 000 экз.

АМЕРИКА И ВОЙНА 1914 г.

II.

1. Прирождённый американский пацифизм.

«Соединенные штаты приходится рассматривать как особую са­мостоятельную категорию (между державами),—говорит в своих воспо­минаниях Грей.—Эта страна была столь могущественна, что на ее сим­патии или политику не мог повлиять ход войны. Соединенные штаты могли сделать все, что они считали правильным или желательным, не боясь последствий. Это был фактор такой потенциальной важности, что заня­тая им позиция могла решить войну в пользу любой из воюющих стран». «Недоброжелательство Соединенных штатов означало бы верное пораже­ние союзников» (т. е. Антанты).

В чем же заключалась таинственная сила этого «фактора»? Грей ставит этот вопрос так конкретно, как только можно пожелать. «Гер­мания и Австрия,—пишет он,—могли сами создать необходимые для них запасы военного снаряжения. Союзники (т. е. Антанта) скоро ока­зались в этом отношении в полной зависимости от Соединенных шта­тов. Если бы мы поссорились с Соединенными штатами, мы не имели бы того, что нам было нужно». Для того чтобы обеспечить себе дружбу «фактора», приходилось итти на тяжелые уступки—и Грей с гор­достью говорит о жертвах, которые умела принести на алтарь аме­риканской дружбы английская дипломатия. Расчеты на победу Ан­танты над Германией строились, как всем известно, главным образом на строжайшем проведении новой «континентальной блокады», с об­ратным, так сказать, знаком, потому что теперь не континент блоки­ровал Англию, как в дни Наполеона I, но Англия блокировала кон­тинент, кроме стран, бывших ее союзницами. Мы видели, какое впе­чатление производила эта новая блокада на Америку, в особенности на аграрную, фермерскую и плантаторскую Америку, которую пред­ставляла демократическая партия,—а в руках этой партии была тогда власть. Мы видели также, что официальная верхушка этой пар­тии готова была итти навстречу Англии очень далеко,— но не до конца однако. И Англии приходилось соглашаться на уступки.

«Задачей дипломатии было поэтому обеспечить такой максимум блокады, который мог быть достигнут, не вызывая разрыва с Соединен­ными штатами... Могла быть одна дипломатическая ошибка, которая, если бы она была сделана, была бы роковой для дела союзников. Этой ошибки дипломатия последних не сделала, она ее тщательно избегала. Этой ошиб­кой было бы расхождение с Соединенными штатами, не непременно открытый разрыв, но такое положение вещей, которое повело бы к вмеша­тельству американцев в дела блокады или к запрещению вывоза боевых припасов из Соединенных штатов» 1.

До чего важно было, что Вильсон читал только английские га­зеты! Этот скромный человек мог бы поставить Антанту на колени перед Германией буквально простым росчерком пера. Подписанный Вильсоном декрет об «эмбарго» на английский военный вывоз из шта­тов кончал войну самым простым путем, и то, что Вильсон не только такого декрета не издал, но даже ни разу серьезно не пригрозил им англичанам, кладет конец всяким разговорам о «пацифизме» Виль­cона. Как, надо думать, чесались руки у Брайана,—но руки были коротки. А сколь велика была зависимость Антанты от Америки в этом вопросе, особенно в течение первых месяцев войны, покажет один маленький анекдотический пример, который мы опять берем из переписки Пэджа. 6 октября 1914 г. последний писал Вильсону: «Главный интендант британской армии вчера обратился к нашему военному атташе, полковнику Сквайеру, с вопросом: думает ли Сквайер, что стоило бы позондировать наше правительство насчет возможности получить от него или от кого-нибудь в Соединенных штатах от 100 до 150 тысяч спрингфильдовских ружей (американская пехотная винтовка) и 5 миллионов пачек патронов» 2.

Когда Сербия, перед убийством Франца-Фердинанда, обратилась к Николаю II за «воспособлением» в размере 120 тыс. русских винто­вок и несколько батарей артиллерии, то это в высокой степени выра­зительно, но совершенно понятно. То Сербия, а то Россия. Но когда видишь Англию в такой же точно позиции перед Соединенными шта­тами—и из-за такого же количества винтовок, то, наоборот, пере­стаешь что бы то ни было понимать. Одно из двух: или Англией управляли в военном отношении столь безголовые люди, что под их управлением одна из величайших военных держав мира оказалась не в состоянии заготовить во-время лишнюю сотню тысяч ружей—и тогда Сухомлинов оказывается первоклассным военным организато­ром, ибо он такое количество ружей мог подарить Сербии; или Англия была до такой степени уверена, что она обеспечена непрерывным снабжением с того  берега Атлантического океана, что ее военным организаторам и в голову не приходило отвлекаться от своей основ­ной задачи—боевой подготовки английского флота, заботами о каких-то пехотных винтовках: понадобится—привезут из Нью-Йорка, сколько нужно. И конечно правильно только второе предположение. Америка была, союзницей Англии еще до начала войны.

2. Великие предварительные договорённости великих буржуазных демократий

Никогда не бывший полковником Хаус и будущий лорд Грей встретились впервые в Лондоне 3 июля 1913 г., почти ровно за год до начала мировой войны, и сразу же разговорились по душе. Разговор этот лучше всего привести целиком, как его записал в своем дневнике Хаус, тогда та почва, на которой начал складываться англо-амери­канский союз, будет для читателя ясна почти без комментариев:

«Пока лорд Крью и Пэдж обсуждали вопрос об истреблении зло­качественного червя (hookworm) в Индии и других странах, сэр Эдуард и я заговорили о положении дел в Мексике. Я сказал ему, что президент не желает вмешиваться в тамошние дела и дал всяческую возможность различным партиям столковаться между собою. Он желал знать, отно­сится ли президент враждебно к какой-нибудь одной определенной пар­тии. Я ответил, что, поскольку дело касается нашего правительства, нам безразлично, какая партия стоит у власти, лишь бы поддерживался порядок (!). Я думаю, что наше правительство признало бы как временное правительство Гуэрты, если бы оно дало письменное обязательство как можно скорее произвести выборы и подчиниться их решению.

                              Хосе Викториано Уэрта (Гуэрта) Ортега

Сэр Эдуард сказал, что его правительство признало правительство Гуэрты только как временное и что, если бы Гуэрта предпринял борьбу за президентство вопреки своему обещанию не делать этого, вопрос о его признании встал бы снова как совершенно новое предложение. Он дал понять, что при подобных обстоятельствах они (англичане) не признали бы его.

Он желал знать, что случилось бы, если бы мы вмешались, и выска­зал предположение, что может быть тогда (в Мексике) установился бы тот самый порядок, какой установился на о. Кубе1. Я ответил, что это вопрос будущего, но что персонально я не думаю, чтобы вопрос об интер­венции стоял так серьезно, как кажется большинству.

Проход парохода “Анкон” по Панамскому каналу, 15 августа 1914 года

Затем мы перешли к вопросу о пошлинах за право пользования Панамским каналом. Он сказал, что его правительство собирается прямо поставить перед нашим правительством вопрос: желаем ли мы продол­жать обсуждение текста трактата2 или же предпочитаем арбитраж.  Его правительство не возражает, чтобы наше правительство свободно про­пускало каботажные суда, поскольку это не мешает британскому море­плаванию или не создает для него неблагоприятных условий; но какой именно план намечен для достижения этой цели, он не знает. Однако он готов повести об этом разговор с нашим правительством в случае, если освобождение от пошлины (американских судов) не будет отменено биллем, который сейчас находится на рассмотрений сената.

Я предложил не торопиться с этим делом в настоящий момент, но оставить вопрос открытым до большой сессии конгресса, начинающейся в декабре. Я объяснил, что президент очень торопится провести в чрезвы­чайную сессию свою законодательную программу, что уменьшение та­моженных пошлин и реформа нашей монетной системы являются почти вопросом жизни и смерти для его (Вильсона) администрации; что в сенате он имеет в вопросе о пошлинах лишь незначительное большинство, и не желал бы спешить ни с чем другим, пока не будут проведены эти меры.

Сэр Эдуард сказал, что он совершенно понимает положение прези­дента и сочувствует ему, что его правительство совершенно согласно повести дело так, как я предложил» 3.

Последние два абзаца я привел, чтобы показать, какая интим­ность существовала в переговорах вильсоновского кабинета с англи­чанами уже в эту раннюю пору. Грею откровенно объясняли всю внутрипартийную механику демократического правительства—и встречали полное сочувствие. Суть же дела ясна из предыдущих абзацов. В Мексике столкнулись две нефти: американская и англий­ская,—т. е. нефть-то была одна, мексиканская, но наживаться на ней желали и английские и американские капиталисты.

«Британский посланник в Мексике, сэр Лайонель Кардэн, считался сторонником Гуэрты и, как думали, представлял английские нефтяные интересы лорда Каудрэя,—пишет редактор бумаг Хауса профессор Сэймур,—о Гуэрте думали, что он готов предложить англичанам необы­чайно выгодные условия концессий в том случае, если его режим твердо установится. Американское правительство считало, что за английскими нефтяными интересами стоит британское министерство иностранных дел и что признание Англией правительства Гуэрты как временного означает враждебный акт по отношению к вильсоновской политике непризнания Гуэрты».

Все это, как мы сейчас видели, была чистая клевета. На английской политике не было ни единого нефтяного пятнй. Как умные люди английские империалисты прекрасно понимали, что всех кусков сразу в рот не положишь—и что лорд Каудрэй может подождать. На столе лежала ставка гораздо более крупная.  Согласно договору, заключен­ному Англией и Соединенными штатами в 1901 г. (так называемый «трактат Гея—Паунсефота», по имени подписавших его дипломатов обеих сторон), корабли всех стран при проходе Панамского канала платили одинаковые пошлины. Но в последний год президентства Тафта, перед выборами Вильсона, американские протекционисты, чувствуя, что приближается конец их господству, поспешили про­вести билль, освобождавший вовсе от пошлин при проходе через Па­намский канал американские каботажные суда. Демократы, в погоне за голосами индустриальных штатов, вынуждены были включить сохранение этого протекционистского закона в свою избирательную платформу.

Переоценить значение этого закона было трудно. Он создавал колоссальное преимущество фабрикантам Новой Англии, индуст­риальных штатов на берегах Атлантического океана перед англий­скими предпринимателями. В то время как американские товары шли на тихоокеанский берег Южной Америки, острова Полинезии, отчасти даже в Австралию и на Дальний Восток, не платя в Панамском канале никаких пошлин, в цену английских товаров неизбежно входили эти пошлины. Конкуренция для англичан была невозможна. Половина бассейна Тихого океана оказывалась закрытой для английских товаров,—и как раз та половина, которая только что открыва­лась для капитализма: на другой стороне этого океана уже была Япония.

«Если Соединенные штаты отменят пошлинные льготы в канале (для американских судов), мы будем иметь в распоряжении британ­ский флот, британских фабрикантов—все, что нам угодно»,—писал Пэдж Хаусу в августе 1913 г. Конечно у англичан был «выход»:

возить свои товары на американских судах, т. е. способствовать раз­витию американского торгового флота (авторы билля и имели в виду главным образом эту цель). Но если мы вспомним, что война Англии с Германией на 50% объяснялась успехами американского торгового флота, мы поймем, что значило для англичан прибегнуть к этому «выходу». Бедный лорд Каудрэй давал другой «выход», несравненно более приемлемый для английского капитала. Продав шкуру этого лорда,—с Гуэртой в виде маленькой премии,—нельзя ли этим до­биться отмены тафтовского билля? Так именно Грей и поставил вопрос.

Если бы на месте Вильсона и его друзей была более жесткая публика, одной шкурой лорда Каудрэя дело конечно не обошлось бы. Мы видели, как, понимая это, Грей осторожно ставил вопрос. Он готов был итти на уступки даже в вопросе о пошлинах, готов был торго­ваться. Европейская война была на виду—и не поссориться с Соеди­ненными штатами уже тогда было одною из основных задач британ­ской дипломатии. Но Вильсон и его друзья "заранее готовы были рас­таять, увидев перед собою такого почтенного джентльмена, как Грей (внепсихологаческие причины этого добродушия читатель сейчас увидит). Когда в ноябре 1913 г. (перед упоминавшейся декабрьской сессией конгресса) в Вашингтоне появился личный секретарь Грея, Уильям Тиррель, уже с формальными предложениями насчет па­намских пошлин, Вильсон, к крайнему изумлению даже Хауса, был с ним еще откровеннее, чем Хаус с Греем. «По собственной инициа­тиве» американский президент откровенно рассказал британскому дипломату «все, что у него было на уме,—не только свои взгляды на вопрос, но и то, как он эти взгляды собирается проводить». Он не скрывал и препятствий, стоявших на его пути. Пакостили конечно ирландцы: их ведь хлебом не корми, а дай сделать что-нибудь не­приятное англичанам. Ввиду только этого Вильсон просил англичан запастись терпением. Накануне этого дня, на завтраке в английском посольстве, Тиррель категорически заявил Хаусу, что

«у лорда Каудрэя нет никаких концессий от Гуэрты, и если бы он получил их в будущем, английское правительство их не признает». «Он сказал, что сэр Лайонель Кардэн отнюдь не враг американцам. Он человек порядочный и будет думать и действовать так, как ему прикажет его правительство. Он допускал, что он (английский посланник в Мексике) большой британский патриот,—кроме этого его ничем нельзя упрекнуть» 1.

Пришлось, действительно, потратить некоторое время, чтобы уломать лидера ирландцев сенатора О`Тормана. Как-никак наруша­лось формальное обещание, данное Вильсоном при вступлении в пре­зидентство,—одно из условий, на которых он был избран. Но мекси­канская нефть не могла не растопить самого жесткого сердца. В марте 1914 г.—во имя конечно только святости договоров, не подумайте чего-нибудь другого—условия трактата Гея—Паунсефота были вос­становлены во всей неприкосновенности. Американские суда впредь должны были платить при проходе через канал те же самые пошлины, что и английские.

Для широкой публики это было впечатление разорвавшейся бомбы. Это впечатление великолепно передает донесение о событии царского посла Бахметьева, который именно принадлежал к числу публики, смотрящей через забор. О нем почти никогда не упоминается в бумагах Хауса, и только один раз где-то брошено замечание, что это «злейший реакционер и что-то вроде помешанного». (Другой Бах­метьев времен Керенского пользовался гораздо большими симпа­тиями и вниманием «полковника».) Сам Вильсон чувствовал видимо некоторую неловкость и очень боялся, как бы в зале конгресса вдруг не запахло керосином. Он ни слова не сказал о Мексике, он только просил отменить билль Тафта, «чтобы поддержать внешнюю поли­тику правительства», да вскользь и глухо упомянул о каких-то «дру­гих материях, еще более деликатных», чем панамские пошлины. Для более узкого круга все было решено давным-давно,—еще в ноябре, когда Тиррель показывал Хаусу депеши Грея Лайонелю Кардэну, запрещавшие тому поддерживать Гуэрту и в чем бы то ни было пре­пятствовать американцам. Как видим, и обоюдное ознакомление с секретными дипломатическими документами вошло у друзей в обы­чай еще задолго до войны.

В июле 1914 г. Гуэрта бежал, и мексиканская нефть стала «оте­чественным» американским продуктом. Но мы очень ошиблись бы, если бы к этой нефти свели все дело. Планы Хауса были несравненно шире—и билль Тафта был продан вовсе не за такую дешевую цену, как можно подумать на основании предыдущего рассказа. Предпола­галось возмещение гораздо более солидное; только, к несчастию вашингтонских друзей, лишь именно Гуэрта был в этом возмещении «чистыми деньгами», остальное было написано на векселе, который не удалось учесть.

21 январа 1914 г. Хаус записал в своем дневнике:

«Мы (т. е. Вильсон и Хаус) решили, что лучше всего обратить вни­мание конгресса на это дело (соглашение с Англией) немедленно, чтобы британское правительство могло предпринять соответствующие шаги, когда 10 февраля соберется парламент. Мы решили, что лучше не раз­говаривать с сенатором О`Торманом в одиночку, но созвать всю сенатскую комиссию по иностранным делам, как республиканцев, так и демократов, и объяснить им положение; что было бы хорошо сказать им, как нам важно не испортить своих отношений к Великобритании именно в настоящеее время; что лучше сделать уступки в отношении к Панаме, не­жели потерять поддержку Англии в наших мексиканских, центрально- и южноамериканских делах» 2.

После бегства Гуэрты американский посланник в Чили писал Хаусу:

«Успех президента в Мексике превратил положение, чреватое трудностями и опасностями для наших американских отношений, в три­умф панамериканизма».

Полковник Хаус спешил использовать выгоды момента, чтобы развить положительную и устойчивую панамериканскую политику, основанную на принципе соглашений и кооперации.

Прежде чем перебросить свои щупальцы через оба океана, отде­ляющие Старый свет от Нового, американский империализм хотел консолидироваться у себя дома, превратив обе Америки, Северную и Южную, от Гудзонова залива до Огненной земли, в один империалистский блок, под главенством Соединенных штатов.

«Это дело столь громадных последствий,—писал Хаус Вильсону уже после начала войны в Европе,—что я даже теперь чувствую себя обязанным уделять ему больше внимания, чем европейским делам, тем более, что в случае счастливого исхода одно может оказать решающее влияние на другое»1.

Выступить перед распавшейся на части Европой «всей Амери­кой»—значило поднять кулак, во много раз более мощный, чем кулак одних Штатов,—тем более, что без канадского и аргентин­ского хлеба и мяса воевать было так же невозможно, как и без сна­рядов, вырабатываемых заводами Новой Англии.

«Спешить было необходимо,—не без наивности замечал Хаус еще несколько позже,—по той причине, что европейская война со­здавала крайне удобный момент (!), и если не провести дела до конца войны, его может быть никогда не удастся провести»3.

Вот вам и «достаточное основание» для того, чтобы политичес­кий союзник Англии еще с 1913 г. стал ее военным союзником только в 1917 г. И та же причина, которая дала возможность реализовать это военное сотрудничество лишь еще годом позже, в 1918 г.,—срав­нительно слабый флот и еще более слабая армия Соединенных шта­тов—лежала в основе того, что панамериканский мираж не стал реальностью даже и до сего дня, как и предвидел Хаус. Америку пришлось завоевывать в Европе, а для этого, как опять предви­дел Хаус (см. главу I), пришлось превратить Соединенные штаты в мощную милитарную державу. В 1914 г. ABC (Аргентина, Бра­зилия и Чили—Chile, три крупнейшие державы Южной Америки) просто не очень боялись Вашингтона, а Канада прямо зависела от Англии. Нельзя найти лучшего примера тому, как конкуренция и монополия объединяются в империалистическом мире, чем от­ношения Англии и Соединенных штатов в эти годы. Обе союзницы были в то же время и соперницами,—на пути к панамериканской монополии Штатов они сталкивались—и никакие лобызания Хауса с Греем не могли устранить этого объективного факта. Англия тянула со своим согласием, как только могла, Чили поняло это сразу, а следом за Сант-Яго де Чили разумение дошло постепенно и до Буэнос-Айреса, и до Рио-де-Жанейро, где в первую минуту Хауса встретили тропически жаркими объятиями. 23 марта 1916 г. (!) Грей писал Хаусу, что он видел чилийского посланника.

«Я нашел его очень довольным тем, что вы ему сказали, но он очень настаивает на том, что идея участия (всех американских держав) на равных правах должна быть подчеркнута, а идея опеки устранена (из договора)».

Дальше следовала совсем иезуитская фраза насчет того, что против участия Канады в панамериканской федерации Англия не возражает, но вот положение с ABC деликатное. Уговорите, мол, сначала чилийцев с компанией. Но, говорит редактор хаусовских бумаг, соперничая в наивности с самим «полковником», «для Сое­диненных штатов было невозможно настаивать, не возбуждая у Чили подозрений, что «пакт» (панамериканское соглашение) в дей­ствительности служит более нашим специально интересам, чем интересам Америки вообще» 1.

Повторяю, Америку пришлось завоевывать в Европе. Перипетии неудачных переговоров Хауса с ABC нас не интересуют в настоящий момент, но на одной статье несостоявшегося «пакта» нельзя не оста­новиться. Во всех разговорах Хауса и Вильсона с Греем и Тиррелем есть один припев, повторяющийся с назойливостью «малой ектеньи» старой православной обедни: это разговоры о всеобщем мире и разоружении,—разговоры, которые до сих пор я тщательно опускал, поскольку они носили совершенно отвлеченный характер и были вполне бессодержательны.

Но в «пакте» пришлось их поневоле кон­кретизировать, и конкретное воплощение пацифистских мечтаний империалистической буржуазии не только очень интересно само по себе, но и в высокой степени актуально, в связи с тем, что только что происходило в Лондоне. IV пункт проекта панамериканского дого­вора гласил:

<<С целью поддержания внутреннего спокойствия на своих террито­риях, высокие договаривающиеся стороны, каждая за себя, соглашаются и обязуются не допускать отправления из местностей, находящихся под их юрисдикцией, какой-либо военной или морской экспедиции, враждеб­ной существующему правительству одной ив высоких договаривающихся сторон, и запретить вывоз из пределов своей юрисдикции оружия, боевых припасов или какого-нибудь другого военного снаряжения, предназна­ченных для употребления лицом или лицами, известными как находящиеся в состоянии восстания или революции против существующего правитель­ства одной из высоких договаривающихся сторон» 2.

Договор о взаимном разоружении был одновременно и договором о взаимной перестраховке от революции. В частных письмах это зву­чало конечно откровеннее, чем в официальных дипломатических текстах.

«Наступило время,—писал Пэдж Хаусу незадолго перед началом- европейской войны,—для какой-то великой конструктивной, передовой идеи—надо что-то сделать. Если бы великие мировые силы, благодаря счастливым событиям и удачным комбинациям, могли объединиться и принялись бы очищать тропики, великие армии постепенно стали бы са­нитарной полицией, как в Панаме, постепенно забыли бы свое боевое назначение и наконец рассеялись бы».

(Продолжение следует)