Пушкин и духовность, 1817

Как относился Пушкин к мирам загробным в последнее лицейское полугодие? Скептически он к ним относился. 

Стихотворения цитируются по первому тому двадцатитомника.

https://imwerden.de/pdf/pushki...

I

ПОРТРЕТ

Вот карапузик наш, монах,

Поэт, писец и воин.

Всегда, за все, во всех местах

Крапивы он достоин:

С Мартыном поп он записной,

С Фроловым математик;

Вступает Энгельгардт-герой —

И вмиг он дипломатик.

c. 247

Из примечаний.

На адресата эпиграммы глухо указал Я . К. Грот («один из лицейских гувернеров» — см.: Грот. Пушкин 1887 . С. 213). Речь, несомненно, шла об учителе рисования и гувернере Сергее Гавриловиче Чирикове (1776—1853 ) — единственном из гувернеров, служившем и при М . С. Пилецком-Урбановиче, и при Энгельгардте; такому раскрытию не противоречат и данные биографии Чирикова. П о воспоминаниям М. А. Корфа, Чириков пользовался любовью «за ровный и приятный характер, за обходительность, за некоторое достоинство»; лицеисты не позволяли себе «таких с ним шалостей», на какие они «пускались с другими»; Чириков сочувствовал и их литературным занятиям (см. выше примеч. к стих. «(Надпись к дивану)», с. 673—674 , а также: Грот. Пушкин 1899 . С. 233). Вместе с тем «Записка о Лицее» Корфа указывает и на скептические и иронические ноты в отношении личности и занятий Чирикова: «...он был поэт, впрочем, еще более плохой, нежели гувернер и рисовальщик.

Еще прежде Лицея он писывал, но, кажется, не печатал, длинные трагедии в стихах, которые ходили и читались у нас в рукописях. Одн а была под заглавием „Герой Севера", и кому-то из нас вздумалось это заглавие произведения перенести на самого автора. С тех пор, когда он был в хорошем расположении духа, мы всегда звали его „Героем Севера", и этот собрикет очень льстил его самолюбию» (Грот. Пушкин 1899 С. 233) . Ироническое упоминание о «Герое Севера» есть в «Бове» Пушкина (см. примеч к ст. 4— 5 этой поэмы, с. 604) ; эпитет «герой» в применении к Чирикову обыгрывается в лицейских стихах «На именины С. Г. Ч(ирико)ва» («Пишу не бранному Герою, Не Марсов он — Минервин сын; Не славен в поле он войною, Герой наш — мирный гражданин» — см.: Грот. Пушк. лицей. С. 317); ср. также упоминание «похода на Выборгскую» Чирикова в «национальных песнях» (Там же . С. 237). Эпитет «воин» в ст. 2 эпиграммы, значение которого не вполне ясно, по-видимому, может быть осмыслен в кругу этих ассоциаций. 

...

Мартын Степанович Пилецкий-Урбанович (1780—1859) Фрагмент карикатуры А. Илличевского.

С т . 5. С Мартыном поп он записной... — Мартын — Мартын Степанович Пилецкий-Урбанович (1780—1859) , надзиратель по учебной и нравственной части («инспектор») Лицея с его основания до лета 1813г . Характеристику Пилецкого дал Корф: « С достаточным образованием, с большим даром слова и убеждения, он был святошею, мистиком и иллюминатом, который от всех чувств обыкновенной человеческой природы, даже от врожденной любви к родителям, старался обратить нас исключительно — к Богу, и если бы мы долее остались в его руках, непременно сделал бы из нас иезуитов или то, что немцы называют Kopfhänger (ханжа. — нем.)» (Грот. Пушкин 1899 . С. 242) . В журнале «Лицейский мудрец» была помещена стихотворная сказка-сатира «Деяния Мартына в аду» и карикатура, высмеивающая клерикализм Пилецкого (см.: Грот. Пушк. лицей. С. 278 , 281—282) . В ноябре 1812 г. произошел резкий конфликт Пилецкого с лицеистами, причем наиболее непримиримо были настроены Пушкин, В.К.Кюхельбекер , И.В.Малиновский, Н.А.Корсаков , А . А . Дельвиг, П.М . Мясоедов и К. В. Гурьев, к которым примкнули затем В. Д. Вольховский, А.А.Корнило в и Д . Н.Маслов ; через несколько месяцев возмущение повторилось, и Пилецкий вынужден был уйти. Этот эпизод отразился в набросках пушкинской автобиографии («Мы прогоняем Пилецк(ого)» — Акад . Т. 12. С. 308). См. об этом: ШляпкинИ.Л. И з неизданных бумаг А.С.Пушкина . СПб. , 1903. С. 328—331 ; Анненков П. В. А.С.Пушки н в Александровскую эпоху. СПб. , 1874, с . 37—38 ; Лет. ГЛМ . С. 467—470 ; МейлахБ. Пушкин и его эпоха. М. , 1958, С. 134—135. 

II

НА БАБОЛОВСКИЙ ДВОРЕЦ

Прекрасная! пускай восторгом насладится

В объятиях твоих российский полубог.

          Что с участью твоей сравнится?

Весь мир у ног его — здесь у твоих он ног.

c. 251

Из примечаний.

Смысл четверостишия раскрывается в «Записке о Лицее» Корфа. Он о обращено к Софье Иосифовне Велио (Вельо) (1793—1840) , позднее жене генерал-майора А . М . Ребиндера, к которой «очень благоволил император Александр». По рассказу Корфа, император «очень часто бывал у г-жи Вельо, но, сверх того, назначались уединенные свидания в Баболовском дворце. Вот стихи по этому случаю в нашей антологии...» (следует текст) (Грот. Пушкин 1899 . С. 238) . 

III

К КАВЕРИНУ

           Забудь, любезный мой Каверин,

Минутной резвости нескромные стихи.

           Люблю я первый, будь уверен,

           Твои гусарские грехи.

Прослыть апостолом Зенонова ученья,

Быть может, хорошо — но ни тебе, ни мне.

          Я знаю, что страстей волненья,

          И шалости, и заблужденья

Пристали наших дней блистательной весне.

      Пускай умно, хотя неосторожно,

      Дурачиться мы станем иногда —

Пока без лишнего стыда

     Дурачиться нам будет можно.

     Всему пора, всему свой миг,

     Все чередой идет определенной:

Смешон и ветреный старик,

    Смешон и юноша степенный.

    Насытясь жизнию у юных дней в гостях,

Простимся навсегда с Веселием шумливым,

     С Венерой пылкою и с Вакхом прихотливым,

Вздохнем об них, как о друзьях,

И Старость удивим поклоном молчаливым.

     Теперь в беспечности живи,

Люби друзей, храни об них воспоминанье,

     Молись и Кому и Любви,

     Минуту юности лови

И черни презирай ревнивое роптанье.

Она не ведает, что можно дружно жить

С стихами, с картами, с Платоном и с бокалом,

Что резвых шалостей под легким покрывалом

И ум возвышенный и сердце можно скрыть.

c. 253

IV

БЕЗВЕРИЕ

О вы, которые с язвительным упреком,

Считая мрачное безверие пороком,

Бежите в ужасе того, кто с первых лет

Безумно погасил отрадный сердцу свет;

Смирите гордости жестокой исступленье:

Имеет он права на ваше снисхожденье,

На слезы жалости; внемлите брата стон,

Несчастный не злодей, собою страждет он.

Кто в мире усладит души его мученья?

Увы! он первого лишился утешенья!

Взгляните на него — не там, где каждый день

Тщеславие на всех наводит ложну тень,

Но в тишине семьи, под кровлею родною,

В беседе с дружеством иль темною мечтою.

Найдите там его, где илистый ручей

Проходит медленно среди нагих полей;

Где сосен вековых таинственные сени,

Шумя, на влажный мох склонили вечны тени.

Взгляните — бродит он с увядшею душой,

Своей ужасною томимый пустотой,

То грусти слезы льет, то слезы сожаленья.

Напрасно ищет он унынью развлеченья;

Напрасно в пышности свободной простоты

Природы перед ним открыты красоты;

Напрасно вкруг себя печальный взор он водит:

Ум ищет Божества, а сердце не находит.

      Настигнет ли его глухих судеб удар,

Отъемлется ли вдруг минутный счастья дар,

В любви ли, в дружестве обнимет он измену

И их почувствует обманчивую цену:

Лишенный всех опор отпадший веры сын

Уж видит с ужасом, что в свете он один

И мощная рука к нему с дарами мира

Не простирается из-за пределов мира...

     Несчастия, страстей и немощей сыны,

Мы все на страшный гроб, родясь, осуждены.

Всечасно бренных уз готово разрушенье;

Наш век — неверный день, всечасное волненье.

c. 255

Когда, холодной тьмой объемля грозно нас,

Завесу вечности колеблет смертный час,

Ужасно чувствовать слезы последней муку —

И с миром начинать безвестную разлуку!

Тогда, беседуя с отвязанной душой,

О Вера, ты стоишь у двери гробовой,

Ты ночь могильную ей тихо освещаешь

И ободренную с Надеждой отпускаешь...

Но, други! пережить ужаснее друзей!

Лишь Вера в тишине отрадою своей

Живит унывший дух и сердца ожиданье.

«Настанет, — говорит, — назначенно свиданье!»

     А он (слепой мудрец!), при гробе стонет он,

С усладой бытия несчастный разлучен,

Надежды сладкого не внемлет он привета,

Подходит к гробу он, взывает... нет ответа!

Видали ль вы его в безмолвных тех местах,

Где кровных и друзей священный тлеет прах?

     Видали ль вы его над хладною могилой,

Где нежной Делии таится пепел милый?

К почившим позванный вечерней тишиной,

К кресту приникнул он бесчувственной главой,

Стенанья изредка глухие раздаются,

Он плачет — но не те потоки слез лиются,

Которы сладостны для страждущих очей

И сердцу дороги свободою своей;

Но слез отчаянья, но слез ожесточенья.

В молчаньи ужаса, в безумстве исступленья,

Дрожит, и между тем под сенью темных ив,

У гроба матери колена преклонив,

Там дева юная в печали безмятежной

Возводит к небу взор болезненный и нежный,

Одна, туманною луной озарена,

Как ангел горести является она;

Вздыхает медленно, могилу обнимает —

Все тихо вкруг его, а, кажется, внимает.

Несчастный на нее в безмолвии глядит,

Качает головой, трепещет и бежит,

Спешит он далее, но вслед унынье бродит.

  Во храм ли Вышнего с толпой он молча входит,

Там умножает лишь тоску души своей.

При пышном торжестве старинных алтарей,

При гласе пастыря, при сладком хоров пенье

Тревожится его безверия мученье.

c. 256

Он Бога тайного нигде, нигде не зрит.

С померкшею душой святыне предстоит,

Холодный ко всему и чуждый к умиленью,

С досадой тихому внимает он моленью.

«Счастливцы! — мыслит он, — почто не можно мне

Страстей бунтующих в смиренной тишине,

Забыв о разуме и немощном и строгом,

С одной лишь верою повергнуться пред Богом!»

     Напрасный сердца крик! нет, нет! не суждено

Ему блаженство знать! Безверие одно,

По жизненной стезе во мраке вождь унылый,

Влечет несчастного до хладных врат могилы.

И что зовет его в пустыне гробовой —

Кто ведает? но там лишь видит он покой.

c. 257

Из примечаний.

По сообщению С.Л. Пушкина , Пушкин читал «Безверие» «при выпуске своем на последнем экзамене», проходившем 17 мая 1817 г. (П . в восп. 1950. С. 21).

30 ноября 1817 г. В. Л . Пушкин читал это стихотворение в заседании Общества любителей российской словесности при Московском университете (см.: Тр. МОЛРС . 1818. Ч. 12: Летописи Общества. Год III. С. 14; ср.: МОЛРС . Ист. зап. Прил. С. 72).

А . М . Горчаков писал Пещуровым 5 декабря из Москвы: «Я был на этих днях в одном московском литературном заседании. Читали разные произведения, в том числе пьесу нашего Пушкина, названную „Безверие", прекрасное стихотворение, которое его дядя Василий Львович читал очень плохо» (подлинник по-французски; ГАРФ , ф. 828  oп. 1, № 260 ; ср.: Летопись 1991. С. 151).

В. П . Гаевский считал, что «Безверие» было написано Пушкиным, «чтоб восстановить себя в мнении Энгельгардта»; он ссылался на отзыв Е. А . Энгельгардта о Пушкине от 16 марта 1816 г.: «Его сердце холодно и пусто, в нем нет ни любви, ни религии»; Гаевскому же принадлежит и осторожное предположение, что «Безверие» написано на заданную тему (см.: Гаевский. П. в Лицее . № 8. С. 376—377 , 395).

«Безверие» соотносили с «Гимном Богу. (Подражание Томпсону) » В.А.Жуковского (ВЕ . 1808 . № 14; перевод фрагмента « А Нуmn» из «Времен года» («The Seasons», 1730 ) Д.Томсона). Высказывалось мнение, что Пушкин прямо или косвенно полемизирует с основными идеями этого произведения (см.: Цявловский. Коммент.; Благой, I. С. 134—137), однако сходство этих текстов не выходит за пределы общих идей и формул деистической литературы и философии.

С т . 26 . Ум ищет Божества, а сердце не находит. — Мысль, позднее подвергшаяся обсуждению в разговоре Пушкина с П.И.Пестелем ; ср. запись слов Пестеля в дневнике Пушкина под 9 апреля 1821г.: «Mo n cœur est matérialiste, mais  ma raison s'y refuse» <«Сердцем я материалист, но мой ум этому противится» — фр.>.

___________________

Ах, если бы можно было отключить разум и впасть в духовность на полном скаку! Но как его отключить и как в неё впасть? Религиозность не себя как одеяло не натянешь.

А терзания атеиста, "томимого пустотой", Пушкин накручивает щедро и в полном соответствии с полётным заданием.

V

К МОЛОДОЙ ВДОВЕ

Лида, друг мой неизменный,

Почему сквозь легкий сон

Часто, негой утомленный,

Слышу я твой тихий стон?

Почему, в любви счастливой

Видя страшную мечту,

Взор недвижный, боязливый

Устремляешь в темноту?

Почему, когда вкушаю

Быстрый обморок любви,

Иногда я замечаю

Слезы тайные твои?

Ты рассеянно внимаешь

Речи пламенной моей,

Хладно руку пожимаешь,

Хладен взор твоих очей...

О бесценная подруга!

Вечно ль слезы проливать,

Вечно ль мертвого супруга

Из могилы вызывать?

Верь мне: узников могилы

Там объемлет вечный сон;

Им не мил уж голос милый,

Не прискорбен скорби стон;

Не для них — весенни розы,

Сладость утра, шум пиров,

Откровенной дружбы слезы

И любовниц робкий зов...

Рано друг твой незабвенный

Вздохом смерти воздохнул

И, блаженством упоенный,

На груди твоей уснул.

Спит увенчанный счастливец;

Верь любви — невинны мы.

Нет, разгневанный ревнивец

Не придет из вечной тьмы;

Тихой ночью гром не грянет,

И завистливая тень

Близ любовников не станет,

Вызывая спящий день.

c. 260

VI

ЭЛЕГИЯ

     Опять я ваш, о юные друзья!

Туманные сокрылись дни разлуки;

И брату вновь простерлись ваши руки,

Ваш резвый круг увидел снова я.

Все те же вы, но сердце уж не то же:

Уже не вы ему всего дороже,

Уж я не тот... невидимой стезей

Ушла пора веселости беспечной,

Ушла навек, и жизни скоротечной

Луч утренний бледнеет надо мной.

Веселие рассталося с душой.

Отверженный судьбиною ревнивой,

Улыбку, смех, и резвость, и покой —

Я все забыл; печали молчаливой

Покров лежит над юною главой...

Напрасно вы беседою шутливой

И нежностью души красноречивой

Мой тяжкий сон хотите перервать,

Все кончилось, — и резвости счастливой

В душе моей изгладилась печать.

Чтоб удалить угрюмые страданья,

Напрасно вы несете лиру мне;

Минувших дней погаснули мечтанья,

И умер глас в бесчувственной струне.

Перед собой одну печаль я вижу!

Мне страшен мир, мне скучен дневный свет;

Пойду в леса, в которых жизни нет,

Где мертвый мрак, — я радость ненавижу;

Во мне застыл ее минутный след.

Опали вы, листы вчерашней розы!

Не доцвели до месячных лучей.

Умчались вы, дни радости моей!

Умчались вы — невольно льются слезы,

И вяну я на темном утре дней.

           О Дружество! предай меня забвенью;

В безмолвии покорствую судьбам,

Оставь меня сердечному мученью,

Оставь меня пустыням и слезам.

c. 262

Из примечаний.

Вслед за П . И . Бартеневым ( М В е д . 1 8 5 4 . 2 окт. № 118; перепечатано: Бартенев П. И. О Пушкине. М . , 1 9 9 2 . С. 7 9 ) М . А . Цявловский полагал, что начало элегии говорит о кратковременной отлучке Пушкина из Лицея: «Элегия написана в первых числах января 1817 г., после возвращения Пушкина 1 января из отпуска на рождественские праздники к родным в Петербург, куда он уехал 2 4 декабря (см. «Ведомости о состоянии Лицея», хранящиеся в П Д ) . Эта „разлука" и объясняет первые стихи элегии» (Цявловский. Коммент.; ср. также: Летопись. С. 111, где стихотворение датируется 1 — 5 января 1817 г.). Толкование первых строк как биографической реалии, однако, мало вероятно; скорее всего мы имеем дело с обычным элегическим мотивом возвращения к друзьям ( д р у ж б е ) после любовного увлечения, нередко (например, у Э . - Д . Парни) образующим лирическую ситуацию. Первые комментаторы «Элегии» — В. П . Гаевский (см.: Гаевский. П . в Лицее. № 7. С . 1 7 4 ) , Л . Н . М а й к о в (см.: А Н 1 8 9 9 . Примеч. С. 3 1 1 — 3 1 3 и А Н 1 9 0 0 — 2 9 . Т . 1. Примеч. С. 3 2 2 ) — находили в ней отзвуки стихотворения Парни «La Rechute» («Poésies érotiques», livre II), отразившегося и в других элегиях лицеиста Пушкина (см., например, выше примеч. к стих. «Элегия» ( « Я думал, что любовь погасла навсегда...»), с. 2 6 2 ; ср. также: Ф р а н ц . элегия. С. 6 1 3 ) .

М . А . Цявловский отрицал прямую связь данного стихотворения с Парни, объясняя черты сходства общностью темы (см.: Цявловский. Коммент.).

VII

К ДЕЛЬВИГУ

Блажен, кто с юных лет увидел пред собою

Извивы темные двухолмной высоты,

Кто жизни в тайный путь с невинною душою

      Пустился пленником мечты!

Наперснику богов безвестны бури злые,

Над ним их промысел, безмолвною порой

Его баюкают камены молодые

И с перстом на устах хранят певца покой.

Стыдливой грации внимает он советы

И, чувствуя в груди огонь еще младой,

Восторженный, поет на лире золотой.

     О Дельвиг! счастливы поэты!

Мой друг, и я певец! и мой смиренный путь

В цветах украсила богиня песнопенья,

     И мне в младую боги грудь

     Влияли пламень вдохновенья.

В младенчестве моем я чувствовать умел,

      Все жизнью вкруг меня дышало,

      Все резвый ум обворожало.

И первую черту я быстро пролетел.

      С какою тихою красою

      Минуты детства протекли;

Хвала, о боги! вам, вы мощною рукою

От ярых гроз мирских невинность отвели.

И были дни мои посвящены покою.

Но все прошло — и скрылись в темну даль

     Свобода, радость, восхищенье;

     Другим и юность наслажденье;

     Она мне мрачная печаль!

Так рано зависти увидеть зрак кровавый

И низкой клеветы во мгле сокрытый яд.

    Нет, нет! ни счастием, ни славой

Не буду ослеплен. Пускай они манят

На край погибели любимцев обольщенных.

          Исчез священный жар!

Забвенью сладких песней дар

    И голос струн одушевленных!

    Во прах и лиру и венец!

    Пускай не будут знать, что некогда певец,

с. 264

Враждою, завистью на жертву обреченный,

         Погиб на утре лет,

     Как ранний на поляне цвет,

     Косой безвременно сраженный.

И тихо проживу в безвестной тишине;

Потомство грозное не вспомнит обо мне,

И гроб несчастного, в пустыне мрачной, дикой,

Забвенья порастет ползущей повиликой!

с. 265

VIII

СТАНСЫ

(ИЗ ВОЛЬТЕРА)

Ты мне велишь пылать душою:

Отдай же мне протекши дни,

С моей вечернею зарею

Мое ты утро съедини!

Мой век невидимо проходит,

Из круга смехов и харит

Уж Время скрыться мне велит

И за руку меня выводит.

Не даст оно пощады нам.

Кто применяться не умеет

Своим изменчивым годам,

Тот их несчастья лишь имеет.

Счастливцам резвым, молодым

Оставим страсти заблужденья;

Живем мы в мире два мгновенья —

Одно рассудку отдадим.

Вы, услаждавшие печали

Минутной младости моей,

Любовь, мечтанья первых дней —

Ужель навек вы убежали?

Нам должно дважды умирать:

Проститься с сладостным мечтаньем —

Вот смерть ужасная страданьем!

Что значит после не дышать?

На пасмурном моем закате,

Среди пустынной темноты,

Так сожалел я об утрате

Обманов милыя мечты.

Тогда на голос мой унылый

Мне дружба руку подала,

Она любви подобна милой

В одной лишь нежности была.

с. 266

Я ей принес увядши розы

Отрадных юношества дней

И вслед пошел, но лил я слезы,

Что мог идти вослед лишь ей!

с. 267

IX

ПИСЬМО К ЛИДЕ

Лишь благосклонный мрак раскинет

Над нами тихий свой покров

И время к полночи придвинет

Стрелу медлительных часов,

Когда не спит в тиши природы

Одна счастливая любовь,

Тогда моей темницы вновь

Покину я немые своды...

Летучих остальных минут

Мне слишком тягостна потеря —

Но скоро аргусы заснут,

Замкам предательным поверя,

И я в обители твоей...

По скорой поступи моей,

По сладострастному молчанью,

По смелым, трепетным рукам,

По воспаленному дыханью

И жарким, ласковым устам

Узнай любовника — настали

Восторги, радости мои!..

О Лида, если б умирали

С блаженства, неги и любви!

с. 269

X

ПОСЛАНИЕ В. Л. ПУШКИНУ

Скажи, парнасский мой отец,

Неужто верных муз любовник

Не может нежный быть певец

И вместе гвардии полковник?

Ужели тот, кто иногда

Жжет ладан Аполлону даром,

За честь не смеет без стыда

Жечь порох на войне с гусаром

И, если можно, города?

Беллона, Муза и Венера —

Вот, кажется, святая вера

Дней наших всякого певца.

Я шлюсь на русского Буфлера

И на Дениса-храбреца,

Но не на Глинку-офицера,

Довольно плоского певца;

Не нужно мне его примера...

...

с.  274

...

Но что прелестней и живей

Войны, сражений и пожаров,

Кровавых и пустых полей,

Бивака, рыцарских ударов?

И что завидней бранных дней

Не слишком мудрых усачей,

Но сердцем истинных гусаров?

Они живут в своих шатрах,

Вдали забав, и нег, и граций,

Как жил бессмертный трус Гораций

В Тибурских сумрачных лесах;

Не знают света принужденья,

Не ведают, что скука, страх;

Дают обеды и сраженья,

Поют и рубятся в боях.

Счастлив, кто мил и страшен миру;

О ком за песни, за дела

Гремит правдивая хвала;

Кто славил Марса и Темиру

И бранную повесил лиру

Меж верной сабли и седла.

Но вы, враги трудов и славы,

Питомцы Феба и забавы,

Вы, мирной праздности друзья,

Шепну вам на ухо: вы правы,

И с вами соглашаюсь я!

Бог создал для себя природу,

Свой рай и счастие глупцам,

Злословие, мужчин и моду,

Конечно, для забавы дам,

Заботы знатному народу,

Дурачество для всех, — а нам

Уединенье и свободу!

с. 275

XI

В АЛЬБОМ ИЛЛИЧЕВСКОМУ

Мой друг! неславный я поэт,

Хоть христианин православный.

Душа бессмертна, слова нет,

Моим стихам удел неравный —

И песни музы своенравной,

Забавы резвых, юных лет,

Погибнут смертию забавной,

И нас не тронет здешний свет!

Ах! ведает мой добрый гений,

Что предпочел бы я скорей

Бессмертию души моей

Бессмертие своих творений.

Не властны мы в судьбе своей,

По крайней мере, нет сомненья,

Сей плод небрежный вдохновенья,

Без подписи, в твоих руках

На скромных дружества листках

Уйдет от общего забвенья...

Но пусть напрасен будет труд,

Твоею дружбой оживленный, —

Мои стихи пускай умрут —

Глас сердца, чувства неизменны

Наверно их переживут!

c. 277

XII

КНЯЗЮ А.М.ГОРЧАКОВУ

     Встречаюсь я с осьмнадцатой весной.

В последний раз, быть может, я с тобой,

Задумчиво внимая шум дубравный,

Над озером иду рука с рукой.

Где вы, лета беспечности недавной?

С надеждами во цвете юных лет,

Мой милый друг, мы входим в новый свет;

Но там удел назначен нам не равный,

И розно наш оставим в жизни след.

Тебе рукой Фортуны своенравной

Указан путь и счастливый и славный, —

Моя стезя печальна и темна;

И нежная краса тебе дана,

И нравиться блестящий дар природы,

И быстрый ум, и верный, милый нрав;

Ты сотворен для сладостной свободы,

Для радости, для славы, для забав.

Они пришли, твои златые годы,

Огня любви прелестная пора.

Спеши любить и, счастливый вчера,

Сегодня вновь будь счастлив осторожно;

Амур велит: и завтра, если можно,

Вновь миртами красавицу венчай...

О, скольких слез, предвижу, ты виновник!

Измены друг и ветреный любовник,

Будь верен всем — пленяйся и пленяй.

   А мой удел... но пасмурным туманом

Зачем же мне грядущее скрывать?

Увы! нельзя мне вечным жить обманом

И счастья тень, забывшись, обнимать.

Вся жизнь моя — печальный мрак ненастья.

Две-три весны, младенцем, может быть,

Я счастлив был, не понимая счастья;

Они прошли, но можно ль их забыть?

Они прошли, и скорбными глазами

Смотря на путь, оставленный навек, —

На краткий путь, усыпанный цветами,

Которым я так весело протек,

c. 278

Я слезы лью, я трачу век напрасно,

Мучительным желанием горя.

    Твоя заря — заря весны прекрасной;

Моя ж, мой друг, — осенняя заря.

Я знал любовь, но не знавал надежды,

Страдал один, в безмолвии любил.

Безумный сон покинул томны вежды,

Но мрачные я грезы не забыл.

Душа полна невольной, грустной думой;

Мне кажется: на жизненном пиру

Один с тоской явлюсь я, гость угрюмый,

Явлюсь на час — и одинок умру.

И не придет друг сердца незабвенный

В последний миг мой томный взор сомкнуть,

И не придет на холм уединенный

В последний раз с любовию вздохнуть!

Ужель моя пройдет пустынно младость?

Иль мне чужда счастливая любовь?

Ужель умру, не ведая, что радость?

Зачем же жизнь дана мне от богов?

Чего мне ждать? В рядах забытый воин,

Среди толпы затерянный певец,

Каких наград я в будущем достоин

И счастия какой возьму венец?

     Но что?.. Стыжусь!.. Нет, ропот — униженье.

Нет, праведно богов определенье!

Ужель лишь мне не ведать ясных дней?

Нет! и в слезах сокрыто наслажденье,

И в жизни сей мне будет утешенье:

Мой скромный дар и счастие друзей.

c. 279

XIII

КЮХЕЛЬБЕКЕРУ

    В последний раз, в тиши уединенья,

    Моим стихам внимает наш Пенат!

       Лицейской жизни милый брат,

    Делю с тобой последние мгновенья

Итак, они прошли — лета соединенья;   

Итак, разорван он — наш братский верный круг!

        Прости!., хранимый тайным небом,

        Не разлучайся, милый друг,

        С фортуной, дружеством и Фебом, —

     Узнай любовь — неведомую мне, —

    Любовь надежд, восторгов, упоенья;

    И дни твои полетом сновиденья

    Да пролетят в счастливой тишине!

Прости... где б ни был я: в огне ли смертной битвы,

При мирных ли брегах родимого ручья,

       Святому братству верен я!

И пусть... (услышит ли судьба мои молитвы?)

Пусть будут счастливы все, все твои друзья!

c. 284

XIV

 <Ноэл на лейб-гвардии Гусарский полк>

В конюшнях Левашова

Рождается Христос.

Звезда сияет снова,

Все с шумом понеслось.

< . . . . . . . . . >

«Потише, господа,

Ведь вы здесь не в харчевне».

Христос спросил косого:

«Ты из какой семьи ?»

«Из Голубцовых я!»

Его обнять готов,

Вскричал Спаситель удивленный:

«Он мне сказал: „Я из глупцов",

Вот прямо малый откровенный!»

Вдруг сабля застучала,

Сияет аксельбант,

Лихого генерала

Вбегает адъютант:

«Мой генерал доволен,

А сам он не придет,

От дев немного болен».

«Конечно, Иисус

К нам вступит в полк, —

Изрек, хлыстом махая,

Полковник-филантроп. —

Я славной Пукаловой друг

И рад вам оказать

Хоть тысячи услуг».

с. 301

Тут содержатся разнообразные намёки на известные современникам обстоятельства жизни Гусарского полка. Обстоятельства эти, зачастую, весьма комичны, что не мешает автору рассматривать их как достойный фон событиям Священной истории.

__________________

"Ни жив ни мертв сидит под образами//Чернец, молясь обеими руками" - https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Пушкин и духовность. 1814 - https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Пушкин и духовность. 1815 - https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Пушкин и духовость. 1816 - https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Продолжение следует.