Неутолимая любовь к свободе Гийома дю Вентре

  Среди великого множества литературных мистификаций эта — особенная. Никогда не существовавшего французского поэта придумали два зэка, Яков Харон и Юрий Вейнерт. Сонеты, якобы переводы с французского, рождались в нечеловеческих условиях, без словарей и энциклопедий. И даже без бумаги — использовалась инженерная синька и калька...

  Харон детство и юность провел в Берлине: мать работала в советском торгпредстве машинисткой. Блестяще окончил гимназию, поступил в консерваторию, где увлёкся музыкой кино и изучал технику звукозаписи. Вернувшись в Москву, озвучил знаменитые фильмы тех лет — «Поколение победителей» и «Мы из Кронштадта». А в двадцать три года его арестовали. Приговор: десять лет. И дальневосточная тайга...

  В лагере Харон создал оркестр и даже оперную труппу. И руководил конструкторским бюро, будучи технически очень грамотным человеком.

  Юрий Вейнерт с детства поражал разносторонними талантами: прекрасно играл на фортепиано, переводил, сочинял стихи. Только что закончившего десятилетку, его в 1935 году арестовали по мерзейшему доносу, в котором обвинение основывалось на фразе невинного содержания, в телеграмме друзей на его имя. На последнем допросе следователь заявил, что семнадцатилетний парень заслуживает высшей меры наказания. «Что ж, я передам от тебя привет!» — дерзко отвечал Юрий. «Кому?» — удивился следователь. «Товарищу Дзержинскому! Или даже самому Ленину...»

  Сперва его сослали на Север. Там среди сосланных "врагов народа", работавших на стройке, - бывших архитекторов, художников, музыкантов, инженеров, искусствоведов, университетских профессоров - кого только там не было - оказался благодарный ученик, жаждущий знаний. Он впитывал все, что слышал, замечал, видел. Университетами для него стали тюрьмы и лагеря.

  Когда Ежова сменил Берия, Вайнерта выпустили, он поступил в Ленинградский институт железнодорожного транспорта. Но на первом курсе его снова арестовали. Дальнейшая возможность учебы в ВУЗе для него больше не существовала. В кратковременные промежутки между отсидками он стремился пополнить свое образование и даже поступил в ФЗУ. После недолгого пребывания на свободе он вновь был арестован и попал в лагерь-завод "Свободное".

  Когда в «Свободное» прибыла очередная партия заключенных, Харон познакомился с Юрием Вейнертом. Заговорили о музыке, о Шекспире и Петрарке — и мгновенно подружились.

  1943 год. Из Ставки поступил ответственный заказ — освоить производство минометов. При том что на заводе не было литейного производства! Благодаря Харону уже через сорок дней был пущен уникальный литейный цех, из Москвы даже приехали именитые специалисты перенимать опыт.

  Расплавленный чугун наполнил первый ковш. Юрий Вейнерт опустился в изнеможении на земляной пол литейного цеха и, глядя на льющийся в изложницы расплавленный чугун, улыбнулся своему напарнику Якову Харону:

  — Вот так Вулкан ковал оружье богу, — вдруг продекламировал Вейнерт, перекрикивая грохот.

  — Персей Пегаса снаряжал в дорогу, — ответил Харон устало, почти автоматически. Через пару дней друзья придумали автора сонетов, бесшабашного гасконца Гийома дю Вентре. Такая весёлая литературная игра — ради выживания. А может, и ради самой игры.

  Поэт, которого не было

  Биография у Вентре получилась отчаянная. Семнадцатилетний красавец-юноша, приехав из гасконской глубинки, мгновенно покоряет Париж. И шпагой, и рифмами, и искусством обольщения прекрасных дам владеет с блеском. Высший свет боится его язвительных шуток и эпиграмм. А тот, кто рискнет бросить ему вызов, получит, вопреки всем королевским эдиктам, приглашение на Пре-о-де Клер — и останется там...

  Меня учил бродячий менестрель,
  Учили девичьи глаза и губы,
  И соловьёв серебряная трель,
  И шелест листьев ясеня и дуба.

  Я мальчиком по берегу бродил,
  Внимая волн загадочному шуму,
  И море в рифму облекало думу,
  И ветер сочинять стихи учил.

  Меня учили горы и леса;
  С ветвей свисая, мох вплетался в строки.
  Моих стихов набрасывала крохи
  Гасконских утр прозрачная краса.
  Меня учил… Но суть совсем не в этом:
  Как может быть гасконец не поэтом?!

  Его друзья — принцы и графы, писатели и поэты — такие, как блестящий Агриппа д’Обинье, который с ним соперничает, принцессы и герцогини, которые в него влюблены. А он посвящает множество сонетов таинственной «маркизе Л.»

  Чтоб в рай попасть мне — множество помех:
  Лень, гордость, ненависть, чревоугодье,
  Любовь к тебе и самый тяжкий грех -
  Неутолимая любовь к свободе.

  Сонеты у дю Вентре самые разные: тут и сатира, и жанровая сценка, и любовное послание, и философская притча. Многие порицали его за неслыханные поэтические вольности, а другие восхищались. Но когда настала Варфоломеевская ночь, дю Вентре, эпикуреец, скептик и атеист, отважно сражался, защищая несчастных гугенотов. И сочинил множество язвительных эпиграмм, в которых высмеивал короля Карла, его всесильную мать Екатерину Медичи и герцога Гиза. Заключение в Бастилию, смертная казнь на Гревской площади не за горами, — но вступаются влиятельные друзья, и дю Вентре за «королевскую измену» приговаривают к вечному изгнанию из Франции.

  Пять чувств оставил миру Аристотель
  Прощупал мир и вдоль, и поперёк
  И чувства все порастрепал в лохмотья -
  Свободы отыскать нигде не мог.
  Пять чувств всю жизнь кормил я до отвала,
  Шестое чувство — вечно голодало.

  Генрих Наваррский, бежав на юг Франции, собрал армию и отправился покорять Париж. Гийом дю Вентре нелегально вернулся из Англии, чтобы сменить перо на пистолеты.

  Его друг Генрих вскоре стал королём, но через пару лет они сильно разругались. «И впрямь занятно поколенье наше: король — смешон, шут королевский — страшен»...

  Дю Вентре отправился в свое захолустное поместье в западной Гаскони, коротать вечера с бутылкой бургундского и старинным фолиантом...

  Пока из рук не выбито оружье,
  Пока дышать и мыслить суждено,
  Я не разбавлю влагой равнодушья
  Моих сонетов терпкое вино.

  В дальневосточных лагерях ГУЛАГа — в бараках и на лесоповале, в штольнях рудника и в шарашке, заключенные из интеллигенции читали сонеты дю Вентре наизусть. Лёгкие, ироничные, одновременно весёлые и печальные. Друзья могли лишь довериться своей памяти, ибо французских справочников и других книг, словарей в лагере "Свободном" не было! Да что там справочников - бумаги ведь тоже не было! А о том, чтобы напечатать сонеты, даже надеяться не приходилось. Для единственного сборника сонетов использовалась инженерная синька и калька, на которых каллиграфически выводились стихотворные строки.

  Через родственников и друзей сонеты дю Вентре разлетелись по стране. И авторы стали получать массу ответных писем с благодарностью и восхищением. Чему сами очень удивлялись.

  Кстати, многие маститые литераторы поверили в эту мистификацию. К примеру, стихами малоизвестного гасконца восторгался поэт Владимир Луговской. Блестящую оценку труду мнимых переводчиков дали Михаил Лозинский в Петербурге и Михаил Морозов в Москве — литературоведы мирового уровня.

  А вот ещё один видный ученый, крупный специалист по литературе французского Возрождения, утверждал, что еще в двадцатых годах, учась в Сорбонне, откопал томик дю Вентре у букиниста на Монмартре.

  Сонет да любовь

  Вейнерт переписал своим каллиграфическим почерком первые сорок сонетов на инженерных синьках, вынесенных из заводского КБ, где они с Хароном работали. Но ведь портрет поэта нужен! Тогда мистификаторы взяли тюремное фото Вейнерта, пририсовали усы и мушкетерскую эспаньолку.

  В конце 1947 года их освободили. Жить в Москве, Ленинграде и ещё одиннадцати городах не разрешалось. Вейнерт устроился в Калинине на вагоностроительный завод, Харон — в Свердловске, на киностудию. Через год — опять арест и бессрочная ссылка. Харона отправили в местечко Абан, что в Зауралье, Вейнерта — на шахту, в четырехстах километрах от Абана.

  Новые сонеты Гийома дю Вентре рождались исключительно по переписке.

  Харон преподавал в школе физику и черчение, вёл автокружок, ставил спектакли в самодеятельности. Словом, жил по сонету дю Вентре: «Я вам мешаю? Смерть моя — к добру? Так я — назло! — возьму и не умру».

  Нет-нет, твои не стёрлись поцелуи…
  Когда я вспоминаю жребий свой,
  Не ненависть врагов меня волнует,
  Не злобный рок, а наши дни с тобой.

  Сквозь шторма рёв, сквозь смерч рапир и молний
  Так ярок свет твоих далёких глаз!
  Поток времён бессильно пенит волны,
  И Смерть сама склоняется безмолвно
  Пред счастьем, что приснилось только раз.

  Нимб славы мне здесь, на земле, не нужен.
  Но пусть посмертным вызовом Судьбе, -
  Когда поглотит мрак загробной стужи, -
  Пусть светит в небе ярче звёзд-жемчужин
  Последний мой сонет: он - о тебе!

  У Вейнерта была только работа в шахте — и большая любовь. Люся Хотимская, талантливый филолог, красавица и умница, пользовавшаяся большим успехом в актёрских и писательских кругах. Она ждала его десять лет, а на предложения руки и сердца отвечала очередному завидному ухажеру: милый, но у меня ведь есть Юра. Люся обещала, что приедет к Вейнерту в Северо-Енисейск, как только получит гонорар за книгу — нужны были огромные деньги, три тысячи рублей. Но заболела и умерла в больнице. Вейнерт получил от Люсиной подруги по почте её книгу. И — приступ отчаяния. Сжёг все письма любимой женщины. И пошёл в шахту, которую назавтра должен был запустить. Случился то ли несчастный случай, то ли самоубийство.

  …Взлетать всё выше в солнечное небо
  На золотых Икаровых крылах
  И, поражённому стрелами Феба,
  Стремительно обрушиваться в прах.

  Познать предел паденья и позора,
  На дне чернейшей бездны изнывать, -
  Но в гордой злобе крылья вновь ковать
  И смерть встречать непримиримым взором…

  Пред чем отступит мужество твоё,
  О, Человек, - бессильный и отважный,
  Титан и червь?! Какой гоним ты жаждой,
  Какая сила в мускулах поёт?
  Всё это - жизнь. Приняв её однажды,
  Я до конца сражаюсь за неё.

  В 1954 году, ровно через год после придуманного когда-то четырехсотлетия Гийома дю Вентре, Харон вернулся в Москву и занялся сонетами гасконца — их накопилось ровно сто. Шлифовал, обрабатывал, перепечатал, собрал в томик форматом в полмашинописного листа. И только потом пошел получать бумаги по реабилитации.

  Харон всю жизнь был закоренелым оптимистом и весьма легкомысленным человеком. Восемнадцать лет тюрьмы, лагерей и ссылок считал досаднейшей помехой и радовался каждому прожитому дню на свободе, как ребенок. Любимая работа на «Мосфильме» и со студентами во ВГИКе, своя программа на телевидении, путешествия по Германии и Италии, медаль ВДНХ за изобретение новой четырехканальной системы звукозаписи, профессиональные занятия биологией, которой сильно увлёкся.

  Семейная жизнь тоже удалась. Сын Юрка-маленький, как он его называл. Любимая жена, с которой, представьте, познакомился благодаря придуманному гасконцу.

  В Воркуте, в женском лагере «Кирпичный завод», образованные дамы в бараке после смены наслаждались сонетами дю Вентре. Женщина, которая читала стихи, была когда-то знакома с Хароном и рассказывала о нём взахлёб. Так сонеты дю Вентре впервые услышала Стелла Корытная. А через пару лет Яков и Стелла случайно встретились на вечеринке у общих знакомых. И потом прожили достаточно долго и очень счастливо.

  Не рано ли поэту умирать?
  Еще не всё написано и спето!
  Хотя б ещё одним блеснуть сонетом -
  И больше никогда пера не брать...

  Умер Харон от полученного в лагере туберкулёза, сохранив до последнего удивительную бодрость духа. А книга сонетов Гийома дю Вентре с его комментарием вышла в 1989 году.

  В дни пыток и костров, в глухие годы,
  Мой гневный стих был совестью народа,
  Был петушиным криком на заре.
  Плачу векам ценой мятежной жизни
  За счастье - быть певцом своей Отчизны,
  За счастье быть Гийомом дю Вентре.