"Нас хоронила артиллерия..."

  Нас хоронила артиллерия.
  Сначала нас она убила.
  Но, не гнушаясь лицемерия,
  Теперь клялась, что нас любила.

  Она выламывалась жерлами,
  Но мы не верили ей дружно
  Всеми обрубленными нервами
  В натруженных руках медслужбы.

  Мы доверяли только морфию,
  По самой крайней мере - брому.
  А те из нас, что были мёртвыми, -
  Земле, и никому другому.

Тут все ещё ползут, минируют
И принимают контрудары.
А там - уже иллюминируют,
Набрасывают мемуары...

И там, вдали от зоны гибельной,
Циклюют и вощат паркеты.
Большой театр квадригой вздыбленной
Следит салютную ракету.

И там, по мановенью файеров,
Взлетают стаи Лепешинских,
И фары плавят плечи фраеров
И шубки женские в пушинках.

Бойцы лежат. Им льёт регалии
Монетный двор порой ночною.
Но пулемёты обрыгали их
Блевотиною разрывною!

Но тех, кто получил полсажени,
Кого отпели суховеи,
Не надо путать с персонажами
Ремарка и Хемингуэя.

Один из них, случайно выживший,
В Москву осеннюю приехал.
Он по бульвару брёл как выпивший
И средь живых прошёл как эхо.

Кому-то он мешал в троллейбусе
Искусственной ногой своею.
Сквозь эти мелкие нелепости
Он приближался к Мавзолею.

Он вспомнил холмики размытые,
Куски фанеры по дорогам,
Глаза солдат, навек открытые,
Спокойным светятся упреком.

На них пилоты с неба рушатся,
Костями в тучах застревают...
Но не оскудевает мужество,
Как небо не устаревает.

И знал солдат, равны для Родины
Те, что заглотаны войною,
И те, что тут лежат, схоронены
В самой стене и под стеною.

  Неправда ли, эти талантливые строчки вполне можно приписать участнику СВО: очень похожие реалии. Однако написаны они в 1946 году участником Великой Отечественной Константином Левиным. Родился он в 1924 году в семье врачей. Летом 1941-го поступил в медицинский институт и после первого семестра обучения был призван в противотанковое училище. Во время Великой Отечественной войны младший лейтенант, командир огневого взвода 45-мм противотанковых пушек.

  Эти пушки могли подбивать «неподбиваемые» немецкие «Тигры» и «Фердинанды» при стрельбе прямой наводкой с короткой дистанции. В такой артиллерии мало кто выживал. Оттого подразделения 221 ОИПТДн в армии прозвали «Прощай, Родина!», а военнослужащих называли смертниками. Константин Левин отличался исключительным личным мужеством, что было отмечено командиром полка в представлении к ордену Отечественной войны.

  Принимал участие в Оршанской наступательной операции (12.10.1943 — 02.12.1943), Корсунь-Шевченковской фронтовой наступательной операции (24.01.1944 — 16.02.1944), Уманско-Ботошанской фронтовой наступательной операции (05.03.1944 — 17.04.1944), два раза был тяжело ранен, в результате второго ранения потерял правую ногу. После лечения поступил в Литературный институт, активно участвовал в литературных вечерах.

  Написанное в это время стихотворение «Нас хоронила артиллерия…» Левин неоднократно читал на литературных собраниях и кружках. При жизни оно стало самым знаменитым из его поэтического портфеля и в рукописном варианте ходило по рукам всей литературной Москвы первых послевоенных лет, несмотря на сходство мотивов с написанным десятью годами позднее известным стихотворением Межирова «Артиллерия бьёт по своим…»

Мы непростительно стареем
И приближаемся к золе…
Что вам сказать? Я был евреем
В такое время на земле.

Я не был славой избалован
И лишь посмертно признан был,
Я так и рвался из былого,
Которого я не любил.

Я был скупей, чем каждый третий,
Злопамятнее, чем шестой.
Я счастья так-таки не встретил,
Да, даже на одной шестой!

Я шёл, минуя женщин славных,
И шушеру лишь примечал,
И путал главное с неглавным,
И ересь с истиной мешал.

Но даже в тех кровавых далях,
Где вышла смерть на карнавал,
Тебя, народ, тебя, страдалец,
Я никогда не забывал.

Когда, стянувши боль в затылке
Кровавой тряпкой, в маяте,
С противотанковой бутылкой
Я полз под танк на животе —

Не столько честь на поле брани,
Не столько месть за кровь друзей —
Другое страстное желанье
Прожгло мне тело до костей.

Была то жажда роковая
Кого-то переубедить,
Пусть — в чистом поле умирая,
Под гусеницами сгорая,
Но — правоту свою купить.

Я был не лучше, не храбрее
Пяти живых моих солдат —
Остатка нашей батареи,
Бомблённой пять часов подряд.

Я был не лучше, не добрее,
Но, клевете в противовес,
Я полз под этот танк евреем
С горючей жидкостью КС.

И если тем пяти солдатам
Когда-нибудь да суждено
Позвать друзей в родные хаты,
Поднять победное вино,

Затихнут песни, кончат пляски,
Начнётся медленный рассказ…
И будет тот рассказ солдатский
Пожалуй что не без прикрас.

Но пусть девчонка молодая,
Рукой головку подперев,
Меня, как в песне, угадает…
Пусть в ней проснутся стыд и гнев…

Я должен заплатить сторицей
Не чародеям ППГ
А красной крови, что струится
В крестьянской молодой руке.

А вот её дружок старинный,
Что ждан один, один любим,
Лежит под сталинградской глиной,
Под Средне-русскою равниной…
А шприц тянул иглой стерильной
Лишь для него гемоглобин.

Так спой солдаткам про ухабы
Судьбины нашей на войне,
Так пусть о нём заплачут бабы
И пусть заплачут обо мне.

А если холмика на свете
Нет, под которым я гнию,
И пересказывает ветер,
Как сказку, молодость мою,

То всё здесь сказанное — в силе,
Я не хочу иных судеб,
И мне не стыдно жить в России
И есть суровый русский хлеб.

    1947

        Конь

Мне тебя любить нельзя,
И тебе меня не надо.
Длинные твои глаза
Пострашнее звездопада.

Проходи же стороной,
Я с тобой не баловался,
Я кобылкой вороной
Просто так полюбовался.

Свежим сеном похрустел,
В торбе мордою похрупал,
Ни страстей, ни скоростей,
Проходи ж, играя крупом.

Там, гарцуя при луне,
Силушкой другие пышут.
О тебе и обо мне
Не напишут, не напишут

Русской прозою литой,
Содержательной и честной,
Знаменитый Лев Толстой
И Куприн весьма известный.

     70-е