Математика важна, но она далеко не «царица»

Фразу «Математика – царица наук», родившуюся на стыке XVIII-XIX веков, по инерции продолжают произносить многие философы, историки науки и математики и в нашем XXI веке. Но есть ли основания для столь высокого статуса?

Чистая математика – это такой предмет, где мы не знаем, о чем мы говорим, и не знаем, истинно ли то, что́ мы говорим.

Бертран Рассел (1872–1970), британский математик и философ

Современная математика выполняет целый ряд задач, крайне далеких от науки. Тотальная математизация знания работает на изменение сознания человека. Такое изменение необходимо для того, чтобы у него формировалось искаженное представление о мире. А это, в свою очередь, необходимо для того, чтобы решить глобальную задачу построения «цифрового мира». Это проект «хозяев денег», с помощью которого они мечтают стать «хозяевами мира».

Сегодня официальная наука и СМИ в значительной степени находятся в услужении «хозяев денег». Они делают все возможное для того, чтобы представить математику как истину в последней инстанции. Для некоторых фанатов математики она даже не «царица», а «бог». Такое возвышение математики формирует у современного человека почти религиозное отношение к числу и цифре.

Я не математик, но историей математики интересуюсь. А как экономист я чувствую разрушительное влияние тотальной математизации на экономическое знание. Надо сказать, что даже среди самих математиков есть трезвые и честные ученые, которые приходят к признанию ограниченности математики в познании окружающего мира. Это, например, Игорь Ростиславович Шафаревич и Виктор Николаевич Тростников. Именно от них я с удивлением узнал о серьезнейшем кризисе, который математика переживала в ХХ веке. Свои знания о кризисе математики я дополнительно подкрепил книгой американского профессора математики Мориса Клайна«Математика. Утрата определенности». В Америке она вышла в 1980 году, а в Советском Союзе ее перевод на русский язык появился спустя четыре года. Она также переиздавалась в Российской Федерации.

Книга посвящена истории математики с древнейших времен до ХХ века включительно. Большим достоинством этой книги является то, что читать ее могут даже те, кто математиком не является: она говорит о сложном просто, по возможности заменяя язык математики на язык слов. В 1980-е годы я купил ее, поскольку меня заинтриговало авторское вступление. В нем, частности, говорилось:

Эта книга о глубоких изменениях, которые претерпели взгляды человека на природу и роль математики. Ныне мы знаем, что математика не обладает теми качествами, которые некогда снискали ей всеобщее уважение и восхищение. Наши предшественники видели в математике непревзойденный образец строгих рассуждений, свод незыблемых «истин в себе» и истин о законах природы. Главная тема этой книги — рассказ о том, как человек пришел к осознанию ложности подобных представлений и к современному пониманию природы и роли математики.

Математические затруднения или математическая софистика?

Что это за «ложные представления» в математике и о математике?

И. Шафаревич, В. Тростников и М. Клайн выделяют среди многообразия математических открытий ХХ века несколько главных, которые, по их мнению, особенно пошатнули статус математики как «царицы наук». Так, были открыты так называемые парадоксы теории множеств.

Выделяются парадоксы Рассела, Кантора, Ришара, Бурали-Форти. Сущность парадокса заключается в том, что с помощью логически правильных рассуждений удается обосновать (доказать средствами данной теории) одновременно некоторое утверждение и его отрицание. Это означает противоречивость данной теории. По законам логики в противоречивой теории доказуемо «все что угодно», то есть любое утверждение. Это очень напоминает искусство древнегреческих софистов, которые учили желающих аналогичным приемам. Не успели математики прийти в себя от нежданных «парадоксов», как возникли новые проблемы, свидетельствовавшие о нарастающем кризисе их науки. Во-первых, среди математиков наметились существенные расхождения во взглядах на основные математические понятия и принципы, а также на логические принципы, используемые в математике. Во-вторых, по-разному они смотрели на выбор путей избавления от упомянутых выше «парадоксов». В-третьих, обнаружились почти непреодолимые трудности обоснования непротиворечивости математики.

Казалось, что многие накопившиеся противоречия математики сможет решить школа Давида Гильберта. Свои идеи этот математик собрал в так называемой Гильбертовой программе, в которой предполагалось обосновать математику на небольшом логическом базисе, содержащемся в финитизме (представление о конечности мира).

Математики всегда кичились тем, что лучше них никто в логике не разбирается. И что этой «единственно правильной» логикой владеют именно они. И только в XX веке некоторые пытливые математики докопались до страшного для профессиональной корпорации математиков вывода: оказывается, может быть несколько логик. Так появились новые, неклассические логики, и важнейшей из них стала интуиционистская. Как следует из самого названия этого вида логики, он опирается не только на привычную логику, но и на интуицию. А это уже попахивает чем-то «ненаучным». Так можно и до Бога дойти.

В первой трети прошлого века представители неопозитивизма (те, кто полагали, что все можно познать, опираясь на формальную логику и математику) – Бертран Рассел (1872–1970), Людвиг Витгенштейн (1889–1951) и другие – продолжали доказывать, что человечество, вооруженное логикой и математикой, ни в Боге, ни в метафизике не нуждается.

Революция в физике «подлила масла»

Ситуация в мире науки еще более усугублялась тем, что на рубеже позапрошлого-прошлого веков началась самая настоящая революция в физике. Так, было открыто явление радиоактивности, но не находилось ответа на вопрос об источнике энергии, которую несет с собой радиоактивное излучение. Кое-кому это дало основание выступить с отрицанием всеобщности закона сохранения количества движения, закона сохранения материи, высказывалось сомнение и во всеобщности закона сохранения энергии. Открытие электрона подталкивало к пересмотру ранее созданных теорий, которые исходили из того, что атом – конечная инстанция материи. Как утверждают историки науки, 14 декабря 1900 года родилась квантовая механика. В этот день Макс Планк на заседании Немецкого физического общества ознакомил присутствующих со своей статьей «К теории распределения энергии излучения в нормальном спектре». Квантовая механика обнаружила вероятностный характер законов микромира, а также неустранимый корпускулярно-волновой дуализм в фундаменте материи. В связи с открытиями в квантовой механике стала меняться естественнонаучная картина мира, началась перестройка методологических установок во всем естествознании.

Некоторые физики (Э. Мах, Р. Авенарриус и др.) шли еще дальше и полностью переходили на позиции субъективного идеализма. Они исходили из того, что «материя исчезла» потому, что не природа дает нам законы, а мы устанавливаем их, и вообще, всякий закон есть не что иное, как упорядочение наших субъективных ощущений, и т.д. Многие физики скатились на позиции «физического идеализма», т.е. отказа от основной посылки физического знания — признания материальности объекта физического познания. Нет никакого сомнения, что революционно-кризисные события в физике не прошли не замеченными профессиональной корпорацией математиков, дав мощный импульс математической мысли.

Курт Гёдель и Альфред Тарский: полный «переполох в корпорации профессиональных математиков»

Но вот в 1931 году на горизонте появляется молодой австрийский математик Курт Гёдель со своими двумя теоремами о неполноте, из которых вытекает, что ключевые аспекты программы Гильберта не могут быть достигнуты. Не буду излагать массу нюансов теорем Гёделя, но все математики (включая самого Давида Гильберта) признали, что они были самым настоящим переворотом в науке. Некоторые трактовали открытие австрийца как твердое обоснование агностицизма (в гносеологии – представление о неспособности познания мира). Другие же (например, Бертран Рассел) призывали не преувеличивать, поскольку теоремы опирались на финитизм Гильберта. Марио Ливио, американо-израильский физик, в изданной у нас в 2016 году на русском языке книге «Был ли Бог математиком?» следующим образом комментирует теоремы Гёделя: «Вопреки распространенному заблуждению, теоремы о неполноте Гёделя не предполагают, что некоторые истины так и останутся навеки непознанными. Кроме того, из этих теорем не следует, что человеческие способности к познанию так или иначе ограниченны. Нет, теоремы всего лишь показывают слабости и недостатки формальных систем».

Через несколько лет (в 1936 году) в математическом мире возникла еще одна сенсация – на свет появилась теорема польского математика Альфреда Тарского (1901-1983). Она получила название теоремы невыразимости истины. Позднее в название было добавлено «арифметической» (истины). Как пишут учебники и энциклопедии, суть ее в том, что понятие арифметической истины не может быть выражено средствами самой арифметики. Впрочем, все мудреные профессиональные формулировки можно попытаться перевести на более простой и понятный русский язык.

В этом непревзойденным мастером был мой друг и старший товарищ Виктор Николаевич Тростников. Он пишет о том, что с XVII века математика благодаря заслугам немецкого философа, логика, механика и математика Лейбница (1646–1716) окончательно воссела на троне «царицы»:

Лейбниц объявил логико-арифметический язык универсальным инструментом познания, использование которого может открыть человечеству любую истину… к концу XIX – началу XX вв. они (ученые – В.К.) ожидали, что точные науки исчерпывающим образом объяснят не только как устроен мир, в котором мы живем, но и как устроены мы сами. На почве безграничной веры в силу логики и математики укрепилась космологическая доктрина абсолютного детерминизма всего происходившего, происходящего и того, что будет происходить, которую первым сформулировал еще на рубеже XVIII-XIX вв. великий французский математик и физик Лаплас. Напрягать воображение скоро будет ненужным делом, надо будет просто вычислить истину – произвести по определенным правилам ряд выкладок на каком-то счетном устройстве.

(Тростников В.Н. Имея жизнь, вернись к смерти. – М.: ИД «Дмитрий и Евдокия», 2013, с. 126-127).

Так как же относиться к математике?

И вот математическая эйфория, которая длилась без малого три века, закончилась в начале ХХ века. Тростников так описывает эту революцию:

Отрезвившие всех слова «а король-то голый» произнесла царица наук математика. Ей не поверить было нельзя, упрекать в невежестве – абсурдно. В 30-х годах ХХ века эта царица сама оповестила своих поклонников об ограниченности той власти, которую ей приписывали. Сначала австриец Курт Гёдель доказал, что во всяком логико-арифметическом языке существуют утверждения, которые по виду должны быть либо истинными, либо ложными, но которые средствами этого языка ни доказать, ни опровергнуть нельзя, а затем поляк Альфред Тарский доказал, что на таком языке невозможно даже просто сформулировать понятие истинности. Как это ни странно, многие даже очень хорошие профессиональные математики не знают о теореме Тарского…

(там же, с. 127-128).

Весь ХХ век ученые занимались «спасением» математики, спасательная операция продолжается до сих пор. Но об этих проблемах внутри профессиональной корпорации математиков знают почти исключительно математики да некоторые наиболее любознательные философы и представители естественных наук. Обратим внимание на слова Виктора Николаевича о том, что далеко не все можно доказать и не все можно опровергнуть с помощью логико-арифметического языка. Не является ли это еще одним убедительным доказательством того, что Слово выше числа?

Не об этом ли намекал в своем стихотворении «Слово» Николай Гумилев:

А для низкой жизни были числа,

Как домашний, подъяремный скот

Нет, поэт отнюдь не уничижал мир чисел и математики, ибо продолжением стиха были следующие слова:

Потому, что все оттенки смысла

Умное число передает.

И я не против математики. Не думайте, что я разделяю мнение Г. Грефа, который 16 октября заявил: «…не нужны нам математические школы. По-моему, это пережиток прошлого. Я категорический противник математических школ <…> Так было в Советском Союзе, и мне кажется, что это не очень хороший опыт».

Числа и математика человеку нужны. И «умными» должны быть не только «числа» (как у поэта Гумилева), но и математики. А это означает, что математики должны правильно понимать место числа в жизни человека. Число нужно для низкой и временной жизни. А для высокой и вечной жизни – Слово (у Гумилева – «Слово… в вышине»).

Валентин Катасонов.

http://reosh.ru/valentin-katas...