Сегодня одним из вопросов, привлекающим внимание как специалистов, так и широкой общественности, является проблема соотнесения научного и религиозного взглядов на мир. На смену секулярному обществу — обществу, стремящемуся вытеснить все религиозное из «внешнего» социального пространства в сферу субъективного мира и частной жизни индивидуума, — приходит общество постсекулярное, происходит возвращение религии в общественную и политическую жизнь. В связи с этим возникают следующие вопросы: Можно ли сочетать традиционные религиозные воззрения на мир с современной научной картиной мира? Может ли богословие оказаться чем-либо полезным науке?
Богословие, стремящееся — по крайней мере в предельной своей форме — постичь замысел Создателя, претендует на объективность в высшем смысле этого слова: на то, что оно способно указать предельно верную точку зрения — точку зрения Творца на свое творение. Таким образом, определенные сферы соприкосновения между наукой и богословием все-таки имеются.
Это соприкосновение порой может превращаться в конфликт — конфликт интерпретаций, когда традиционные богословские положения приходят в столкновение с данными современного естествознания. Связано это прежде всего с тем, что религиозная «система мира», неявно подразумеваемая богословской традицией, органично включает в себя средневековые представления о мироздании, от которых современная наука давно отказалась.
Но наука не просто создала принципиально новую картину мира, сегодня она вплотную подошла к вопросам, ранее относившимся к компетенции философии, метафизики и теологии: Как возник мир? Что такое материя? Чем бытие отличается от небытия? Чем живое отличается от неживого? Как произошел человек? Что такое сознание? При этом в отличие от множества религиозных традиций, с одинаковой убежденностью претендующих на богооткровенность и обладание абсолютной истиной, наука едина. В первую очередь это относится к естественным наукам и математике.
Фактически наука, прежде всего естественно-научное знание, превратилась в новый сакральный институт современной цивилизации, объединяющий ее в одно целое.
Самый главный вопрос — полна ли та научная картина мира, исходя из которой человечество сегодня определяет стратегию своего развития?
Разумеется, как исследовательская деятельность, наука может обойтись и без богословия. Но она строит научную картину мира, стремится создать научное мировоззрение. И как раз здесь возникают принципиальные проблемы, связанные с методологической ограниченностью принятого естественными науками объективирующего подхода. Для того, чтобы понять это, следует обратиться к истории науки.
Новоевропейская наука возникла в очень специфическом богословском контексте — в контексте представления о двух божественных Книгах: Книге Мира и Книге Откровения, между которыми нет и не может быть противоречия, поскольку они созданы одним Автором. И Библия, и природа суть послания, обращенные к человеку.
Если Мир — это Текст, то к его изучению могут быть приложимы те же методы, которые используются семиотикой для исследования знаковых систем. В семиотике знаки могут быть осмысляемы либо в своих взаимоотношениях с другими знаками, т. е. синтаксически, либо в своем отношении к обозначаемому предмету, т. е. семантически, либо в отношении к создателю или адресату сообщения, т. е. прагматически.
С известной долей условности можно сказать, что раннехристианское богословие было занято прежде всего прагматикой Книги Мира: было осознано, что ткань мироздания представляет собою текст Бога, обращенный к человеку. Средневековое богословие исследовало символизм мироздания, изучало семантику Книги Мира. Новоевропейская наука обратила свой взгляд к исследованию синтаксиса Книги Природы: суть объект(ив)ного метода познания состоит в том, что изучается математическая форма отношения различных «элементов» мира.
Среди множества научных дисциплин физика, которая исследует синтаксис Книги Природы, занимает особое место. Ее выделенность обусловлена двумя моментами. Прежде всего — и это самое главное — физика дарует человеку теоретическое видение мира, а значит, в определенном смысле, позволяет увидеть мироздание «глазами Творца». Характерно, что Эйнштейн, воспринимающийся как ярчайший выразитель духа науки, говорил: «Я хочу знать, как Бог создавал мир. <…>Я хочу постичь Его мысли, все остальное — детали». Теоретизирующий взгляд на мир подразумевает описание не объектов, существующих в мире, но самих законов, управляющих этими объектами. Такой подход позволяет, с одной стороны, исследовать фундаментальные основания бытия, с другой — поставить проблему начала мира, а значит, в определенном смысле, встать на «позицию Творца». Именно на описание мира «с точки зрения Бога» и претендует теоретическая физика.
Другая исключительная особенность теоретической физики заключается в том, что математика, изначально [у пифагорейцев] возникшая как способ богопознания, используется в ней не просто как способ описания моделируемых событий, внутренняя природа которых остается сокрытой, но прикасается к самой сути бытия.
«Синтаксический» способ описания Книги Природы оказался чрезвычайно эффективным. Однако создаваемая естественными науками картина мира принципиально не полна.
Во-первых, остается неясным онтологический статус законов природы. Если законы природы имманентны самой природе, то как они могут «управлять» миром? Если же они суть лишь человеческий способ упорядочивания природных явлений то откуда возникает та удивительная точность, с которой эти законы выполняются, причем выполняются зачастую далеко за пределами области их первоначального обнаружения. Английский физик лауреат Нобелевской премии Сесил Фрэнк Пауэлл пишет: «Прежде чем говорить о “законах природы”, полезно выяснить, а как эти законы там оказались, т. е. выяснить ту самую деталь, от обсуждения которой наука уклоняется уже не первое столетие».
Во-вторых, объективация выводит за пределы научной картины мира не только личность, сознание, но и вообще все психическое. Известный современный философ Дэвид Чалмерс формулирует эту проблему следующим образом: «…Как и зачем возникает субъективное измерение в объективном мире? И если даже допустить, что вопрос о том, как это происходит, может быть разрешен в будущем бурно развивающимися сегодня нейронауками, то вопрос о том, почему это происходит, не найдет ответа без принципиального изменения современной научной материалистической парадигмы».
Получается, что самое важное — жизнь, психика, личность, уж не говоря о Боге — оказывается устранено из современной картины мира. А ведь себя мы переживаем, прежде всего, как живую личность, обладающую психикой, волей; другой для нас — это тоже личность, с которой можно вступить в диалог.
Наконец, объективирующая наука принципиально отказывается от постановки самого главного вопроса — вопроса о смысле и цели существования мира и человека; разумеется, это обусловлено в первую очередь методологическими причинами — ведь она исследует лишь структуры, но не смыслы. Несомненно, что научная картина мира нуждается в расширении и углублении, которое позволило бы добавить живое, личностное, экзистенциальное, «внутреннее» измерение бытия — измерение, имеющее онтологический статус.
Я бы сказал, что «великой проблемой» современного естествознания является проблема содержательной (семантической и прагматической) интерпретации обнаруживаемых объект(ив)ной наукой фундаментальных структурных (синтаксических) закономерностей — интерпретации не в смысле приписывания им некоторых «значений», но в смысле наполнения этих форм некоторым органично «входящим» в них содержанием.
Задача интерпретации естественно-научной теории есть, по существу, задача герменевтическая (а в ХХ столетии произошел настоящий «герменевтический взрыв»). В теоретической физике мы имеем строгие «тексты», написанные на вполне развитом математическом языке, которые должны стать «понятными».
Правда, в отличие от традиционной филологической герменевтики, предполагающей, что текст написан человеком, в «тексте» теоретической физики возникает проблема авторства. И проблема эта может решаться в двух направлениях. С одной стороны, за математическими структурами, демонстрирующими, как отмечал Вигнер, «непостижимую эффективность в естественных науках», угадываются универсальные закономерности, характерные для деятельности сознания вообще. С другой стороны, поскольку новоевропейская наука возникла как новое — естественное — богословие, богословие Природы, восполняющее прежнее — сверхъестественное — богословие, богословие Откровения, то ее результаты могут и должны интерпретироваться в широком богословском контексте.
Поэтому, возвращаясь к тому исходному для новоевропейской науки тезису, что мир есть Книга Творца (буквально, как сказано в Символе веры — Поэта мироздания), написанная тем же Автором, что и Библия (а потому между ними нет и не может быть противоречия), в поисках способа истолкования обнаруживаемых естественными науками структур мироздания можно попробовать обратиться к библейскому Откровению, в частности, Откровению о сотворении мира. Это — взгляд «со стороны Творца» (выбор именно библейского Откровения обусловлен тем, что современная наука возникла в европейском христианском контексте).
Обращение к традиции понимания Священного Писания, в культурном контексте которого возникла современная наука, не только может помочь дать семантическую и прагматическую интерпретацию тем фундаментальным синтаксическим закономерностям, которые обнаруживает наука, изучающая структуру Книги Творца, ее «синтаксис». Именно на пути поиска содержательной интерпретации обнаруживаемых естественными науками формальных закономерностей мироздания можно приблизиться к решению сложнейшей задачи выработки нового понятийного языка, адекватного современному состоянию развития науки, а тем самым — к разрешению проблемы границы живого и неживого, соотношения физического и психического, к органичному введению в научную картину мира онтологически фундированного понятия личности, наделенного экзистенциальным, «внутренним» измерением бытия.
Кирилл Копейкин, протоиерей, кандидат физико-математических наук, кандидат богословия, директор Научно-богословского центра междисциплинарных исследований СПбГУ
Оценили 9 человек
13 кармы