Кладовщик Мартынцев полюбил. Когда-то он играл в большом симфоническом оркестре на валторне. Музыкален был и романтичен. Но брак разнес в щепки его представление о женщинах.
Он объяснял жене: в симфоническом оркестре - сто человек. Это указывает на точное число дней рождений. Он пил бы меньше, поскольку в июне совпадает у кларнета и тромбона, а литавры и контрабас закодированы. Но три недели назад дирижеру пришла мысль по-новому прочесть Богатырскую симфонию Бородина. И к ним прикрепили семьдесят балалаечников-виртуозов.
На второй год жизни он принял вещи с восьмого этажа и в женщинах разочаровался. Устроился кладовщиком, подальше от них. И тут вдруг появилась маркетолог Дина. Дина светилась энергией. Её грудь открывала дверь еще до того, как она успевала протянуть руку. Её юбка была похожа на сползшую с головы резинку для волос. Эта юбка предлагала Мартынцеву совершить какой-нибудь неразумный поступок. Но за три года монашества Мартынцев утратил признаки альфа-самца и исхудал как шакал. Он мучительно вспоминал, когда женщине нужно дарить цветы – до свадьбы или после неё.
При виде маркетолога Дины его кадык начинал ходить как поршень, а руки сами тянулись к гитаре. В накладных вместо росписи он рассеянно писал: «мы вечная нежность друг друга», чем пугал пожилых экспедиторов. Во вторник День рождения Дины совпал с юбилеем дирижера симфонического оркестра. Прихватив из склада канистру спирта, Мартынцев направился в консерваторию.
Торжество было в разгаре. Когда под окнами раздались первые звуки, кошки с чревовещанием покинули микрорайон. Девичник высыпал на балкон. Какашкин двор был запружен людьми во фраках и черных платьях в пол. В их лицах читалась усталость, некоторые находились в беспамятстве. В их руках хищно поблескивали инструменты.
Неустойчивость дирижера была видна невооруженным глазом.
Опершись на пюпитр, он попросил вторых скрипок поработать левой рукой и вложить в них всю свою нежность. По микрорайону прокатился печальный мотив. Дирижер взмахнул руками, неопределенно указывая направление на одиннадцать часов. В том месте встали двое. Трубач и за его спиной – тарелочник. Не успел первый дать звук, как невменяемый тарелочник с размаху зажал его голову между тарелок. Оба стыдливо сели.
- Что, не ожидали? - алкоголь превращал все шутки дирижера в плоские. – Здесь много нот и все они разные?
По двору понеслось что-то среднее между Богатырской симфонией и ламбадой. В округе завыли собаки. Окна заполнились людьми. На мгновение оркестр замолк. Подскочил некто. Внутри фрака Дина узнала кладовщика Мартынцева.
- Выйди ко мне, донна Белла! – страшно запел кладовщик. - Страсть моя жарче огня! Если не выйдешь ты, то не увидишь ты больше на свете меня!
Прокричав это, он без пульса рухнул на спину, повалив спящего тромбона и несколько скрипок.
- А в этом мужчине что-то есть, - плотоядно заметила с балкона бухгалтер Роза Макаровна.
Было видно, что оркестр истощен нравственно, но не физически. Скрипки шили воздух смычками, рискуя ослепить половину оркестра. На галерке трубчатые колокола разливали по стаканам под присмотром бубна. Изредка и невпопад рука с бубном поднималась над головами скрипок, изображала горячечный припадок и снова исчезала. Завыли сирены пожарных машин. В квартирах качались люстры. После удара большого барабана в подъезде погасла лампочка.
- Я не вижу понимания! – гремел дирижер, пытаясь палочкой под фраком чесать лопатки. От его дыхания сворачивались в трубочку ноты на пюпитре. - Флейты еще в рот не взяли, а тромбоны уже кончили!
Напившиеся до столбняка, семьдесят балалаечников неожиданно закинули ноги на ноги и стали вычесываться как собаки. Было подозрение, что это «Светит месяц, светит ясный». Дирижер это заметил. Он вставил в рот кольцо из пальцев и свистнул.
- Ох, не любите вы играть то, что я показываю, ох, не любите!
Дина полюбила Мартынцева. У неё не было выхода. Он обещал водить этих людей до тех пор, пока она не скажет «да».
(с) Вячеслав Денисов
Оценили 28 человек
54 кармы