Горе побеждённым! Принуждение Молдавии к союзу

Целую неделю Ислам Гирей не покидал охотничьих угодий, расположенных вдоль берегов Альмы. Весенний паводок оставил в речной долине десятки мелких озёрных луж, на которых обосновались тысячи разноголосых птиц. Настоящий рай для соколиной мокрой охоты!

Загонщики едва поспевали за короткими, резкими командами ханского ловчего, искусно подогревающего азарт падишаха и его младшего брата Кырым Гирея. Царственные охотники, расположившиеся на высокой гряде речного берега, подбрасывали в воздух своих пернатых хищников и с восхищением смотрели на то, как они высоко взмывали в небо и подолгу парили над холмистой местностью. Потревоженная людьми и собаками водоплавающая живность в панике разлеталась по округе. В этот момент сокольничий запускал собственного летучего стервятника, который стелясь по земле, подбивал уток и гусей в стайки и вынуждал их лететь всё выше и выше. Для белых кречетов вымотанные страхом и ломанным полётом птицы становились лёгкой добычей. Они били их когтями.

Первым же ударом ханский любимец Инджи (в переводе с крымско-татарского «Жемчуг») напрочь снёс голову серому гусю, пытавшемуся увести молодняк в сторону от опасности. Словно не заметив одержанной победы, хищник вновь резко взмыл вверх и тут же камнем упал на следующую жертву. Ислам Гирей с восхищением смотрел на разгоряченного крылатого питомца, сумевшего в пятый раз зайти на победный круг.

«Молодец Инджи! Так их – квёлых – в пух и перья!», - в азарте кричал хан, рассекая воздух сжатым кулаком в стеганной рукавице. Свита радостными возгласами поддержала восторг Повелителя. Однако гордый Гирей никак не прореагировал на дежурные здравицы своих «рабов». Они для него мало, что значили, поскольку для всесильного хозяина Крыма подвластный народ ассоциировался с заблудшей отарой, заботу о которой Аллах возложил на его плечи.

Детство и юность Ислама прошли далеко от родины. Сначала его, несмышлёного мальчишку, отправили в Стамбул в качестве заложника. Там в дворцовой школе наставники обучили царевича премудростям придворного этикета и азам военного дела, привили любовь к изысканному слогу и воспитали в духе верности Османской империи. Вернувшись в Крым, он редко коротал время у домашнего очага. Как и все младшие Гиреи, Ислам беспрестанно учувствовал в походах, сражаясь за интересы сильных мира сего, то в Венгрии, то в Польше. Круговерть войны для него остановилась внезапно: оглушенный ударом польского палаша, Гирей оказался в плену у неверных. Последовавшие за этим семь лет варшавского плена заставили его кардинально поменять отношение к жизни – безжалостный воин уступил место расчётливому политику.

Случившееся преображение помогло Исламу взойти на престол, оставив многих конкурентов с носом. Его расчётливость и умение угадывать направления османской политики высоко ценились в Стамбуле. Особенно это стало ощущаться в неспокойное время дворцовых переворотов в Топ-Капы.

Конечно, волевой и во многом своенравный хан раздражал султанских визирей, но они прощали ему многое за успешную службу по защите северных границ Империи. К тому же, Ислам Гирей сумел пресечь сепаратистские настроения в Бахчисарае. Он трезво оценивал состояние крымского юрта, который был един в промысле набегов на неверных и разобщён неурядицами мирной жизни. Стараясь преодолеть семейные склоки и клановые распри, Гирей не раздражал своих родичей намерениями закрепить трон за сыновьями, а беям (родовой знати) гарантировал их исконные привилегии.

Беи в своих вотчинах (бейликах) чувствовали себя практически полновластными хозяевами, у них были собственные Диваны, многочисленные чиновники и грозные армии.

Каждый новый хозяин Бахчисарая вынужден был считаться с особым мнением крымских клановых вождей (Ширинами, Барынами, Яшлавами, Аргынами, Кыпчаками, Мансурами, Мангытами, Сиджеутами), которые всем видом показывали, что назначенные султаном Гиреи всего лишь гости в Крыму, а вот они и есть настоящие хозяева здешних просторов. Даже служилое дворянство, кормившееся из ханских рук, не рисковало портить с ними отношения. Ханская чехарда давно приучила татар к мысли о том, что «тот умнее, кто скромнее».

Сохранить разношёрстные кочевые племена в границах единого государства позволял промысел набегов за ясырем и дуваном. Авторитет хана среди кочевников во многом держался на доходах от работорговли. Каждый год от царствующего Гирея ждали сигнала о войне с неверными и если он медлил, то среди татар начинался разброд, грозящий перерасти в мятеж (запас прочности у степняков был весьма ограничен низкой производительностью их кочевий).

Ислам Гирей с горечью признавал, что от богатых трофеев, полученных татарами в войне на Польской Украине, почти ничего не осталось. Крым практически все необходимые для мирной жизни товары (от продуктов до женских украшений) вынужден был покупать у соседей. Грабительские доходы съедала неравноправная торговля на базарах Кафы, Судака и Гёзлёва.

Перед ханством снова вставал вопрос о пополнении казны путём большой войны с соседями. Вот только куда, на этот раз, направить удар степной Орды? Польская окраина, разрушенная двумя годами безжалостной козачьей войны, лежала в руинах. Новый набег на земли Великой Польши вряд ли обещал лёгкую победу. Во-первых, для таких больших расстояний требовалась основательная, дорогостоящая подготовка (разведка, обоз, фураж и т.п.). Во-вторых, Зборовский мир вполне устраивал хана: поляки возобновили уплату поминок и практически отказались от наступления на степь. В-третьих, даже загнанный в угол заяц, становится тигром: не хотелось Исламу будить западных соседях переживания, от которых всем может не поздоровиться.

В большей степени Гирею нравился вариант рейда по южнорусским границам. Со времён Фёдора Иоанновича Московия настойчиво отодвигала границу в сторону Черного моря. Десятки городов и сотни сёл были построены за последние полстолетия, даже Смута не нарушила данной тенденции (государственная колонизация тогда уступила место стихийным новосёлам из неспокойных центральных районов царства). На Дону появилось казацкое войско, которое в отличие от запорожцев вело оседлый, земледельческий образ жизни. Москва сумела прикормить вольных хлебопашцев и сориентировать их на защиту интересов государства. Обжившиеся казачки стали нападать на татар, принуждая их перенести активность подальше от русских границ. Самое отвратительное заключалось в том, что эти новые обитатели Дикого Поля не хотели участвовать в сложившихся отношениях по поводу работорговли. В противоположность малороссам донцы не прельщались живым товаром, их интересовал только дуван («поход за зипунами»). В набегах на крымский берег эти беспредельщики убивали всех подряд: и старых и малых. Попытки договориться результатов не принесли. Хорошо бы уговорить Хмеля покарать этих разбойников, а заодно и поживиться добром из русского пограничья. Одним выстрелом можно убить двух зайцев: и казаков прогнать и гетмана с царём поссорить! Вот только как это сделать?

Соколиная охота немного развлекла хана, но не освободила его от тяжелых раздумий. Кырым Гирей, пытаясь вернуть старшему брату душевное равновесие предложил заночевать в Алма-сарае, где в декорациях персидских сказок можно было по-настоящему расслабиться. Весь вечер братья наслаждались звенящими звуками зурны, любовались гибкими станами прекрасных танцовщиц, курили запретный для простых смертных кальян, пока благодатный сон окончательно не сморил их. Утренние трели соловья вернули Ислама на грешную землю – в мир, в котором ему каждый день требовалось доказывать своё право на власть.

Вернувшись в Бахчисарай, хан Гирей продиктовал письмо Хмельницкому. В нём он призвал гетмана начать войну с московским царём, который в нарушение всех клятв потворствует разбою донских казаков, а также подстрекает окраинных землепашцев на заселение земель ему (Алексею Михайловичу) не принадлежащих. Ислам пригрозил вождю Малой Руси, что отказ от совместной борьбы с московитами может вынудить его силами Орды поддержать реваншистские настроения поляков. В подкрепление своих резких слов хан распорядился освободить из полона злейшего врага Богдана – Николая Потоцкого, униженного памятью о поражениях 1648 года, но преисполненного жаждой кровной мести.

Хмельницкий, прочитав ханское послание, тут же отправил эмоциональное письмо Алексею Михайловичу: «… как началась у меня с ляхами война, то я к Донским казакам писал, чтобы они... на Крымские улусы войной не ходили; но Донские казаки моего письма не послушали, на Крымские улусы приходили: так я Крымскому царю хочу помочь, чтобы Донских казаков впредь не было... а если царское величество будет за Донских казаков стоять, то я вместе с Крымским царём буду наступать на московские украйны» [С.М. Соловьёв, Собр. соч., М. 1988., Кн. V. С. 532].

Однако гетман по старой привычке решил написать ещё несколько писем – их величествам: королю польскому, султану турецкому, хану крымскому. Всех троих Хмельницкий уверял в своей преданности и в желании соблюдать старые договорённости.

К Яну Казимиру козацкое послание прибыло в тот момент, когда он с трудом приходил в себя после визита московских посланников. Вместо подтверждения условий «вечного мира» царские дипломаты заявили полякам протест по поводу «оскорбления и бесчестия государя Большой Руси» в печатных книгах, распространяющихся на территории королевства. За нанесённую обиду московиты требовали полумиллионный штраф в звонкой монете и возвращения земель, утраченных в Смутное время. В противном случае русские грозили войной, в которой их поддержат татары, турки и козаки. В подтверждение сей угрозы королю дали возможность ознакомиться с письмами Хмельницкого, в которых тот просил принять Малую Русь под царскую длань и призывал Москву к войне против католиков, во имя объединения всех русских земель. Плоды многолетних переговоров по втягиванию России в антиосманский союз в один миг были уничтожены медвежьим рыком из кремлёвских палат.

«Кто же вдохновил царя Алексея на разрыв с Речью Посполитой? Похоже, что здесь не обошлось без интриг Хмельницкого! Пора этой курве заткнуть рот!», - сделал вывод король-иезуит. Назавтра в сейме было объявлено, что вернувшемуся из плена Николаю Потоцкому возвращается булава Великого гетмана коронного и предоставляется право силой навести порядок на окраинах государства. Воодушевлённый королевским доверием магнат тут же призвал к войне с козаками до тех пор, пока «вся земля не покраснеет от козацкой крови».

В Стамбуле гетманское письмо попало в руки великого визиря Мурада-аги, который благожелательно относился к союзу с Войском Запорожским. Самый влиятельный сановник Империи прозорливо считал, что Блистательную Порту в будущем ждёт большая война в Европе и возможный протекторат над козаками позволит ей обезопасить северные рубежи от московитской и ляшской агрессии. Старый янычар внимательно отнёсся к просьбе Богдана повлиять на Ислам Гирея и отговорить того от несвоевременной войны с Москвой. Действительно, джихад против Русского царства мог обернуться непредсказуемыми последствиями: укреплением антиосманского союза между Польшей и Московией; военным поражением татар и ответным наступлением неверных в пределы Крыма; польским реваншем в «козацкой войне» и крахом Хмельницкого. «Нет», - подумал визирь: «Богдан прав, когда просит перенаправить орду в иное место. Вот только куда?».

Выбор был невелик: Кавказ или Балканы (придунайские княжества). Все эти территории входили в состав Османского государства, но Стамбул из-за внутренних неурядиц и войны с венецианцами мало интересовался их проблемами, предпочитая взымать налоги и время от времени следить за тем, чтобы местные правители не мнили себя слишком самостоятельными. Поход в сторону кавказских предгорий грозил осложнить отношения с Персией – с давним, непримиримым соперником османов. Шииты, недавно утратившие в войнах с Турцией Багдад, вряд ли позволили бы хозяйничать соседям в своих кавказских провинциях. Их своевольные кызылбаши были готовы не только к обороне, но и к нападению. Война на два фронта султану была не нужна, поэтому наиболее подходящей целью для татар и козаков могла быть Молдавия.

Тридцатилетняя война пагубно отразилась на торговых отношениях между исламским Востоком и христианским Западом. Большинство старых дорог, напрямую связывающих регионы, были блокированы конфликтующими сторонами. Пришлось купцам освоить путь в Польшу через Молдавию, что, безусловно, положительно сказалось на благосостоянии здешнего населения. Вместе с ростом богатства в княжестве обострилась борьба за власть. В ней участвовали не только местные бояре, но и представители торговых кланов (левантийцев, греков-фанариотов, албанцев, евреев), стремящихся с помощью политических интриг ослабить конкурентов.

Такой расклад не совсем устраивал Стамбул. Конечно, право утверждения господаря на троне у султана никто не отбирал, и он, советуясь с великим визирем, решал кому доверить управление в процветающей стране. Как правило, главным аргументом при выборе кандидатуры был размер взятки (иногда доходивший до 1 миллиона золотых). Однако каждый новый правитель, освоившись в княжеском дворце, быстро забывал про клятвы верности Халифу и начинал дрейфовать в сторону Варшавы. Вот и нынешний господарь Василий Лупул породнился с могущественными Радзивилами, принял покровительство короля и решил, что ежегодный харач (налог османам с вассальной территории) в достаточной степени оплачивает свободу его действий.

«Пора напомнить выскочке, разбогатевшему по милости султана, о том, что пренебрежение к интересам империи достойно сурового наказания», - пришёл к выводу Мурад-ага и продиктовал писцу письмо Ислам Гирею, в котором предостерёг того от большой войны с Московией и посоветовал укрепить влияние ханства на западных рубежах, где своевольничает хитрый ни то албанец, ни то грек.

Справка! В начале XVII века валашский господарь Михай Храбрый смог объединить все три придунайских княжества под одной короной. Его отчаянная борьба с османами за суверенитет Валахии, Трансильвании и Молдавии закончилась предательством союзников – австрийцев и местных бояр. И те, и другие с готовностью избавились от излишне воинственного правителя, чтобы тот своими действиями не рушил привычную картину мира.

Проект суверенной балканской державы похоронили, а в её распавшихся частях к власти пришли новые кланы. От старых они отличались тем, что опирались не на внутренние, а на внешние силы. В частности, в Молдавии и Валахии стали править братья Иеремия и Симеон Мовилэ (Могила). Эти господари возвысились благодаря поддержке еврейских капиталов Валахии и Бессарабии, а также польского короля, строившего планы по расширению границ Речи Посполитой на юг. Союз господаря с Сигизмундом Васой (Вазой) дорого обходился молдаванам. Им приходилось брать на себя расходы по кормлению жолнеров в княжеских крепостях, и нести двойную нагрузку по сбору налогов для оплаты дани не только Стамбулу, но и Варшаве.

Такая двойная политическая игра не могла долго продолжаться. В султанском дворце забили тревогу и стали искать замену «многовекторным» политикам. Спонсорами процесса выступили греки-фанариоты (константинопольские кланы, издавна контролирующие балканскую торговлю). В поле зрения хитрых толстосумов попал албанский македонец Василе Лупу (Василий Лупул), который в молодости успешно торговал в османской столице крупными партиями зерна и мяса, а затем вложил нажитый капитал в карьерный рост при молдавском господаре. Фанарские семьи (Фанар – старый стамбульский район, в котором селились потомки византийцев) с момента падения Константинополя кредитовали воинственную политику султана, поэтому рокировка пропольского князя на аполитичного финансиста затруднений не вызвала.

Став хозяином Молдавии Василий Лупул развернул бурную деятельность по созданию условий для экономического роста страны. Он поощрял привилегиями транзитную торговлю (строил для купцов постоялые дворы, обеспечивал их караванам охрану), а также привлекал на пустоши колонистов из неспокойных соседних земель, освобождая их надолго от податей. Господарь даже умудрился отодвинуть своих благодетелей фанариотов от кормушки, когда обнаружил, что те препятствуют левантийцам расширять связи с поляками. Такой шаг невольно сблизил Лупула с Владиславом Вазой. В княжеских крепостях опять расположились польские солдаты, а часть таможенных доходов из Ясс перекочевывала в Варшаву. Впрочем, отблагодарить Халифа и его Диван хитрый политик никогда не забывал. Угождая «и нашим и вашим», Василий Лупул правил уже 16 лет.

Ответное послание Хмельницкого хану в Бахчисарай привёз полковник Кондрат Бурляй, который протоптал дорожку в Крым еще в 1648 году (скорей всего, тогда он, а не Богдан уломал Гирея на союз с восставшей Сечью). В письме гетман заверял о дружбе и выражал готовность поддержать Юрт в набеге за ясырем и дуваном, однако просил «повелителя Великой Орды» не тревожить русских границ, поскольку для истощенной войной Гетманщины экономическая и политическая помощь Московии была критически необходима. Среди возможных целей для совместной военной кампании он упомянул земли неверных султанских вассалов, обогатившихся «милостью Халифа» и замышляющих против него союз с поляками.

Выстроенная Хмельницким конструкция сработала к середине лета 1650 года. Гирей без поддержки козаков не рискнул бросить вызов Алексею Михайловичу и переключился на подготовку похода в сторону Днестра и Дуная. Смущало его только, то, как к подобной акции отнесутся в Топ-Капы. Письмо Мурада-аги устранило все сомнения. Набегу быть!

Всё же потомок Чингисхана перестраховался: сам эту авантюру не возглавил – послал брата Кырыма, предполагая, в случае провала, свалить на него ответственность за самодеятельный разбой.

Сборы были недолгими – в августе 1650 года 20 тысячная орда вырвалась на просторы Дикого поля.

Справка! В ходе подготовки к набегу татары запасались оружием, продовольствием, возможно большим количеством верховых лошадей. Татары очень легко одевались: рубаха из бумажной ткани, шаровары из нанки, сафьяновые сапоги, кожаные шапки, иногда овчинные тулупы. Вооружались татары только ручным холодным оружием, то есть брали с собой сабли, луки, колчаны с 18 или 20 стрелами, нагайки, служившие им вместо шпор, и деревянные жерди для временных шатров. Кроме того, к поясу привешивали нож, кресало для добывания огня, шило с веревочками, нитками и ремешками, запасались несколькими кожаными сыромятными веревками 10—12 метров длины для связывания невольников… Кроме того, каждый десяток татар брал с собой котел для варки мяса и небольшой барабанчик на луку седла. Каждый в отдельности татарин брал свирель, чтобы при необходимости созывать товарищей, привешивал деревянную или кожаную бадью, чтобы самому пить воду или поить из нее лошадь. Знатные и богатые татары запасались кольчугами, очень ценными и редкими у татар. Для собственного пропитания каждый татарин вез на своем коне в кожаном мешке некоторое количество ячменной или просяной муки, которую называли толокном и из которой, с добавлением к ней соли, делали напиток пексинет. Кроме того, каждый татарин вез с собой небольшой запас поджаренного на масле и подсушенного на огне в виде сухарей теста. Но основной пищей татар в походе была конина, которую они получали во время пути, убивая изнуренных и не годных к бегу, а иногда и издохших коней. [А.Б. Широкорад «Четыре трагедии Крыма», раздел 1, глава 3, издательство Array Литагент «Вече», 2006]

Хмельницкий медлить не стал. Дождавшись уборки урожая, гетман объявил сбор реестра (40 000 козаков). Местом дислокации войска назначил Умань. Туда же подтянулся «резерв» - корпус под командованием Богданова 18-летнего сына Тимоша (Тимофея). Эти 20 000 неучтённых королевскими комиссарами козаков готовы были идти и в огонь, и в воду лишь бы заслужить право на привелеи запорожцев. Именно их планировал гетман бросить в бой вместе с татарами. Во-первых, для будущих сражений были необходимы обстрелянные, опытные бойцы и экспедиция в Молдавию вполне могла помочь подготовить новобранцев к серьёзным испытаниям. Во-вторых, среди «серых» (неучтённых) козаков было немало буйной молодежи, которую неплохо было бы проредить в боях, которые мало, что решали, но и лёгких побед не гарантировали.

Пока татарская конница волнами прочёсывала территорию между Днестром и Прутом, Хмельницкий окончательно определился с планом военных действий. Разведка донесла гетману, что Николай Потоцкий во главе 15-тысячного войска стал выдвигаться к Каменецу, рассчитывая ударить по козакам и татарам в момент их возвращения из Молдавии (когда они устанут и отяготятся трофеями). Предотвращая коварство поляков, Богдан оставил реестр при себе (в районе Цецоры), а в рейд по владениям Лупула отправил резервистов под командованием опытного Филона Джеджалия. Старшему сыну Тимошу, недовольному своим отстранением от руководства операцией, гетман строго наказал слушать наставника и набираться опыта для будущих сражений.

Справка! Филон Джеджалий принадлежал к плеяде тех сподвижников Богдана Хмельницкого, которые прошли с ним весь путь тягот и побед в «козацкой войне». Как считают исследователи, в козаки он попал волею судьбы, когда его, крымско-татарского мальчишку, пленили запорожцы.

По традиции того сурового времени невольникам могли даровать свободу если те соглашались на вероотступничество.

Подросток, оказавшись в среде сечевого «лыцарства», был настолько восхищён всем увиденным, что тут же пожелал креститься и остаться при курене джурой (козачком). Служа Войску «верой и правдой», Филон проявил себя не только отважным воином, но и талантливым командиром, а уж в умении спорить и убеждать мало кто с ним мог на равных состязаться.

Хмельницкий очень ценил эти качества Филона, поэтому часто доверял ему дипломатические миссии. Прекрасно владея языками, зная местные привычки и обычаи, Джеджалий мог столковаться и с татарами, и с османами. [Сушинський Б.I. Козацькі вожді України. Історія України в образах її вождів та полководців XV- XIX століть: Історичні есе: У 2- х томах. Том І. – 2-е вид. доп. – О.: ВМВ, 2004.]

В молдавском походе гетман поручил полковнику не только сражаться с Василием Лупулом, но и попробовать добиться от него согласия на брак младшей дочери с Тимошем. Дело невиданное: княжна козаку явно не пара! Однако, чего на свете нынче не бывает!? Если грек (для Богдана тонкости происхождения Лупула были мало значимы) захочет спасти не только шкуру, но и сохранить трон, то ему придётся одобрить мезальянс!

Положение молдавского господаря действительно было критическим. Когда пограничные дозоры известили его о приближении Орды, то времени на подготовку войска почти не осталось. Василий Лупул сумел распорядиться относительно обороны столицы и нескольких крупных крепостей, а сам вместе с семьёй, не надеясь на бояр и наёмное воинство, укрылся в тронном Сучавском замке. Княжеские гонцы помчались в Стамбул и в Варшаву за помощью, хотя мудрый «албанец» не сильно рассчитывал на поддержку покровителей (у всех свои проблемы).

Надежды молдаван отсидеться в крепостях рухнули с момента вторжения козаков. Эти ребята ради опустошения обывательских сундуков готовы были преодолеть любые препятствия. Одного имени батьки Хмеля было достаточно для того, чтобы гарнизоны разбежались, кинув людей на произвол судьбы.

Оцепеневшая от ужаса страна утратила волю к сопротивлению. Людоловы славянской и азиатской внешности вязали бедолаг в цепочки и направляли в сторону Килии, где их ждали алчные торговцы живым товаром. Слёз на рынке уже не было – всё выплакали по дороге. Мальчишек покупали для удовольствий и домашнего услужения на мужской половине. Девочек отправляли в гаремы, где из одних воспитывали наложниц, а из других кротких прислужниц. Молодых женщин осматривали словно кобылиц: оглаживая бока, хлопая по заду и заставляя подолгу стоять с раскрытым ртом, покуда торгующийся покупатель не соизволит рассмотреть белизну и ровность их зубов. Южные славянки, молдаванки и еврейки шли нарасхват – манкость этих женщин весьма ценилась в гаремах Стамбула, Леванта и Египта. Самая тяжелая участь ждала мужчин – их предназначали для каторжных работ (гребцами на галерах), или для ломки камня на карьерах. И там, и там подолгу люди не жили, умирая от непосильного труда и издевательств.

Гонец великого визиря утешительных вестей не принёс. Старый хитрец, получавший от господаря Василия ежегодно по 20 000 золотых, советовал султанскому союзнику договориться с непрошенными гостями об откупной сумме, а пока идут переговоры приглашал княгиню с детьми погостить к себе во дворец на берегу молочно-бирюзового Босфора.

Заметки на полях! Василий Лупул был дважды женат. Первый брак с Тудоской (дочерью боярина Кости Бучка) был заключен по расчёту, чтобы стать своим среди молдавских аристократов. Любви особой не было, зато родились трое детей: сын Иоанн, дочери Мария и Руксандра (Розанда). Возвысившись в господари, Лупул задумался об их судьбе. Сыну решил добыть соседнюю Валахию, а дочерей сосватать в Польшу, чтобы укрепить союз с магнатскими семьями. Война с соседями принесла одни неприятности. Василий щедро заплатил султану за разрешение сместить валашского господаря Матея Басараба с трона. Правда, падишах фирман подписал, а войска не дал. Пришлось рассчитывать на своих наёмных солдат. Старый Матей (ему в то время стукнуло 59 лет) бросился к ногам трансильванца Дьёрдя I Ракоци и, заручившись его поддержкой, дал отлуп непрошенным гостям. Юный княжич Иоанн после этих событий приуныл и захворал. Лечили наследника даже султанские лекари, но не помогли... Вслед за сыном умерла княгиня.

Оставшись вдовцом, Василий Лупул недолго горевал. Не дождавшись окончания траура, господарь поторопил постельничего Енаки Катаржи со сватовством. Пришлось тому ехать в далёкую Черкессию и сватать приглянувшуюся девушку Екатерину. Одному Богу известно, где князь её присмотрел! Однако, когда невеста прибыла в Яссы, то её красота и добродетель заставили умолкнуть всех недоброжелателей. Мужчины оценили и полюбили, женщины простили.

Историки спорят: была ли Екатерина Черкешенка христианкой до брака? Скорее нет, но она была искренней в молитвах и делах своих. Живя рядом с ней люди начинали осознавать, что благодать Божья не зависит от количества поклонов в церкви или в мечети, а даруется тому, кто поступает согласно совести. Для мужа она стала любящей женой и матерью двух наследников, для падчериц мудрой наставницей в момент их вхождения во взрослую жизнь, а для народа милостивой и благочестивой правительницей. [По материалам статьи Л.П.Заболотной «Екатерина Черкешенка – жена господаря Василия Лупу. Судьба одной женщины в истории Молдовы». Журнал Кавказология, 2017, №1-электронная версия]

О польской помощи в Сучаве тоже ничего не слышали, поэтому господарь Василий решил вступить в переговоры с захватчиками. Он направил письмо в козацкий табор под Яссами, надеясь, что его прочтёт Хмельницкий. Гетмана там не оказалось, но от его имени ответил Филон Джеджалий. Опираясь на разговор с Богданом, полковник обвинил Лупула в намерении поддержать польских панов против Войска Запорожского и потребовал от него контрибуцию в пользу козацко-татарского союза в полмиллиона золотых. Сумму объявил запредельную, поскольку рассчитывал на торг, в котором условием для послаблений было согласие князя на свадьбу Розанды и Тимоша.

Лупул оказался в безвыходном положении: денег на откуп не было, дочь за выродка – козака отдавать категорически не хотел. Он так испугался перспективы подобного брака, что тут же отправил Розанду к сестре в Литву. Время шло, а господарь молчал, тогда черкасы пожаловали под стены Сучавы. Стоя на крепостной стене Василий крепко задумался.

Заметки на полях! Лупул в глазах своих современников был безродным выскочкой, узурпировавшим трон, однако все его критики признавали предприимчивость, целеустремлённость и смелость господаря. Он никогда не довольствовался достигнутым, постоянно строил планы относительно себя, детей, многочисленных родственников. Сам плохо спал и другим покою не давал. Потерпев фиаско в поглощении Валахии, Лупул сделал ставку на династические браки дочерей. Он не просто искал им женихов, а готовил их к роли светских дам, способных удивлять, очаровывать, подчинять. К услугам девушек были лучшие учителя Подунавья, самые красивые наряды и украшения.

Опытный спекулянт зря денег не потратил – в 1644 году к Марии посватался Януш Радзивил. Он был «владетелем семи княжеств в Литовской земле, родственно связанным с царствовавшими домами в Европе… Но, кроме блеска такой связи, свойство князя Януша Радзивила с Лупулою представляло еще другие, более ценные, ожидания. Лупула, как родственник и преемник господарскаго дома Могилы, дружелюбного некогда Польше, всегда поддерживал добрые отношения с короною польскою, но никогда он не выступал с более ясными доказательствами своего расположения к польской короне, как в настоящем случае. Родственная связь с домом Радзивилов была решительным шагом к переходу господаря на сторону Польши». [Карл Шайноха. Домна Розанда. Историческая монография. Журнал "Русская Мысль", N 6, 1881- электронная версия архива]

«Всё разрушил проклятый Хмель! И поляков отвадил, и младшую дочку захотел вместо дворца на хутор отправить. Не отдам!», - подумал господарь Василий и тут же спохватился: «Что делать!? Денег нет. Войска нет. Ещё пару недель и страна опустеет. Господи, помоги!»

Когда эмоции отца улеглись, к Лупулу вновь вернулся разум правителя. Он прекрасно понимал, что «козачий властелин» не зря затеял сватовство – ему позарез была необходима легитимность не от короля и султана, а от родства с «сильными мира сего». Гетман задумал обособить «Войско» в отдельное государство, а потом заручившись покровительством, к примеру Порты, построить династию на «валашский манер».

«Круто берёт быдлячий господарь!», - распалялся Лупул: «Только в этом мире выскочек терпеть не могут и рано или поздно съедят этого черкаса без перца! Ляхи или турки – все равно съедят! Единственно, звёздочку мою – Розандочку – этот смерч погубит. Эх!».

Чтобы не потерять всё Василий принял условия капитуляции. От татар откупился 120 тысячами серебра, а козакам отсчитал 10 тысяч золотых. Со свадьбой стороны решили не тянуть – отгулять сразу после Рождества.

Юная Домна-Розанда стала главным призом и жертвой этой войны. Ночами ей снились принцы на белых скакунах, а днями она жалилась на свою горькую судьбу, которая оставила принцессу на бобах. Мария Радзивил утешала родную сестру, как могла, но ей нечем было помочь. Литовское и польское панство, часто кормившееся из рук отца, клявшееся ему за пиршескими столами в любви и верности, боязливо отсиживалось в пограничных замках, даже не пыталось выручить христианского господаря из беды.

Когда Николай Потоцкий, обладавший 15-тысячами отборного войска, отважился на поход в сторону запорожского коша, отягощённого молдавской добычей, Богдан Хмельницкий с табора не снялся – послал гонцов к ясновельможному пану с кратким предупреждением: «Не рыпайся, друже гетман, а то проводишь козаков до Варшавы!» Этого оказалось достаточно, чтобы с иголочки одетые, и до зубов вооружённые «храбрецы» повернули домой.

В царстве уныния только Василий Лупул сохранил волю к борьбе за счастье дочери и не смирился с навязанной дружбой Хмельницкого. Он написал письмо Яну Казимиру, в котором просил принять его семью в польское подданство и предоставить ей убежище в случае султанской опалы. Особо господарь жаловался на произвол козацкого гетмана и на беспардонное сватовство его сына к Розанде. Искусный дипломат, упирая на нормы европейского лествичного этикета, выражал сомнение в законности такого брака, если он состоится.

В то же время Лупул отправил послов в Стамбул с подарками и известием, что он жив, сохраняет власть в Молдавии и верность вассальной клятве султану. Мурад-ага испытал некую досаду от полученных новостей. Великий визирь уже сторговался с новым соискателем княжеского трона и свыкся с мыслью, что его и султанская казна пополнятся тысячами золотых монет. Вместо прибыли пришлось потратиться на знак внимания спасшемуся Лупулу. От имени Великого падишаха и Халифа ему, в Яссы, отправили саблю, кафтан и фирман, продляющий правление на ближайшие годы.

Принуждение Хмельницким молдавского господаря к политическому и брачному союзам в Речи Посполитой восприняли очень болезненно. Лупул может быть и был «сукиным сыном», но как партнёр во многом устраивал панство. Во-первых, он наладил торговые отношения не только со Стамбулом, но и Левантом, что позволило Польше неплохо зарабатывать, перекупая товар у себя и перепродавая его соседям (Германии, Швеции, Дании). Во-вторых, Молдавия не позволяла янычарам квартировать в своих городах и образовавшийся буфер перед польскими границами исключал возможность внезапного турецкого вторжения. В-третьих, князь Василий по облику и по поступкам был близок шляхте.

Сочувствующие поляки подтолкнули короля к решению о даровании всей господарской семье подданства и прав на защиту. Среди магнатской молодёжи возник культ Розанды - благородной девушки, попавшей в беду из-за интриг быдляцкого гетмана Хмеля. В Яссы заявились сваты от Потоцких и Вишневецких. Обе партии были блестящими, но сыну коронного гетмана (Петру Потоцкому) Лупул отказать никак не мог. За спиной Потоцких стояла армия всей Речи Посполитой и представить, что Богдан посмеет бросить ей вызов ради женитьбы сына мог только безумец.

Недооценил господарь козака! Богдан поначалу побуянил, поматерился, а, успокоившись, принялся за дело.

«Стремясь к своей цели всевозможными путями, Хмельницкий готовился начать войну за Розанду с Волощиною и Польшею и одновременно готовил удар Лупулу в том месте, откуда всего больше грозила ему опасность, именно в Диване. К прежним доносам о сношениях Лупула с Польшей Богдан присоединил новые, которые становились настолько грознее предыдущих, насколько возрастал в Стамбуле авторитет Хмельницкого и подрывалось там прежнее значение господаря Василия Лупула». [Карл Шайноха. Домна Розанда. Историческая монография. Журнал "Русская Мысль", N 6, 1881- электронная версия архива]

Для великого визиря гетман стал самым важным агентом на северных границах империи. Он помог разрушить союз московитов с ляхами, успокоил богатыми трофеями татарский улей в Крыму, пополнил султанскую казну звонкой монетой… Главное: Хмельницкий готов был стать вассалом Халифа! «Почему бы не помочь столь полезному другу в малом желании устроить судьбу сына?», - подумал Мурад-ага, но решил действовать без грубой силы, чтобы не разрушить хрупкий мир на Подунавье.

По традиции в отношениях с вассалами Диван практиковал заложничество. Дети господарей и прочих владетелей приглашались «в гости» на всякий случай, чтобы у их отцов не возникло фантазий для излишней самостоятельности. В султанском гареме пожили обе дочери Лупула, но после воцарения Мехмеда (юному хозяину Топ-капы было всего 6 лет) Кёсем султан за ненадобностью разогнала жён и наложниц малахольного Ибрагима по дальним поместьям, а заодно спровадила домой скучающую Розанду. Торговая выгода прочно привязывала господаря Василия к Стамбулу и не было оснований тревожиться насчёт его «верности». Однако события 1650 года всё взбаламутили и прояснили пропольскую позицию Лупула. Замужество младшей дочери могло сподвигнуть его на разрыв с османами. Если бы господарь сбежал к ляхам «гол как сокол», то особой беды бы в этом не было. Так ведь не захочет Василий оставить свои сокровища (слухи ходили про 6 миллионов талеров) и «всё, что нажито непосильным трудом» переправит в Польшу.

«Пусть Розанда погостит в Топ-капы, пока страсти улягутся.», - размышлял визирь: «А Лупул на привязи сидеть будет, налоги платить и взятками безопасность дочери оплачивать!»

Хмельницкому же старый интриган отправил письмо, в котором называл его сыном, обещал содействовать всем его замыслам (намекая и на свадебный прожект), а конце сообщал о присвоении гетману почётного звания «стража Оттоманской Порты».

Ласковое письмо и богатые дары (очередные халат и сабля) из Царьграда ничуть не расслабили Хмельницкого. Для него было ясно, что война не за горами и на этот раз одними козаками и татарами от ляхов не отобьёшься. «Хорошо бы султан янычар прислал!», - помечтал Богдан, но тут же опомнился: «Война с венецианцами османам глаза застлала! В сторону Руси и не посмотрят! Надо в Европе союзников поискать.».

На примете у гетмана были два «заклятых друга» Яна-Казимира – неудачливый соискатель польской короны Дьёрдь Ракоци, располагавший силами воинственных трансильванцев, и шведская королева Кристина, с детства воспитанная в ненависти к потомкам Сигизмунда III.

Миссию по сколачиванию антипольской коалиции Хмельницкий доверил «князю Шуйскому» - Тимошке Анкудинову. Прибившийся к гетманскому кошу Самозванец расположил козачьего вождя хорошей латынью, благородными манерами, умением мыслить и действовать нестандартно. «Такой варнак и в ад слетав – живым вернётся!», - заключил Богдан и благословил Анкудинова в дипломатический вояж.

Интересно! Тимофей Анкудинов смог выполнить поручение гетмана в полной мере, но его полномочия не позволили строить с предполагаемыми союзниками конкретные планы. Если бы миссию Самозванца подкрепили очередные посольства в Стокгольм и Албу-Юлию, то, возможно Потоп перерос бы в цунами.

Богданова дипломатия сделалась известна в Варшаве. В конце 1650 года король уведомил шляхту, что Хмельницкий строит козни против Речи Посполитой, тем самым нарушает Зборовский договор, и подготавливает вторжение в пределы Великой Польши.

В декабре собрался сейм. Хмельницкий прислал на него депутатов из старшины и те потребовали от панства не только уничтожить унию, но и подкрепить статьи заключенного мира заложниками от магнатских семей Вишневецких, Конецпольских и Любомирских.

Козачий ультиматум произвёл эффект разорвавшейся бочки с порохом: шляхта встала на дыбы, обнажила парадные сабли и призвала короля объявить сбор Посполитого Рушення (шляхетского ополчения) для похода на Чигирин.

Неожиданно для всех Сейм, созванный накануне Рождества для преодоления разногласий между метрополией и окраиной, обернулся скандалом и войной. Рубикон был пройден и ни одна из сторон не желала уступать.

Пока соседей сотрясали скандалы, Ислам Гирей наводил порядки в собственном доме. Перво-наперво, собрал налог с участников осеннего набега на Молдавию (пятую часть цены трофеев), затем распорядился поправить дороги, починить мосты, построить новую мечеть возле дворца… Да много чего в его полукочевом государстве требовалось чинить и строить! Даже стены парадных залов в его бахчисарайской резиденции давно не обновлялись: каменные узоры обсыпались, росписи орнаментов выгорели, кое-где виднелись трещины, в которые задувал зимний ветер. Не то чтобы денег на ремонт не было, нет в последние годы их хватало, но родовое гнездо для большинства Гиреев за последние полвека утратило значение отчего дома. Они туда попадали по султанской воле и чувствовали себя подобно янычарам в казенном доме, поэтому не скупились на роскошные декорации (персидские ковры, драгоценную посуду, хрустальные люстры, зеркала и т.п.) и были почти равнодушны к искусству зодчих. Восторженные отзывы иностранных гостей о великолепии Бахчисарая рождались преимущественно в весеннее или летнее время, когда изъяны местной архитектуры тонули в зелени дворцовых садов и диких лесов, а божественный хрустальный воздух, рвущийся с моря в горное ущелье, наполняли трели соловьёв.

В зале неподалёку от сеней, в которых всегда было полно служилого народа, Ислам Гирей оборудовал кабинет, где в короткие зимние дни советовался с калгой, принимал гостей из ханской большой родни, диктовал письма беям, а иногда просто дремал среди горы парчовых подушек. В этот момент могущественного падишаха будить никто не рисковал, но Кырым Гирей в этот раз отодвинул постельничего и потревожил брата. «О Великий Повелитель, да пребудет с Вами мир, благополучие, милость Аллаха и Его благодать! Простите раба своего за дерзость, но обстоятельства торопят дела.», - скороговоркой начал Кырым и тут же перешёл на шёпот: «От ляшского короля Яна Казимира прибыли посланники и просят Вас о скорой встрече!».

В иные времена Ислам Гирей задал бы взбучку калге за нарушение всех правил дворцового этикета, однако новости из Варшавы ему были очень нужны, и он поторопил брата с аудиенцией. Послов приняли поутру в малом тронном зале, предварительно промурыжив во дворе на холоде.

Послы не подали виду, что продрогли, были учтивы и словоохотливы. Видимо король в наставлениях своих просил их поподробнее рассказать о событиях на Сейме. Ян Казимир, зная о семи годах польского плена Великого хана, хорошо просчитал его реакцию на демарш шляхтичей по отношению к зарвавшимся холопам. Ислам Гирей невольно проникся сочувствием к высшему сословию соседней страны, поскольку имел представление о той пропасти, что разделяла панство и быдло. Величественные костёлы, мощёные улицы, неприступные замки, яркие одежды и торжественные церемонии – это всё мир надменного, но просвещенного слоя господ, вокруг которого развивались достаток и благополучие. Если козацкой голытьбе дать возможность разорить этот оазис, то многие земли вокруг зачахнут и у его юрта не будет ни ясыря, ни дувана!

Вручив послание от короля, польские дипломаты, пятясь спинами, исчезли в темноте дверного проёма. Ислам Гирей тут же вызвал чтеца, чтобы поскорее вникнуть в суть предложений «августейшего брата». Ян Казимир, ссылаясь на статьи Зборовского мира, подтверждал право Великого хана на просторы Дикого Поля, обещал не задерживать выплату поминок, не вмешиваться в дела придунайских княжеств… Взамен просил о дружественном союзе, чтобы не позволить козацкой черни разрушить вековой порядок на их землях. Король выражал тревогу по поводу укрепляющегося союза схизматиков с Московией и предупреждал крымского владыку о том, что воссоединение Руси повлечёт за собой большие беды и для Польши, и для Великой Орды.

Ислам Гирей ещё пару раз просил прочесть письмо короля. Он хорошо знал, что его дружба с Хмелем и козаками к добру не приведёт. Каждый год их общей войны приносил хану золото, а черкасам позволял отгораживаться от поляков, строить своё государство. Разум подсказывал, что деньги быстро промотаются, а по соседству вырастет агрессивный, не признающий старых законов хищник, который похоронит нынешних «хозяев мира».

«Всё это будет, но не в этой жизни. Не сейчас!», - подумал Гирей и решил остаться на стороне того, кого нынче любит Фортуна.

Уважаемый читатель! Данная статья является продолжением повествовательного сериала «Хмельнитчина»:

I часть. Как зрел нарыв

II часть. Богдан Хмельницкий – «чёрный лебедь» Речи Посполитой

III часть. Союз Креста и Полумесяца против Белого орла

IV часть. Огонь козацкой революции

V часть. Смерч на рубежах Великопольских земель...

VI часть. Улыбка фортуны

VII часть. Интрига с Самозванцем

А если тебе понравился материал, обязательно оцени его и подпишись, чтобы следить за продолжением истории Хмельнитчины. Нам важно видеть, что наш труд востребован и интересен.