Полярная дочь. Ее путь к Богу лежал через Антарктиду

 На заставке: Бухта Ардли, станция «Беллинсгаузен», остров Кинг Джордж, зимовка 2009–2010

Ее называют «официальным режиссером Антарктиды». Она стала пятой российской женщиной, которая провела там целый год. «Через несколько месяцев в Антарктиде из тебя начинает лезть все твое настоящее, кто ты есть, и скрыть это не представляется возможным ни от себя, ни от кого-то другого», — рассказывает она. Наш собеседник — Ольга Стефанова, настоящий полярник и девушка, для которой, кажется, нет ничего невозможного.

Полярная дочь. Ольга Стефанова

– Ольга, скажите, пожалуйста, а что «полезло» из вас во время годовой экспедиции в Антарктиде? Что нового вы о себе узнали?

– Можно я расскажу историю, которая все объяснит? Начну ее издалека, но это нужно для понимания. Я отсняла материал для фильма «Зимовка» и вернулась в Москву. У меня 115 часов материала, в котором много спорных эпизодов — непонятно, можно ли ставить их в монтаж, как отреагируют герои, очевидцы, их родственники. Имею ли я право ради хорошего кино влиять на жизнь людей, с которыми провела в Антарктиде целый год? И так меня мучили вопросы профессиональной этики, что в какой-то момент я решила, что это последнее документальное кино, которое я делаю, и, наверное, в этой профессии искать себя больше не буду. Лучше просто делать что-нибудь руками. Например, быть поваром — это нужная специальность для Антарктиды. Тут начался мой урок про волю Божию.

Вид на чилийскую базу «Президент Эдуардо Фрей Монтальва» и российскую полярную станцию «Беллинсгаузен». Фото Ольги Стефановой

Закончила монтаж, фильм показали на престижных фестивалях. Я начала искать возможность вернуться — попросилась поваром на полярную станцию, но вакансия была уже занята. Так прошел год. Я подрабатывала санитаркой, работала в кафе. И отчаянно не хотела возвращаться ни в журналистику, ни в документалистику. Прошел еще год. И вот я узнаю, что на антарктическую турбазу «Барановка» требуется девушка, которая вела бы всё хозяйство. Я «загорелась» и начала писать письма, готовить документы — я подходила по всем параметрам. Но на работу вместо меня взяли семейную пару. Я в слезах пришла на исповедь и рассказала о том, что не могу принять происходящее. Священник сказал: «Ты что? Господь хоть раз тебя оставлял? Нет. Потерпи чуть-чуть, все будет. Ты все поймешь. И сейчас Он тебя не бросит». Но для меня это был конец — второй год в поисках. И вот буквально через две недели звукорежиссер «Зимовки» знакомит меня с кинокомпанией, которая очень хочет делать проекты об Антарктике. Для меня это был ответ на мой вопрос о предназначении — все-таки мне нужно снимать. Бог меня помиловал и оставил в профессии.

Фото Бруно Зендера

Мне сделали предложение, от которого невозможно отказаться: снимать полнометражный документальный фильм для телеканала «Россия 1» с полным финансированием про все российское присутствие в Антарктиде. Мне предстояло совершить кругосветное путешествие по всем нашим антарктическим станциям на научно-экспедиционном судне «Академик Фёдоров». Мечтать о таком я даже не могла. Потом возникла идея сделать не только фильм, а еще и спецрепортажи для программы «Вести».

И дальше у меня была жесткая прививка от гордости. На меня легла огромная ответственность — впервые в истории российского телевидения осветить антарктическую экспедицию прямыми репортажами оттуда. Этого никто никогда не делал. Это эксперимент и испытание, в который вложен колоссальный бюджет. Со всем багажом предстоящих дел я сажусь на судно в Южной Африке, и мы направляемся в Антарктиду. Мое внутренне состояние в тот момент — круче меня никого нет! Я делаю то, чего никогда не было на российском телевидении, и делаю это в одиночку. Обычно в «Вестях» съемочная группа — это три-четыре человека, причем это мужчины, которые носят тяжелую технику. Выходит, я круче четырех мужиков! Я была под впечатлением от собственной значимости и исключительности

На подходе к Антарктиде нам предстояло пройти штормовые широты. Я сняла огромные волны и хотела показать, как качка выглядит внутри корабля. Пошла на камбуз, где во время штормов летают тарелки, плюшки, стулья, люди и все остальное. Прихожу, а там на удивление все спокойно. Повар делает ватрушки на полдник, ничего не летает, не катается. Я немного отвлеклась, и в этот момент очередная волна накренила судно так, что огромный чан с солянкой перевернулся прямо на меня. Она была холодная, но очень жирная. Линолеум на полу моментально превратился в каток. Следующая волна кидает меня в стену, прокатывает через весь камбуз, и я, падая, со всего размаху ударяю камерой об пол. Единственной камерой. И разбиваю ее вдребезги. И вот она лежит на полу, раскуроченная, из нее торчат детали, и все это залито жиром. Понятно, что ни одного кадра больше эта камера не снимет. А другой у меня нет. Впереди четыре с половиной месяца антарктического сезона, постоянных съемок, высадок в Антарктиде. И все, что в меня вложили, в одночасье стало мыльным пузырем, который лопнул…

Шторм продолжался еще четыре дня, я попросила молиться всех своих друзей, и все это время каялась и плакала, думая о том, что сделала со мной моя гордыня. Что я забыла, как отказалась когда-то от своего предназначения и искала легкий путь в Антарктиду в качестве поварихи. Господь вернул меня в Антарктиду, но все заслуги я приписала себе. И в этой самовлюбленности даже забыла Его поблагодарить и попросить помощи — я уже была «всемогуща» со своими спутниковыми антеннами и дорогой камерой. И тут все мое «могущество» рассыпалось в прах. В прямом смысле слова. Я рыдала, просила у Бога какое-нибудь чудо, потому что не представляла, как пережить этот позор

Съемки в проливе Дрейка, остров КингДжордж, 2011 год

Я была в отчаянии, но когда шторм закончился, ноги сами понесли меня к радистам — они лучше всех на судне смыслят в электронике. Такую технику они в руках еще не держали, но пообещали посмотреть, что там и как. Камеру разбирали сутки, каждую деталь протирали спиртом от жира. Там было очень много элементов, которые навсегда вышли из строя. И они взяли банку от сгущенки, вырезали детали из нержавейки взамен разбитых и прикрепили обратно. Нашли, откуда идут шлейфы и проводки. Камеру собрали, перемотали черной изолентой, чтобы она стильно выглядела. Когда ее включили, стало понятно, что все работает, матрица не разбились, а от жира нет непоправимых потерь… Господь руками этих ребят сотворил чудо. Это было совершенно очевидно, потому что как еще объяснить то, что три радиста с помощью банки из-под сгущенки починили новейшую камеру «Сони», которая в России тогда еще даже не продавалась?! Кстати, после ремонта они отдали мне баночку с лишними деталями, которые остались после ремонта, но это уже другая история…

— Вы говорите, что случилось чудо, то есть смотрите на ситуацию как верующий человек. А как вы пришли к вере?

— Меня крестили в тринадцать лет, но моя жизнь начала меняться, когда я в тридцать снова стала общаться со своей крестной. Я не хочу рассказывать все подробности, но уверена, что только тогда началось мое настоящее воцерковление. Это был очень трудный период в моей жизни, потому что все переворачивалось с головы на ноги. Впервые в жизни осознаёшь, например, что ты жадный. Или завистливый. А ты никогда за собой этого не замечал. И ты не понимаешь, как тебе с этим дальше жить, потому что это происходит просто на автомате. Тебе кажется, что ты осознал проблему и теперь можешь все контролировать. А ничего подобного! Проходит день-два, а проявляется еще больше сложностей. И ты понимаешь, что ничего изменить не можешь. Ты можешь только кричать Богу и просить Его помочь. Пойти в храм на исповедь и сказать: «Этот грех мне ненавистен, я хочу, чтобы было по-другом

Православная церковь на острове Ватерлоо в Антарктике неподалеку от российской полярной станции "Беллинсгаузен", Патриаршее подворье Троице-Сергиевой Лавры. Фото Ольги Стефановой

— А помолиться в Антарктиде можно? Там же есть храм.

— Можно, на станции «Беллинсгаузен» есть зимующий священник. Во время моей зимовки на службы ходило много людей, а на праздники так вообще храм был полный. Конечно, на таком особенном приходе огромную роль играет личность священника, его опыт — нужно, чтобы сложились отношения с экспедицией. В Антарктиде священник — не привилегированный человек, которой проводит только службы, а один из сотрудников команды, работающий наравне с остальными. Например, во время моей зимовки служил отец Сергий Юрин, его очень любили и уважали. На авральных работах он был впереди всех, и полярники с удовольствием приходили к нему и в гости, и на службу. Он был самым настоящим ядром, вокруг которого все объединялись. У нас даже радист в свой шестидесятый день рождения первый раз в жизни исповедался и причастился. Отец Сергий много общался и с иностранцами с соседних станций, особенно с чилийцами. Они учили русский язык, а он испанский. Это ему в скорости пригодилось — после зимовки его перевели служить в Аргентину.

               Я ждала тебя двадцать лет!

— Когда смотришь ваши фильмы, тяжело разглядеть в полярниках героев, которые готовы отдать свои жизни ради науки, ради интересов своей страны. Создается впечатление, что люди уехали в Антарктиду потому, что больше места в жизни им не нашлось…

— Что касается родины и героизма — разве это определяют по внешнему впечатлению? На мне что, написано, что я пятая российская женщина, которая зимовала год в Антарктиде? Вот и на ребятах не написано, это все внутренние качества. Экспедиция в Антарктиду — это исследование природы и себя. Должно быть что-то святое внутри, иначе трудно. Этого не увидишь глазами, но оно есть. Кстати, платят там по столичным меркам маловато, но люди все равно туда едут.

— В фильме «Станция «Восток»» вы рассказываете историю простого парня, который вместе с тягачом провалился в трещину и погиб. Нужно было подвезти волокушу для переправы, и он первый вызвался помочь. Это страшная история, но прозаическая — какой в этом подвиг?

— Ну как прозаическая… Этот человек вообще не обязан был никуда ехать. Но тут понадобилось привезти волокушу для переправы санно-гусеничного поезда полярников, причем обратите внимание — сам он не должен был идти в этот поход. Но понадобилась помощь, он первый отозвался и в итоге провалился в глубокую трещину и погиб.

Дмитрий Ламакин, погибший в 2008 году при устройстве переправы через ледовую трещину для санно-гусеничного похода на «Восток»

Именно после этой трагедии санно-гусеничные поезда перестали ходить через зону трещин. И недаром Дима чуть ли не единственный, чье тело подняли и доставили на родину, — пусть сам того не предполагая, он спас огромное количество людей. Я поехала к нему на родину и встретилась с его женой. Она сказала, что на заборе их дома вместо адреса давно стоило написать два слова: «Кому помочь?». Потому что Дима так жил. Думаю, что все это вместе и есть самый настоящий подвиг.

Аварийно-восстановительные работы на кладбище полярников на острове Буромского, февраль 2017 года. Фото Петра Никитина

— Я знаю, что ваш следующий проект как раз связан с погибшими полярниками и антарктическим кладбищем. Почему вдруг такая необычная тема?

— В 2012 я первый раз попала на кладбище на острове Буромского. Там нет земли — гроб укрепляют прямо на скалах и накрывают металлическим саркофагом. Первое захоронение было в 1957 году. С тех пор экстремальные погодные условия привели кладбище в аварийное состояние: металл проржавел, в саркофагах огромные дыры, всюду пингвиньи перья и помет. В том же году умер мой крестный брат. И я подумала: вот у него есть могилка, вся в цветах. Туда можно прийти, поплакать, поговорить с братом. А сюда, на остров, близкие умерших не могут добраться. Мне захотелось привести эти могилы в порядок. Тем более после поездок в Антарктиду эти погибшие полярники стали для меня родными. Они положили свою жизнь за то, чтобы существовала русская антарктическая экспедиция, чтобы была возможность туда поехать, в том числе и мне. Когда я вернулась из экспедиции домой и рассказала близким об увиденном, мы решили, что будем молиться за них. Теперь каждый день читаем Псалтирь и на панихидах поминаем их поименно.

Участники санно-гусеничного похода, который пришёл с «Востока», 2013 год

Мой следующий фильм посвящен всем погибшим в Антарктиде. В 2016 году наша кинокомпания совместно с Министерством природных ресурсов начала реставрацию самого обширного кладбища, которое находится на острове Буромского. Нам удалось привести его в порядок, но многое осталось незаконченным. Например, на могилах нет фотографий, которые я теперь уже собрала за два года, пока искала родственников и друзей погибших. Некоторые саркофаги нужно дополнительно укрепить — работы еще много, и ее обязательно нужно закончить. Главная задача проекта — сохранить память об этих ребятах. Про них до нас никто в таком объеме не говорил, не рассказывал. Мы ездим к семьям погибших полярников, к вдовам, к детям, к матерям. Они нас встречают с огромным количеством накопившихся за эти годы рассказов, которые никому не были нужны. Люди раскрываются просто фантастически, мне одна вдова летчика сказала: «Я тебя ждала двадцать лет!» Достала коробку с письмами, фотографиями, со стихами мужа и все о нем рассказала. Эти люди достойны того, чтобы про них были написаны книги и сняты фильмы.

Полевой лагерь на острове Буромского во время проведения аварийно восстановительных работ на кладбище, февраль 2017 года. Фото Петра Никитина

— Многие сейчас могут спросить: а как же драка на станции «Беллинсгаузен», о которой гудела вся пресса? Вы говорите о героях, а здесь совсем другая ситуация получается.

— Мне тяжело об этом рассуждать. Первые несколько месяцев ты еще можешь держать в себе свои страсти, нетерпимость, но дальше ты раскрываешься, и все лезет наружу: и хорошее, и плохое. Но во время моей зимовки такого и близко не было. Люди в Антарктиде очень хорошо понимают, что поступать так, как хочется, нельзя — это может нести тяжелые последствия. Все оставшееся время на зимовке может превратиться в ад. Обычно люди там не ссорятся из-за глобальных вещей. Есть так называемый «бытовой мусор», который иногда раздражает, но не больше.

     Приз «за ненавязчивость трагических выводов»

— Вас знают в основном по фильмам об Антарктиде, но одна из ваших первых работ совсем не про нее, а про Беслан. Почему взялись за эту тему?

— Это было через год после трагедии — зимой 2005 года (1 сентября 2004 года террористы захватили здание школы с детьми. Погибли 334 человека. — Ред). Я поехала на Эльбрус кататься на лыжах и оттуда заехала во Владикавказ к друзьям. Это как раз был день моего рождения, но разговор все время сворачивал на тему Беслана. Вообще, нами не до конца осознано, насколько это колоссальная катастрофа для осетинского народа. Есть боль, и она усугубляется тем, что реальные факты и мифы перемешаны в СМИ. Местные это видели и приходили в негодование.

Я решила сделать дипломную работу, где нет ни одного закадрового слова — просто попросила тех, кто оказался на месте трагедии, рассказать об увиденном. Я не пыталась интерпретировать что-то сама и показала картину глазами свидетелей.                                                              Beslan. The Right to Live/ Беслан. Право на жизнь from Olga Stefanova on Vimeo. https://vimeo.com/691019 

 События просто выстраивались друг за другом в единую историю и говорили сами за себя. Мне даже за фильм дали приз имени Феликса Светова на фестивале «Сталкер» с говорящей формулировкой: «За ненавязчивость трагических выводов, на которые наталкивает сама жизнь».

— Вы постоянно путешествуете, снимаете кино, выступаете с лекциями. Вам не хочется иногда остановиться, завести семью, жить «как все»?

— У меня есть крестники, друзья, свой маленький театральный кружок. Мне бывает тяжело, как и любому человеку, но я не чувствую себя в одиночестве.

В жизни есть так много того, о чем я могу рассказывать, чем могу делиться, и другие люди мне за это благодарны.

Вот пример: недавно я вернулась из Самары, где на кинофестивале показывали мой фильм ( «Станция “Восток”. На пороге жизни». — Ред.). Параллельно были лекции для студентов и детей, а финальная встреча была в женской колонии строго режима. Я до этого никогда не бывала в подобных местах и вообще не представляла, как и что им рассказывать. На журфаке и в семинарии мне было понятно, перед кем я выступаю и что нужно говорить. А что рассказывать заключенным? Я долго думала и сомневалась.

Когда я пришла, то увидела их безрадостные, поникшие лица, одинаковые серые робы и платки. Осужденных привели смотреть фильм в клуб советского образца без отопления.

Я заглянула в их глаза и из меня просто полились истории — я так же детям в 5-м классе школы рассказываю — про пингвинов, про жизнь, про радость. И тут с этими уставшими от жизни людьми произошла перемена. Они радовались, хохотали, смотрели детские ролики. Удивительно — когда я закончила и поблагодарила за внимание, они начали хлопать и вскакивать со своих мест, чтобы уходить.

Такое впечатление, что заключенные были в обычном кинотеатре, пошли титры, и они засобирались домой. Хотя по тюремным правилам вставать без разрешения им запрещено. Но они словно забыли, что находятся в тюрьме. Это было так ценно, так дорого.

У каждого человека есть свой путь, есть свое дело, которое ему дает Господь. И если ты его делаешь на совесть, с радостью и благодарностью, то оно тебе такую полноту счастья дает, что никакое одиночество близко не подойдет. Я учусь благодарить Бога за то, что мне дано.

                                                                                                    Ольга Стефанова 

Ольга Стефанова – журналист и режиссер документального кино. Закончила факультет журналистики МГУ и режиссерский факультет ВГИКа. Участвовала в шести сезонных экспедициях в Антарктиду и одной годовой. Автор документальных фильмов «Свет Белого моря» (2005), «Беслан. Право на жизнь» (2006), «В лето 7515-ое от сотворения мира» (2007), «Зимовка» (2010), «Русская Антарктида: XXI век» (2015), «Станция “Восток”. На пороге жизни» (2016), «Остров Буромского. Согревшие Антарктиду» (2017-2020). За картину «Станция “Восток”» она вместе с продюсером получила из рук президента России премию Русского географического общества. На сегодняшний день фильм набрал более миллиона просмотров в YouTube.

                   

 Источник: https://foma.ru/polyarnaya-doc...