В СССР не было оргпреступности? За что приговорили трикотажных олигархов хрущевской поры?

Сталин был кровавым тираном, жестоко каравшим тех, кто шел против государства и власти. Поэтому репрессии стали символом той эпохи. Об этом говорил Никита Сергеевич Хрущев, разоблачая с трибуны XX съезда Компартии культ личности, что подразумевало различные послабления в будущем. На смену сталинской диктатуре пришла оттепель, которая, вопреки ожиданиям, ознаменовалась еще большим закручиванием гаек на почве борьбы с экономическими преступлениями.

Принято считать, что коррупция и организованная преступность стали порождением современности. Когда наступил период вседозволенности. А в Советском Союзе царили закон и порядок. Граждане были исключительно высокоморальными, в кланы ради осуществления преступного замысла не сбивались, взяток не давали и уж тем более не брали.

Хотя, конечно, подобные рассуждения - это иллюзия. Идеализация прошлого, "когда деревья были большими". И даже в Союзе хватало всего. Встречались и коррупционеры, и подпольные миллионеры. Причем расцветать они стали именно во времена хрущевской оттепели. И Никита Сергеевич повел с ними непримиримую борьбу.

Но не потому, что эти люди - преступники. Тогда их можно было бы наказывать по закону. А потому, что их деятельность противоречила задаче построения коммунизма к 1980 году в отдельно взятой стране. Это была идеологическая борьба. Только этим можно объяснить переписывание действующего законодательства под конкретные преступления и конкретных преступников. Закон обратной силы не имеет. Но не в данном случае.

Развенчав культ личности, Никита Сергеевич Хрущев вновь запустил репрессивный аппарат по экономическим преступлениям, в результате чего уже весной 1962 года только по одному уголовному делу 21 человека приговорили к смертной казни. А всего под следствием оказалось около 150 человек.

Дело "киргизских трикотажников" стало разгромом настоящей мафии цеховиков, в обход государства зарабатывавшей миллионы и накрепко связанной с местными властями.

Спустя десятилетие после победы в разрушительной войне, Советский Союз так и не смог полностью восстановиться. Отстроились уничтоженные бомбежками города, колхозы и совхозы поставляли на стол советским гражданам продукты питания (продуктовые карточки отменили уже в 1947 году), работали на полную мощность фабрики и заводы, обеспечивая страну всем необходимым. Но только этого было мало. Победить дефицит полностью не удалось. В мирной жизни люди хотели одеваться. Носить вещи не просто чтобы тепло было, а чтобы выглядеть красиво и привлекательно. Лишения военного времени ведь остались в прошлом.

На этом и решили сыграть помощник мастера фрунзенской трикотажной фабрики Зигфрид Газенфранц и мастер одной из промышленных артелей Исаак Зингер. Оба были из семей переселенцев, которых советская власть отправила на дальние рубежи и которым несильно доверяла. Как оказалось, не зря.

На собранные по сусекам средства предприимчивые дельцы купили списанные ткацкие станки и, взяв в долю начальника трикотажного цеха Матвея Гольдмана, организовали подпольное производство в гараже прямо на территории фабрики. С персоналом тоже сильно морочиться не стали: пригласили опытных швей с той же фабрики, которые отработав законную смену приходили на подработку, которая щедро оплачивалась.

За контроль финансов отвечал бухгалтер трикотажной фабрики Ефим Абрамович - ему отвели роль бухгалтера мафии. А когда удалось договориться с председателем Госплана Киргизской ССР Бекжаном Дюшалиевым, обеспечившим устойчивый сбыт продукции, дело совсем пошло на лад.

Дефицитные предметы женского гардероба, детские вещи, трусы и носки, пошитые подпольной фабрикой, разлетались через сеть прикормленных торговых точек, как горячие пирожки. Уже через пару лет Газенфранц и Зингер стали миллионерами, зарабатывая "чистыми" по полмиллиона рублей в год.

Часть денег пускалась в оборот: в артелях закупалось списанное оборудование, которое ремонтировалось и включалось в производственную цепочку, приобретались необходимые материалы. Дополнительное оборудование устанавливалось в пустующих помещениях. Расширяясь, дельцам удалось даже договориться на использование пустующих военных ангаров.

Получая баснословные прибыли от созданной текстильной корпорации, советские капиталисты щедро оплачивали труд наемных рабочих, так что людская молва быстро разнесла весть о них по окрестностям. Но ни Газенфранц, ни Зингер прятаться от властей и не собирались. Они были уверены, что, регулярно занося взятки в кабинеты партийный бонз, могут безбоязненно жить на широкую ногу. Ведь все вопросы решены, а до столицы очень далеко.

Часть трикотажников была с Запада (их переселили во Фрунзе с западной части СССР - бывших территорий Польши и Румынии - с началом войны), их психология отличалась от нашей. Они, например, спокойно спали, наивно полагая, что, если они дали взятку верхушке, этим гарантирована безопасность, - рассказывал позже следователям один из свидетелей по делу киргизских цеховиков.

Самоуверенность, в конце концов, их и подвела.

Зигфрид Газенфранц приобрел для семьи огромный дом с участком земли, нанял прислугу. Не стесняясь одаривал жену золотыми украшениями с бриллиантами, в которых она блистала на общественных мероприятиях и приемах. А сам разъезжал по Фрунзе на вызывающе изысканном роллс-ройсе, выкупленном в одном из западных посольств.

Исаак Зингер не отставал от своего бизнес-партнера. Тоже обзавелся машиной - непременный атрибут успешного советского человека. Правда попроще, отечественного производства. Тратил деньги без счета, регулярно летая с любовницами в Прибалтику и Сочи, устраивая вечеринки небывалого размаха в киргизских ресторанах. Говорят, даже натурально купал любимых женщин в шампанском, наполняя шипучим пенным напитком ванну.

И все их невинные шалости, являвшиеся вызовом советскому обществу, оставались совершенно незаметными и для партийной верхушки, и для киргизских правоохранителей.

В условиях советской действительности полученные доходы предприимчивым дельцам некуда было девать. Ну дом, ну машина, ну дорогие подарки, гулянки и ящики с шампанским... Институт инвестирования в СССР отсутствовал от слова "совсем", в сберкассу деньги не отнесешь - их много, да и ненужные вопросы у компетентных органов возникнуть могут. Оставалось хранить их по старинке - в банке. Простой стеклянной 3-х литровой, закопанной в огороде. И банок таких набралось несметное множество. Что было делать с таким богатством?

Уже по ходу следствия позже появились слухи, что трикотажные олигархи собирались в скором времени эмигрировать в Израиль, где готовились развернуться на полную катушку. Но едва ли им удалось бы вывезти за границу накопленные миллионы и конвертировать капиталы в валюту.

В любом случае, планам не суждено было сбыться.

Кто сообщил в Москву об относительно честном построении капитализма в советской Киргизии - доподлинно неизвестно. Но рассадник частной собственности с праздно живущими бизнесменами, пышным цветом распустившийся во Фрунзе, не соответствовал идеологическим установкам строителей коммунизма.

В январе 1962 года в Киргизии высадился десант московских следователей с чрезвычайными полномочиями, заставивший вздрогнуть всю местную элиту. Решение принималось на самом верху - слишком велик был республиканский уровень многих причастных к делу цеховиков. Никита Сергеевич Хрущев распорядился устроить образцово-показательный процесс, чтобы другим неповадно было.

По Киргизии прокатилась волна задержаний.

5 марта 1962 года стартовал судебный процесс, вела который специально прибывшая для этих целей выездная сессия Верховного суда СССР. И если поначалу трикотажные олигархи рассчитывали на свои широкие связи и снисхождение, то с началом суда стало ясно, что дело приобрело государственную важность. Над Верховным судом не было вышестоящей инстанции, а значит, вынесенный приговор обжаловать не выйдет.

Мы государству ущерб не нанесли. Сколько было у государства - столько и осталось. Мы выворачивались на собственные деньги, выпускали неучтенную продукцию. Нас судить за хищения никак нельзя, - настаивал на своей правоте Зигфрид Газенфранц.

Но то был глас вопиющего в пустыне.

Еще в конце 40-х годов самая суровая кара - расстрел - была исключена из наказания за экономические преступления. И организовывая свою подпольную трикотажную корпорацию Зингер и Газенфранц, конечно, об этом знали. И даже понимая и принимая существование риска разоблачения и строгого приговора, они могли рассчитывать сохранить небольшой капиталец до выхода на свободу.

Ситуация изменилась уже в ходе суда. Пока шли прения сторон и заслушивались показания свидетелей, советские власти пошли на беспрецедентный шаг - внесли изменение в Уголовный Кодекс, вернув смертную казнь. И еще до вынесения приговора многие из подсудимых поняли, какая участь их ожидает.

Один из сокамерников обвиняемых по делу киргизских трикотажников рассказывал:

Они уже знали, что их расстреляют… Сильно плакали. Разбегались и бились головой о стену. Смотреть было тяжело...

Руководитель отдела промышленности Совета министров Киргизской ССР Юлий Ошерович, не дожидаясь расстрела, свел счеты с жизнью в своей камере незадолго до приговора. Хотя нельзя исключать, что таким образом кто-то просто оборвал ниточку, ведущую на самый верх.

Из 21 приговоренных к расстрелу подсудимых, 14 были казнены вскоре после вынесения приговора, в их числе основные организаторы подпольного бизнеса - Газенфранц, Зингер, Абрамович и Гольдман. Еще семерым, оказавшимся ветеранами Великой Отечественной войны, награжденными медалями и орденами, расстрел заменили длительными сроками заключения.

Остальные участники трикотажного дела получили от 5 до 15 лет.

А Никита Сергеевич продолжил строить коммунизм, еще не зная, что властвовать ему оставалось только два года...

ИСТОЧНИК