Академик Петербургской Академии наук Карл Максимович Бэр был в числе немногих русских ученых, которых Дарвин упомянул в качестве своих предшественников. «Бэр, — так пишет Дарвин в своем кратком историческом очерке, предпосланном его знаменитой книге «Происхождение видов», — пользующийся таким глубоким уважением зоологов, выразил свое убеждение, основанное, главным образом, на законах географического распространения, что формы, теперь совершенно различные, происходят от общих родителей».
Дарвину не было известно, что Бэр не только на склоне своей деятельности, в 1859 г., высказывался за изменчивость видов, но и гораздо раньше, в свои молодые годы, в 20-х годах прошлого века, был трансформистом и высказывал мнение, что жизнь на земле развилась постепенно, причем высшие организмы произошли от низших, более древних форм.
Эти воззрения Бэра не получили достаточно широкой известности потому, что большинство его статей на эту тему осталось в рукописном виде. Они были изучены (пишущим эти строки) лишь в конце 30-х и в начале 40-х годов текущего столетия. Благодаря этому эволюционные взгляды нашего знаменитого ученого могут быть представлены теперь более полно, чем о них имел понятие Дарвин, и чем было известно в научной литературе.
Карл Максимович Бэр (1792—1876) имеет мировое имя как основатель современной эмбриологии. Кроме того, он занимался с успехом географией, антропологией и этнографией и другими отраслями наук, всюду оставив блестящий след своей деятельности.
Бэр родился 17 (29) февраля 1792 г. в Прибалтике, недалеко от Ревеля (Таллин). Его родители были русские подданные, отец — местный землевладелец, мать — дочь майора русской армии. Родными языками детства были для Бэра немецкий и эстонский. Сначала Бэр учился в родительском доме, а затем окончил среднюю школу в Ревеле и поступил 18 лет от роду на медицинский факультет Дерптского университета (г. Тарту). В 1814 г. Бэр получил диплом доктора медицины и решил поехать на несколько лет за границу, чтобы усовершенствоваться в медицинских науках, прежде чем заняться врачебной практикой. Он побывал в Вене, Берлине и Вюрцбурге, слушал там лекции знаменитых медиков, но скоро убедился, что медицина его не привлекает и что его гораздо больше интересуют естественные науки, в особенности зоология и сравнительная анатомия, которая была в то время совсем новой, быстро развивавшейся научной дисциплиной. После долгих колебаний Бэр решил совершенно расстаться с медициной и стал работать по новой специальности. Эта работа его вполне удовлетворяла, но вскоре выяснилось, что перемена специальности поставила молодого ученого в довольно затруднительное положение. Он хотел бы вернуться на родину, но оказалось, что в русских университетах нет свободной вакансии по кафедрам анатомии и зоологии (тогда в пределах Российской империи было всего пять университетов: Московский, Харьковский, Казанский, Дерптский и Виленский). Пришлось согласиться на должность прозектора при кафедре анатомии и физиологии в г. Кенигсберге, куда Бэр и переехал осенью 1817 г.
В Кенигсберге молодой ученый задержался дольше, чем рассчитывал, так как его попытки устроиться в Дерптском и в Виленском университетах не имели успеха. Тем временем он усиленно работал по зоологии беспозвоночных, а затем принялся с необыкновенной энергией изучать развитие куриного зародыша в яйце. Чтобы выяснить детально все изменения эмбриона по дням развития, он вскрыл не менее 2000 куриных яиц на разных стадиях насиживания, причем не только рассматривал зародышей под микроскопом, но делал с ними разные опыты, погружая их то в холодную, то в горячую воду, обрабатывая разными реактивами, и т. д. При этом Бэр достиг огромного искусства в препаровке мелких объектов тонкими иглами под лупой.
Эти занятия, продолжавшиеся несколько лет, дали выдающиеся результаты. Бэр изложил их в обширном труде под названием «История развития животных», первый том которого вышел в 1828 г. и доставил автору славу основателя современной эмбриологии.
Бэр открыл спинную струну, или хорду, у позвоночных и развил в эмбриологии учение о зародышевых листках, или слоях, из которых в процессе развития образуются системы органов, и т. д. Формулированные Бэром законы эмбрионального развития легли в основу современной науки.
Кроме того, Бэру удалось сделать капитальной важности открытие, а именно — найти в яичнике собаки яйцевую клетку, из которой потом развивается плод. Такие клетки были затем обнаружены нашим ученым и у других млекопитающих и, наконец, у человека. Свое открытие, которое произвело сильное впечатление на ученый мир и в которое многие ученые не сразу поверили, Бэр опубликовал в особой работе на латинском языке под заглавием: «О происхождении яйца млекопитающих и человека» (1827).
Наш ученый вел свои научные исследования с таким жаром и самозабвением, что месяцами не выходил из своей рабочей комнаты и даже расстроил свое здоровье, как он сам рассказывает об этом в своей автобиографии.
Таким образом, Бэр за короткий сравнительно срок достиг славы одного из виднейших ученых-биологов Европы. Служебное его положение тоже упрочилось: он получил в 1822 г. звание ординарного профессора зоологии и был одним из наиболее уважаемых профессоров университета. В Кенигсберге он женился и обзавелся многочисленной семьей. Однако он не оставлял мысли о возвращении на родину и очень обрадовался, когда получил от Петербургской Академии наук положительный ответ на свое заявление о желании перейти туда на службу, поданное им еще в 1827 г. Однако осуществить это намерение Бэру удалось только через несколько лет, когда, наконец, осенью 1834 г. он выехал из Пруссии в Россию с женой и пятью малолетними детьми, чтобы преодолеть на лошадях тысячеверстный путь от Кенигсберга до Петербурга.
Вернувшись на родину, Бэр занял в Академии почетное место действительного члена и мог беспрепятственно заняться любимой наукой. С тех пор (42 года), до самой смерти (1876), он жил и работал в России, высоко держа знамя русской науки.
С возвращением из-за границы сфера деятельности Бэра необычайно расширилась. В Пруссии он занимался преимущественно эмбриологией и вел сидячий, кабинетный образ жизни. В петербургский период своей жизни, на родине, богатства которой требовали научного изучения, Бэр сделался биологом-путешественником, географом, антропологом, этнографом. Он ездил с научными целями на Новую Землю (1837), обследовал рыболовство на Чудском озере и по берегам Балтийского моря (1851 — 1852) и в течение ряда лет проводил экспедиции на Каспийское море (1853—1856), исследуя местную фауну и изучая состояние рыбных промыслов на Волге и Каспии. Труды каспийских экспедиций Бэра, изданные в четырех томах, по справедливости считаются классическими в истории русского рыболовства. Бэр работал на Каспии не только как биолог, но и как географ: он выяснял геологическое прошлое Каспийского моря, его гидрохимический и температурный режимы и т. д. Эти путешествия дали нашему академику возможность сделать наблюдения, которые он обобщил в знаменитом «законе Бэра», объяснив научно, почему реки, текущие вдоль меридиана, имеют всегда один берег нагорный, а другой — низменный.
В 1841 г. Бэр получил приглашение читать курс сравнительной анатомии в Петербургской медико-хирургической академии, где он работал в тесном содружестве с талантливым хирургом Н. И. Пироговым и сделал много полезного для улучшения преподавания.
18 (30) августа 1864 г. Академия наук торжественно отпраздновала пятидесятилетний юбилей научной деятельности Бэра и выбила в его честь медаль с его профилем. Вокруг ободка медали — надпись на латинском языке: «Начав с яйца, он показал человеку — человека». Спустя три года Бэр вышел в отставку и остаток своих дней провел на покое в Дерпте (Тарту), где он когда-то окончил университет. Он умер 16 (28) ноября 1876 г., 84 лет от роду. Родина почтила его тремя памятниками, из которых один поставлен в Дерпте, а два других — в Ленинграде (в здании Зоологического музея Академии наук СССР и в здании Библиотеки Академии наук СССР). В 1928 г. Академия наук ознаменовала столетие со дня избрания Бэра академиком торжественным заседанием и устройством выставки. В 1951 г. исполнилось 75 лет со дня смерти Бэра.
Живя по стечению обстоятельств довольно долго на чужбине, Бэр оставался русским патриотом. Он стремился вернуться на родину и сделал это при первой возможности. Всю свою остальную жизнь он с честью служил интересам России и, занимаясь наукой, старался принести как можно больше пользы своей родной стране. Он повторял это неоднократно, и нет сомнения, что его обширная экспедиционная работа, зачастую сопряженная с лишениями и опасностями, была продиктована этим желанием. К простым русским людям Бэр относился с большим сочувствием и ценил высокие моральные качества русского народа, о чем не раз заявлял печатно. Будучи человеком прогрессивного образа мыслей, антирелигиозным по своим убеждениям, противником крепостного права и самовластия царских чиновников, Бэр разделял передовые взгляды русской интеллигенции. Недаром его другом и единомышленником был такой человек, как Н. И. Пирогов — знаменитый врач и прогрессивный педагог.
Взгляд на Бэра, как на чужеземца, служившего по найму в России, поддерживаемый буржуазной немецкой печатью, является совершенно ложным; можно только пожалеть, что этот взгляд иногда встречается еще и у нас. Внимательное изучение жизни и деятельности Бэра совершенно опровергает это измышление. Бэр был настоящим русским гражданином и патриотом.
Перейдем теперь к рассмотрению деятельности Бэра как сторонника изменчивости видов, предшественника Дарвина. Наш великий ученый был в течение всей своей долгой жизни сторонником трансформизма, но в разное время высказывал это убеждение по-разному, почему в литературе этот вопрос освещен сбивчиво и неясно. Пишущий эти строки в течение нескольких лет изучал взгляды Бэра по материалам его личного архива (который хранится в фондах архива Академии наук СССР) и поэтому может представить этот вопрос в более полном виде.
Впервые Бэр выступил с изложением своих взглядов на происхождение видов и связь их между собою в двадцатых годах XIX в., будучи молодым профессором зоологии. След этих его выступлений остался в виде текста докладов, которые он делал в местных научно-просветительных обществах. Доклады эти, за исключением одного, самого позднейшего, не были в свое время напечатаны, но сохранились в рукописном виде в личных бумагах Бэра. К этому же времени относится сочинение Бэра, посвященное систематике животных, которое начало печататься в 1819 г., но не вышло в свет вследствие материальных затруднений автора.
Эти материалы показывают, что Бэр был сторонником идеи эволюции животного мира в очень широком масштабе. Он с осуждением относился к искусственным системам в зоологии и старался найти основу для построения естественной системы. Такой основой для него служило истинное родство отдельных групп животных друг с другом. Родство это, по мнению Бэра, надо устанавливать на основании не каких-либо отдельных признаков, но всей совокупности данных о строении животных. При этом Бэр, как и Кювье, особо важное значение придавал строению нервной системы, которая, по его мнению, является лучшим критерием для наиболее удачного классифицирования животных.
Таким образом, Бэр считал, что животный мир состоит не из отдельных, изолированных неизменных видов, как думали в то время почти все зоологи, но из родственно связанных между собою групп, причем высшие формы произошли от более простых и несложных.
Эту кровную связь Бэр представлял себе не в виде одного восходящего ряда форм — от простейших до человека, наподобие ступеней лестницы. По Бэру, эта связь гораздо сложнее и скорее может быть представлена в виде ветвей дерева, отходящих от общего ствола. В своей незаконченной книге о классификации животных Бэр даже набросал вчерне подобную схему, представив родство животных графически. Основная линия эволюции идет, по Бэру, от простейших, через кишечнополостных, иглокожих и моллюсков — к хордовым. Для хордовых основным стволом эволюции являются рыбы, которые связаны с млекопитающими через китообразных и ластоногих. Конечно, это была ошибка, которая объясняется недостаточным знанием о строении и развитии животных в науке того времени. Рептилии и птицы, по Бэру, представляют боковые ветви эволюционного ствола.
В другой своей работе, относящейся к 1825 г., носящей название «О родстве животных», Бэр сделал попытку представить наглядно родственные отношения между различными группами класса млекопитающих. Он показал при этом, что между типичными представителями отрядов млекопитающих имеются формы менее типичные, обладающие признаками, которые сближают их с соседними отрядами. Бэр называет такие формы «пограничными». Таким образом, между типичными группами имеются переходы. В целом, наш ученый представлял себе филогенетические отношения млекопитающих следующим образом: основным стволом являются хищные, которые дают много пограничных форм; от этой группы, по выражению Бэра, «идет мост» к насекомоядным, а от последних — к грызунам; с другой стороны, хищные связаны с ластоногими и китообразными через такие формы, как выдра, тюлень, дельфин и т. д.; наконец, от хищных же, — говорит Бэр, — «отходит мост к копытным через крота, ежа и множество иноземных форм».
Эти мысли Бэра о связи через переходные формы хищных с ластоногими и хищных с копытными, а также грызунов с насекомоядными, высказанные в то время, когда палеонтология и сравнительная анатомия млекопитающих находились еще в начале своего развития, следует считать замечательным научным предвидением.
В одном своем докладе, относящемся к 1822 г. и озаглавленном «Как развилась жизнь на земле», Бэр подходит к этому же вопросу с точки зрения истории Земли. Все данные, какие имеются по этому вопросу, — говорит Бэр, — «показывают нам, каким образом при образовании живого организма последний по мере развития своих частей делается все совершеннее, и позволяют предполагать, что, при согласном ходе природы во всех операциях, сперва образовались на земле простейшие организмы и что человек замыкает этот ряд... Если это справедливо, — говорит автор, — то история животного мира должна быть древнее, чем история человечества, а история земли древнее, чем история животного мира».
Таким образом, Бэр вносит в изучение животного мира исторический критерий, т. е. рассматривает вопрос с эволюционной точки зрения.
Опираясь на данные геологии и палеонтологии — науки об ископаемых организмах, — Бэр рисует перед глазами слушателей картину постепенного развития жизни на Земле в различные геологические периоды. При этом он решительно отбрасывает всякую мысль об участии в этом деле каких-либо проявлений сверхъестественных высших сил. Жизнь на Земле возникала естественным путем: «Естествознание, — говорит Бэр, — не может видеть ничего кроме земли в качестве производительницы всего на ней живущего».
По словам Бэра, жизнь на Земле не могла возникнуть, пока не образовались твердая поверхность, вода и атмосферный воздух. В самых низших слоях Земли не сохранилось никаких следов органических остатков. Очевидно, был длинный период, когда поверхность нашей планеты была необитаема. Потом появились низшие организмы, не похожие на ныне живущих. Постепенно возникали существа, имеющие все более совершенно строение. Автор останавливается на описании ископаемых кораллов, моллюсков, иглокожих и т. д. Позднее появились существа, имеющие позвоночный столб. Бэр упоминает о многочисленных древних пресмыкающихся и под конец описывает некоторых известных тогда ископаемых млекопитающих — мегатерия, мастодонта, эласмотерия, палеотерия, аноплотерия и, наконец, мамонта, на котором останавливается более подробно. Обезьяны и человек появились, по словам Бэра, в позднейшую эпоху.
Обобщая весь собранный материал, Бэр пишет: «Если мы бросим теперь взгляд на всю линию развития, то заметим постоянное подтверждение того положения, что в ряду следующих друг за другом образований в органическом мире обнаруживается все большее приближение к человеческому строению, что указывает на постоянно повышающееся совершенство».
«Итак мы видим в живых организмах, — пишет Бэр страницей ниже, — постепенное совершенствование. Изменения земной поверхности сделали это совершенствование возможным. Внутренность земли оделась своей твердой и жидкой оболочками. Эта оболочка выветрилась и покрылась микроскопическими порослями. Из этих образований развились другие существа и подготовили почву для более совершенных растительных форм. В воде в неменьшей степени развились микроскопические существа, гибель которых лишь увеличила запас вещества для новых органических существ. История земли указывает на растущую победу жизни над массой. История земли есть история жизни».
Это весьма интересное место показывает, что Бэр поддерживал взгляд на самопроизвольное зарождение жизни на Земле и в воде в виде каких-то простейших организмов.
Заметим, что в то время, когда Бэр высказывал эти мнения, он не был начинающим научным работником. В 1822 г. наш ученый был уже ординарным профессором и имел за плечами пять лет преподавания в высшей школе. Приведенные нами статьи показывают, что он был в то время эволюционистом в широком смысле этого слова. Он понимал процесс развития как всеобщий мировой процесс, который происходит и в неорганическом мире, и в органической природе. Появление человеческого рода представляет собою, по Бэру, последний по времени результат этого процесса.
По поводу происхождения человека имеется в сохранившихся рукописях Бэра его неопубликованная статья-доклад, относящаяся к тому же периоду времени; здесь он с полной ясностью говорит о животном происхождении человека. Статья носит название «О происхождении и распространении человеческих рас». В начале статьи автор занимается вопросом о классификации человеческих рас, затем переходит к основному вопросу о том, как произошел человеческий род. Отвергая легенду о божественном происхождении человека, Бэр смело приписывает человеку животное происхождение, причем высказывает предположение, что предки человека некогда вышли из воды. Вот рассуждение Бэра по этому поводу:
«Действительно, натуралист может высказаться только за последний взгляд (т. е. за водное происхождение предков человека. — Б. Р.), так как задача натуралиста — исследовать закономерности в процессах природы. В настоящее время доказано, что еще и теперь органические формы низшего строения возникают в воде без родителей. Доказано, что на земле постепенно, может быть в течение многих тысячелетий, образовались новые органические формы в растущей степени совершенства. Следовательно, новые формы возникли постепенно, и если в настоящее время мы не видим возникновения высших животных, то можем заключить лишь об изменении порождающих их условий. Далее, первые животные в течение долгого времени были лишь водными животными. Наконец, каждое наземное животное и в настоящее время, хотя оно происходит от родителей своего вида, начинает свою жизненную историю с того, что его зародыш питается жидкими веществами. Следовательно, первое возникновение жизни имело место в воде, что гораздо более понятно, чем зарождение жизни на суше. Поскольку нет крупного раздела животного мира, в котором хотя бы некоторые представители не жили бы в воде, то не невозможно думать, что наземные животные возникли путем постепенного изменения из водных организмов... Следовательно, — заключает Бэр свое рассуждение, — и первичное зарождение человеческих предков было возможно лишь в воде, а не на суше».
Таким образом, Бэр в первый период своей научной деятельности, в начале 20-х годов 19 века, был сторонником эволюционной идеи в очень широком понимании этого слова. Он принимал естественное происхождение растений, животных и человека и отрицательно относился к библейской легенде о сотворении мира. Бэр допускал, что первоначальной колыбелью жизни было море, где жизнь возникла путем первичного зарождения в давно прошедшие времена. Возникшая таким образом жизнь развивалась постепенно, давая все более совершенные формы. Человеческий род не представляет в этом отношении исключения, он также развился из животного состояния.
Читатель спросит, что же думал Бэр о движущих причинах или факторах этого развития. Какие силы вызывали эти постоянные изменения в живой природе? У Бэра имеется попытка ответить на этот вопрос. А именно, в статье «О развитии жизни на земле» (1822) мы находим такое место: «Всюду жизнь возвещает свою зависимость от внешних обстоятельств. В иных климатах и формы жизни становятся иными. Животные и растения на юге развиваются лучше, напротив, на севере они низки, прижаты к земле. Родственные климаты имеют и сходные формы животных и растений». (Следует целый ряд примеров, которые мы опускаем. — Б. Р.) «В общем, — продолжает Бэр, — организмы суть порождения места, в котором они развиваются... Легко привести примеры согласования организмов с условиями их местожительства. Одинаковые климатические условия производят одинаковых животных и растения. Это явление наблюдается во всех пунктах земного шара».
Приведенное место очень важно для понимания трансформизма Бэра. В его время почти все ученые-биологи утверждали, что животные и растения созданы для тех условий, в которых они живут. Так, например, думали, что верблюд специально создан для жизни в пустыне, северный олень — для жизни в безлесной тундре и т. д.
Таким образом, выходило, что некая мудрая сознательная воля заботится о жизни природы и устраивает в ней порядок и гармонию. Бэр отвергал эту метафизику, утверждая, что приспособленность живых организмов к окружающим условиям объясняется тем, что эти организмы обладают способностью изменяться, преобразовываться под влиянием внешних климатических условий и всей окружающей обстановки.
Итак, в качестве основного двигателя (фактора) эволюции Бэр выдвинул действие среды, которая по-своему изменяет и перекраивает организмы так, что они всегда оказываются в закономерной связи с окружающей средой. Указанная связь не есть результат какого-либо чудесного вмешательства в жизнь природы — она устанавливается естественным порядком.
Этот взгляд, как мы увидим ниже, Бэр сохранил в течение всей своей жизни и высказывал его не только в свои молодые годы, но и спустя полвека, в конце своей деятельности.
В год своего переезда в Россию Бэр опять вернулся к вопросам, затронутым в его докладах 20-х годов. Он прочитал в Ученом обществе сообщение «Всеобщий закон развития природы» и напечатал его в 1834 г. в виде статьи. Если сравнить мысли, высказанные в этой статье, со взглядами Бэра, изложенными выше, то оказывается, что, оставаясь сторонником изменчивости видов и происхождения их от предков, имеющих иное строение, Бэр сузил пределы эволюции.
В своей статье наш ученый по-прежнему не согласен со сторонниками учения о неизменности вида, которое развивал и поддерживал Кювье и его школа. Бэр подчеркивает, что в природе все развивается, находится, по его выражению, «в преходящем состоянии». Это относится и к органической жизни: организмы изменяются в индивидуальной жизни, и эти изменения при известных условиях передаются потомству, т. е. становятся наследственными; не наследственны только те изменения в организме родителей, которые вызваны каким-либо случайным воздействием; в качестве примера Бэр приводит факты, указывающие, что, например, отсечение хвостов и ушей у собак, отпиливание рогов у скота, потеря человеком конечностей и т. п. не отражаются на потомстве. «Напротив того, — пишет Бэр, — если измененные внешние условия влияют и на способ питания организма, то они должны воздействовать на потомство, и чем дольше это влияние продолжится в течение ряда поколений, с тем большей силою оно действует на потомство, если даже это влияние внешних условий прекратилось».
Итак, и в эпоху своей зрелости (в 1834 г. Бэру было 42 года) наш великий ученый по-прежнему стоял на том, что вновь приобретенные признаки, которые являются результатом воздействия на организм внешних условий, передаются по наследству. Не передаются только те влияния, которые не затрагивают жизненного цикла организма.
Поддерживая это убеждение, Бэр, естественно, ставит вопрос: «не произошли ли те различные формы, которые мы привыкли считать за особые виды, друг от друга, путем постепенных изменений?» Автор отвечает на этот вопрос утвердительно и подтверждает это мнение рядом примеров, причем особенно убедительным ему кажется пример с морскими свинками, которые, будучи завезены из Америки в Европу в XVI в., образовали здесь, на памяти человека, новый вид.
Таким образом, в вопросе о происхождении видов Бэр по-прежнему оставался трансформистом. Но каковы пределы этой трансформации, можно ли, действительно, провести эволюционную линию от простейших до человека, — к такого рода вопросам Бэр стал относиться осторожнее. Он вовсе не отрицал, что такого рода всеобщая эволюция возможна. Но он указывал, что наука не имеет пока в своем распоряжении достаточного количества фактов, доказывающих правильность этого взгляда. Действительно, в 30-х годах 19 века ни палеонтология, ни сравнительная анатомия не располагали исчерпывающим фактическим материалом этого рода. Припомним, что родственная связь позвоночных с беспозвоночными была выяснена лишь тремя десятилетиями позже благодаря работам А. О. Ковалевского, И. И. Мечникова и др.
Работа Бэра по эмбриологии, которой он занимался все предыдущие годы, приучила его к особой точности и осторожности в выводах. Он на практике убедился, что даже такие замечательные наблюдатели, какими были его предшественники в области изучения эмбрионального развития животных (например, Вольф и Пандер), не раз ошибались и делали неправильные заключения. Постепенно Бэр стал все более и более скептически относиться ко всем теориям, не вытекающим непосредственно из твердо установленных и проверенных фактов. Очевидно, под влиянием такого настроения он и начал с сомнением расценивать эволюционные настроения широкого масштаба, которые носили характер научных предвидений, обгоняющих опыт.
Занимаясь сравнительной анатомией и эмбриологией, Бэр пришел к выводу, что всех животных по общему плану их строения можно разделить на четыре основные группы, которые он назвал типами животного царства. Таких типов наш ученый различал четыре: червеобразные, лучистые, моллюски и позвоночные. Внутри этих типов он видел переходные промежуточные формы, которые связывали между собою различных представителей типов. Но связи между типами при тогдашнем состоянии науки не были достаточно выяснены, и о них можно было только гадать. Поэтому Бэр и признал, что говорить о родственных отношениях между отдельными группами животных можно только внутри типов, поскольку для этого имеются фактические доказательства; говорить же о филогенетической (кровно-родственной) связи между типами не следует, пока в науке не наберется для этого доказательный фактический материал. «Но все же я не могу найти сколько-нибудь вероятных данных, — пишет Бэр в упомянутой нами статье, — говорящих за то, что все животные развились друг от друга путем превращения одних в другие».
Руководствуясь такого рода соображениями, Бэр и решил, что осторожнее ограничить эволюцию более узкими пределами, например, пределами типа: «На основании всего предыдущего, — читаем в статье Бэра, — мы должны заключить, что, поскольку наблюдение доставляет материал для выводов, преобразование известных первоначальных форм животных в последовательном ряду поколений весьма вероятно, но только в ограниченной степени».
Из всех статей-докладов Бэра на данную тему только эта и была напечатана, остальные остались неизвестными широкому кругу биологов. Поэтому за Бэром и утвердилась в научной литературе репутация «эволюциониста в ограниченных пределах», половинчатого эволюциониста. Стали думать, что сдержанность Бэра в данном вопросе проистекает из принципиального отрицания всеобщности эволюции. Нашлись даже такие критики, которые стали отрицать, что Бэр был эволюционистом.
Нет ничего более ошибочного, как такое понимание высказываний Бэра. Его осторожность в этом вопросе проистекала из совершенно других оснований и была продиктована очень строгими требованиями, мы бы сказали слишком строгими требованиями, которые он предъявлял к методу научного исследования. Эту осторожность и осмотрительность Бэра еще усиливало его официальное положение действительного члена Академии наук, где эволюционная идея не пользовалась в то время ни малейшим сочувствием.
На такой принципиальной позиции по отношению к эволюционной идее Бэр оставался до конца своих дней. Он продолжал считать себя трансформистом и, когда появилась теория Дарвина, счел справедливым указать (в письме к другу Дарвина — английскому естествоиспытателю Гексли), что он, Бэр, уже выступал с той же идеей о превращении видов путем постепенных изменений, хотя исходил из других оснований, чем Дарвин.
Действительно, 8 апреля 1859 г., когда книга Дарвина еще не вышла, Бэр прочитал в Академии наук доклад о новогвинейских племенах — папуасах и альфурах, напечатанный в том же году в Ученых трудах Академии. В этом докладе он проводил мысль об изменяемости видов и их родственной связи друг с другом. «Я не могу не выразить убеждения, — пишет, между прочим, Бэр, — что многие формы, которые при размножении держатся отдельно, пришли к такому отграничению лишь постепенно, а первоначально составляли один вид...» Ниже находим такое место: «Так часто наблюдаемая группировка животных по родственным группам, мне кажется, говорит за то, что здесь в основе действительное родство и что похожие друг на друга виды, действительно, имеют общее происхождение или возникли друг от друга. . . Так как все в природе изменчиво, частью способно двигаться в пространстве, частью способно развиваться, то нельзя отрицать, почему отдельные формы не могли бы иметь развития, как и то всеобщее развитие в последовательном порядке появления, на которое нам указывает палеонтология».
Но как далеко заходит это превращение, Бэр не высказывается по изложенным выше причинам.
В другой, еще более поздней статье, написанной в 1874 г., Бэр повторяет, что «построить родословное дерево животных с уверенностью невозможно, так как в этом отношении мы не имеем пока никаких ясных указаний, но я признаюсь, — пишет Бэр, — что я желал бы, чтобы такие указания были даны. Тогда, я полагаю, можно было бы поглубже заглянуть в жизнь природы».
Эта замечательная фраза, написанная Бэром уже на склоне лет, с ясностью показывает, что пресловутая «половинчатость» Бэра в вопросе о размерах эволюции была лишь следствием его особой осторожности, о чем мы говорили выше, но что он вовсе не зачеркивал взглядов на этот предмет, высказанных им в молодости. Лишним доказательством этого является положительное отношение, которое неизменно встречали у него научные открытия, действительно, заполнявшие разрывы в филогении животных и способствовавшие упрочению эволюционной идеи. Так, например, он высказался за присуждение премии его имени Александру Ковалевскому и Илье Мечникову за их зоологические исследования. Палеонтологические работы Владимира Ковалевского Бэр оценивал очень высоко и писал о них следующее: «Господин В. Ковалевский — сторонник учения о трансформации. Мы имеем его изыскания об ископаемых копытных, в результате которых даже те люди, которые не принимали существование трансформации или считали ее совершенно проблематичной, признаются, что эти работы повлияли на их убеждения».
«Возможно, — писал Бэр в 1874 г. (следовательно, незадолго до смерти), — что большие пробелы, которые имеются в наших познаниях относительно переходных форм, будут заполнены. По меньшей мере, на такое заполнение можно надеяться».
Так, конечно, не пишут люди, которые принципиально отрицают общую эволюцию органических форм и ограничиваются в силу этого только узкими пределами трансформизма.
Читатель видит, что в оценке взглядов Бэра было много неясного вследствие того, что его ранние работы не были известны и взгляды, высказанные в разное время, не были сопоставлены. В настоящее время, располагая всеми материалами для суждения о биологических взглядах Бэра, мы можем с полным правом сказать, что русская наука имеет в его лице истинного предшественника Дарвина, который лишь по условиям времени не развертывал полностью своих взглядов на этот предмет.
Бэр резко возражал против теории происхождения человека от обезьяны, считая, что это анатомически не доказано. Но он никогда нигде не говорил, что человек создан чудесным образом — «высшей силой». Он признавал, что человек произошел естественным путем, но как именно — этот вопрос он оставлял открытым, считая, что наука еще не располагает для этого достаточными данными.
Будучи сторонником эволюционных воззрений в биологии, Бэр не был однако материалистом по своим общефилософским взглядам. Он не был религиозным человеком и отрицательно, даже иронически, относился к церковному учению, но он был убежденным телеологом и питал убеждение, что вся природа развивается для достижения некоторой идеальной цели, и именно — для постепенного образования высших форм жизни. В одной из своих статей Бэр сравнивает процессы, совершающиеся в природе, с музыкальной симфонией, которая не случайно возникает в оркестре, но заранее создана композитором. Даже свой основной эмбриологический труд Бэр заключает мыслью, что развитием организмов в определенном направлении руководит «одна основная идея, которая проходит через все формы и ступени развития животного мира и управляет всеми отдельными явлениями» (История развития животных, т. II, стр. 370).
Таким образом, великий Бэр не мог, к сожалению, освободиться из плена идеалистических воззрений. Он был сыном своего века и разделял в этом отношении участь некоторых других крупных биологов прошлого, например, всем известного Ламарка, выдающегося германского анатома Иоганнеса Мюллера и др.
Следует, однако, заметить, что наш великий эмбриолог старался не привносить элементов метафизики в науку. Вне своих философских домыслов он был чрезвычайно строгим и требовательным наблюдателем, который доверял только точно установленным фактам. Натуралист, по его убеждению, должен мыслить как натуралист и всюду исходить только из естественных законов природы. Бэр неоднократно подчеркивал в своих сочинениях эту обязательную для натуралиста норму: «Мое убеждение, — писал он, например, в одной из своих последних статей, — покоится на том, что натуралист, как таковой, не имеет права верить в чудо, то есть в отмену законов природы, потому что его задача состоит именно в отыскании законов природы; то, что лежит вне их, — для него не существует».
Таким образом, кроме заслуг Бэра в области зоологии, эмбриологии, географии и других научных дисциплин, мы должны признать и его роль в деле утверждения эволюционной идеи. Бэр совершенно справедливо приписывал себе, выражаясь его собственными словами, «подготовку дарвинова учения». С молодых лет и до конца своих дней, при разнообразных обстоятельствах долгой жизни он оставался убежденным сторонником идеи исторического развития органической природы.
Бэр К. Э. История развития животных. Наблюдения и размышления.
Том 1. Ссылка 1. Ссылка 2. Ссылка 3.
Бэр К.Э. История развития животных. Наблюдения и размышления.
Том 2. Ссылка 1. Ссылка 2. Ссылка 3.
Бэр К.Э. Избранные работы. Ссылка 1. Ссылка 2. Ссылка 3.
Плавильщиков Н.Н. Гомункулус. Ссылка 1. Ссылка 2. Ссылка 3.
Холодковский Н.А. Карл Бэр. Его жизнь и научная деятельность.
Ссылка 1. Ссылка 2.
Процесс познания пошёл. Материализм и идеализм.
Процесс познания пошёл. Почему были Средние века в науке?
Процесс познания пошёл. Наука накануне эпохи Возрождения.
Дополнительно:
Свидетельства и доказательства эволюции.
«Истина существует, и целью науки является ее поиск»
Оценили 7 человек
14 кармы