Управление постиндустриальное. Препарируем и вангуем.

Первая и главная задача, которую ставит народ перед властью — обеспечить управляемость на подконтрольной территории. Не будет управляемости — будет хаос. Будет хаос — не будет государства. Не будет государства — не будет вообще никакой власти. Так что, борясь за управляемость, власть борется за свое существование.

Современное урбанизированное общество - это многосоставная конструкция, где замысловато переплетены иерархические и сетевые структуры с крайне сложными взаимосвязями и неявной подчиненностью. Управлять такой гремучей смесью с помощью стандартных, прописанных в учебниках инструментов невозможно. Хоть представительная, хоть сословно-наследственная власть завязнет в каше противоречивых интересов и мотивов городского населения, вкусившего воздух политических свобод, забывшего, что такое голод, привыкшего к комфорту, какой не снился средневековым суверенам и элитам позапрошлого и даже прошлого века.

Откликаясь на вызовы времени, система управления стихийно мутирует, приобретая совершенно непривычные формы и задействуя инструменты, изначально для управления не предназначенные.

Патриархом в списке приспособлений для управления территорией является город, как таковой.

В 1800 году доля городского населения в мире составляла 5%, в 1900-м — 13 %, в 2000-м — 47,5%, или 3 млрд. чел. K 2030 году, как ожидается, оно увеличится почти до 5 млрд. человек. За сто лет количество горожан увеличилась в 15 раз при общем росте населения в 2,5 раза.

Уже в ХIХ веке Гегель, Вильде и Гирке видели города только как политико-юридические образования, хотя в то время они были необходимы прежде всего для развития экономики. Город позволял эффективно обороняться, концентрировать мобилизационный ресурс для военных целей и гражданских предприятий, сокращал время доставки товара от производителя до потребителя, создавал идеальные условия для обучения и развития науки.

Однако в конце XX — начале XXI веков, с развитием и глобализацией средств доставки информации, грузов и людей, с переносом индустриальных предприятий, научных и учебных учреждений за городскую черту, а потом и вовсе в третьи страны, с развитием военных технологий до уровня гарантированного дистанционного уничтожения любого города, мегаполис потерял свои мобилизационные и оборонительные функции, превратившись в паразита на теле реального сектора экономики. Подробно и доходчиво эта тема раскрыта в книгах «Человейник» и «Запад» Александра Зиновьева. Он метко подметил, что увеличившаяся плотность населения вступает в противоречие с этологическим наследием, поскольку скученность всегда способствовала накоплению агрессии и назвал это естественной платой за прогресс.

В настоящее время 30% населения стандартного мегаполиса занято в сфере управления различного уровня, государственного, муниципального, корпоративного, еще 30% — в сфере услуг и технического обслуживания, еще 30% — в обеспечении сервиса для вышеупомянутых групп.

Однако все отрицательные приметы урбанизации перевешивает единственный и главный аргумент - город кардинально облегчает вопрос управления массами.

Горожане, скученные на крохотном пятачке (0,4% от всей территории планеты), пользующиеся централизованной инфраструктурой, снабжаемые всем необходимым по стандартизированным каналам, пользующиеся стандартными средствами массовой информации, подчиняющиеся единому ритму жизни, является идеально управляемой массой для любой власти, умеющей пользоваться массовыми средствами коммуникации.

Точно так же, как город, в инструмент управления превратились налоги.

Современное государство, контролирующее энергетику и инфраструктуру, где частный бизнес уже доказал свою неэффективность, вполне может обходиться вообще без них. Сборы, «зашитые» в цену естественных монополий, рента за использование природных ресурсов, плата за инфраструктуру, пограничные таможенные сборы и пошлины позволяют отказаться от привычных методов пополнения казны и перейти к косвенным, которые не обойдешь в принципе.

Но отказаться от прямых налогов государство не торопится. И дело не в недостатке средств для существования. Налоги уже давно превратились из инструмента содержания государственного аппарата в инструмент управления налогоплательщиками. И чем сложнее и запутаннее система налогообложения, тем эффективнее она давит на население, заставляя хитрить и ошибаться, делает его виноватым, готовым к компромиссам с властью и с конкретным чиновником в частности. Налоги мешают налогоплательщикам бесконтрольно капитализировать свои доходы и дают возможность быстро и эффективно расправляться с неугодными во внесудебном порядке. Кто же от такого оружия добровольно откажется? Экономисты, доказывающие, что администрирование налогов растет экспоненциально и скоро превысит размер сборов, не учитывают главного фактора - пополнение бюджета в данном случае отходит на второй план, уступая приоритет более важному вопросу управления.

В таком же положении находится и пенитенциарная система.

Сегодня уже никто не пытается доказать, что тюрьма исправляет преступника. Все прекрасно понимают, что это не так. Несправедливость и неэффективность существующей системы наказания давно стали притчей во языцех и постоянным поставщиком самых драматических сюжетов для кинематографа и литературы. Однако постоянное декларирование реформ в этой области ограничивается декорациями, а сама система остается неизменной больше 2000 лет.

Оставляя в неприкосновенности этот реликт, государство никогда не преследовало и не преследует декларируемую цель - предупреждение преступлений и исправление оступившихся. Реальной задачей является поддержание преступности на контролируемом уровне и использования ее для собственной цели — повышения управляемости населения. Основная задача - держать преступность под контролем. Дозировать её. Не выпускать за определенные рамки, но держать над головой обывателя постоянно. И тогда правильно пуганый народ согласится и на сокращение собственных прав и свобод, и на дополнительные расходы, в обмен на защиту от лихих людей.

Однако самым серьезным инструментом управления современным городским населением, настоящей фисгармонией для игры на самых сокровенных струнах народных масс, имеющую все признаки субкультуры, является его величество виртуализация. Сказочный, то есть насквозь придуманный мир, куда можно погрузить половозрелого человека, не прибегая к тяжёлым наркотикам - уникальное изобретение начала ХХI века, опасные последствия которого мы ещё даже не осознали.

Виртуальные ценности получили массовое распространение одновременно с виртуальными средствами расчетов и такими же виртуальными накоплениями.

Объемы операций с этим «типа товаром» поражает воображение:

Еще в 2004 году ведущий статистику Bank of International Settlements (BIS) оценивал объем непогашенных сделок по финансовым деривативам примерно в 300 триллионов долларов (триллион — это миллион миллионов, то есть единица с 12 нулями)

Никаких реальных активов, имеющихся в наличии у человечества, не хватит, чтобы обменять их на придуманные шустрыми финансистами бумажки. Экономику, работающую в виртуальном пространстве с виртуальными ценностями, уже обозвали глэм-капитализмом. У меня лично этот термин вызывает устойчивую ассоциацию с големом (человек из неживой материи — глины, оживленный каббалистами с помощью тайных знаний, искусственный человек, который делает то, что по закону «неприлично» или даже преступно для естественно-живого человека).

Внимание в этой экономике переносится с реального товара на его символы, с реальных денег на их производные, с реальных ценностей на придуманные, существующие ровно столько, сколько существует рекламный бюджет на их раскрутку и поддержание. Спрос и предложение в такой экономике формируется искусственно и извне.

В результате в тартарары летят все классические теории о балансе спроса и предложения, о насыщении рынка и о пирамиде потребностей. За счет правильно организованной рекламы можно загнать голодного человека в очередь за абсолютно бесполезным для него товаром, выбросываемый сразу после приобретения. Григорий Остер верно подметил:

“Главным делом вашей жизни

Может стать любой пустяк,

Надо только твердо верить,

Что важнее дела нет.

И тогда не помешает

Вам ни холод, ни жара,

Задыхаясь от восторга

Заниматься чепухой.”

Виртуальная экономика породила особую потребительскую философию, которую называют гламуром. Явление таковое присутствовало в социуме всегда, но место в списке полноценных инструментов управления подмандатным населением, гламур занял только в постиндустриальном обществе. Это не мода и не “болезнь богатых”. Это отдельный набор нравственных критериев, моральных директив, устойчивых стереотипов и поведенческих моделей, то есть готовая идеология.

Экономическая составляющая гламура - это прибавочная стоимость, которая создается и поддерживается внешним наводящим контуром, как ток в трансформаторной катушке и без внешней поддержки исчезает. Гламурная тусовка обладает ценностями, которые существуют ровно до тех пор, пока их делают таковыми соцсети и телевизор. Один щелчок тумблера на популярном ТВ-канале способен в одночасье отменить существующие модели и заменить их другими. Гламурная тусовка является идеально управляемой и именно поэтому - обласканной и приближенной к власти, то есть к держателям громкоговорителя.

- Пап, а почему вот эта клякса на холсте стоит 10 миллионов долларов?

- Сынок, клякса стоит пару центов, остальное идёт на зарплату полчищам искусствоведов и экспертов, которые объяснят нам всем, какой глубинный смысл, творческий прорыв и гениальное наитие в этой кляксе и почему она должна столько стоить.

«Потребление из личного дела превращается в гражданский акт».

(Ж.Бодрийяр)

Это не роскошь в классическом понимании слова, хотя бы потому, что гламурные вещи категорически не подходят для клада. Они имеют ценность только как результат грамотного маркетинга. Убери рекламу — исчезнет цена.

Это не уникальное самобытное явление, которое «как-то само собой получилось», а хорошо спланированное социальное оружие, работающее строго в том же ключе, в каком работает вся пирамида финансовых деривативов. Один из поражающих элементов этого оружия — универсальный финансовый пылесос, не позволяющий искусственно созданным звездам сформировать реальный капитал.

Делается это по примитивной, но эффективной методике — как только к пациенту попадает опасное количество денежных знаков (например, молодой спортсмен подписывает миллионный контракт, молодая актриса становится звездой шоу-бизнеса, молодой политик становится лицом партии), его одобрительно хлопают по плечу и говорят: «Ты теперь один из нас, сильных мира сего. Но для того, чтобы оставаться на уровне, тебе нужны дом, машина, одежда, семья, соответствующая твоему изменившемуся статусу»...

В результате реализации этих “статусных” требований пациент стремительно превращается из того, у кого есть миллион, в того, кто должен миллион, и таким образом уже не представляет собой опасности для реальной элиты, обладающей реальным, а не придуманным капиталом.

“Бренды поглощают индивидуальность современного человека. В сущности, процесс потребления превращается в бесконечную погоню за престижем. Его символическая природа теперь заменяет собой эксплуатационные качества товара, буквы, обозначающие марку (бренд) или символическое изображение, вытесняют собой применимость товара в повседневном опыте.”(Американский культуролог и социолог Н.Кляйн).

«Закономерным итогом «престижного потребления» является «устойчивая психофизиологическая зависимость потребителя от конкретной марки представляемого на рынке товара». Таким образом, наиболее продаваемым товаром на рынке в постиндустриальном обществе становится не вещь, а представление о самом себе со знаком «плюс», то есть «собственная позитивная идентичность». (Тульчинский Григорий Львович. Доктор философских наук, профессор СПб Государственного университета культуры и искусств).

Но самый разрушительный элемент гламура — его идеологическая составляющая. Фашизм и гламур — это две стороны одной и той же медали. Гламур, как и фашизм, отсекает нравственность, гуманизм и совесть, как рудименты, мешающие блистать, оставля цинизм и целесообразность.

Гламур есть пародия на чистоту. Он демонстрирует не опрятность, а богатство, не умение помыть чайник, а способность купить новый или нанять посудомойку. Гламур имитирует вечную жизнь, убивая все живое и заменяя его искусственным.

На вопрос по поводу грязных детей: «Этих вымыть или новых народить?..» — гламур отвечает: «Мыть бесполезно». Грязных детей проще топить. Гламур смертоносен и разрушителен, потому что стреляет в голову своим жертвам, заменяя реальные цели человека виртуальными, реальные отношения — выдуманными, реальную жизнь — скроенной по чужим лекалам глянцевой сказкой.

«Гламур — это маскировка, которая нужна для того, чтобы повысить свой социальный статус в глазах окружающих, чтобы они думали, что человек имеет доступ к бесконечному источнику денег…» (Пелевин)

Экономика одноразового пользования

Где кончается глэм-капитализм и начинается экономика с бухгалтерской точки зрения, я не отвечу, и не ставил такую задачу перед собой... Для себя я определил гламур, как стоимость, создаваемую исключительно усилиями рекламы и не связанную с качеством товара.

Олигарх Абрамович чисто символически и демонстрационно прокатился на "ядерной" яхте, второй раз это уже не будет иметь смысла. Куда эту яхту теперь? Только на доски бомжам. И так буквально со всеми вещами. Не случайно сейчас идут битвы за помойки в Европе – помойка актуализируется. Если Ницше говорил об опустынивании – горе тому, кто носит в себе свою пустыню, то сегодня надо говорить об опомоивании. Товар изначально движется на свалку – с производственного конвейера через покупателя. Из дорогущей витрины на нас смотрит одноразовый мусор - купить по конским ценам, один раз надеть - выбросить. Еще Питирим Сорокин заблаговременно писал о такой перспективе, о цивилизации свалки.

В историческом музее посвященном культуре бронзового веке все предельно ясно: вот это – топор, это – молоток, это – миска, а то – наконечник для стрелы. Инструкции на 25-ти страницах не нужны, все начинается и заканчивается понятным практическим назначением.

Есть вещи другого рода. Обои, деревянные панели, серебряные печатки, вазы, горшки с фикусами, стеклянные слоники в сервантах… Практического назначения у них почти нет, однако их наличие создает определенную эстетическую атмосферу, именуемую в обиходе уютом. Ведь ясно же, что сидеть на пушистом ковре, обложившись подушками и попыхивать изящной вишневой трубкой гораздо приятнее, чем лежать на ковролине и курить “Беломорканал”. Деревянные панели приятны для глаз; слоников из серванта можно протереть тряпочкой, разряжая нервы, а фикус еще чем-то там полезен.

Но существует такая степень “гламуризации” сознания, после которой внешняя атрибутика становится важнее практического применения. Хрустальные подвески на люстре становятся важнее того света, что она производит. Пиленая вручную золотая решетка радиатора “Роллс-Ройса” становится важнее лошадиных сил под его капотом.

Казалось бы, ну и черт с ним! Мало ли у людей в жизни бывает странных увлечений! Есть оригиналы, чье хобби, пардон - коллекционирование носорожьих экскрементов. Но этих людей, несмотря на общее юмористическое к ним отношение, никто и не думает лечить в местах с мягкими стенами и рубашками с длинными рукавами, удобно фиксирующимися на спине. Да ради Бога, пусть развлекаются!

Но что делать, когда психоз становится массовым и приоритеты внутри социума смещаются? Есть женщины, которые экономят, отказывая себе в полноценном питании, для того, чтобы купить кусочек шелка с лейблом, стоимостью 800$. Есть мужчины, разменивающие трехкомнатные квартиры на однокомнатные ради того, чтобы приобрести дорогую спортивную машину (это с учетом того, что ездить дальше окружной дороги они на ней не собираются).

Люди идут в магазины и покупают себе туфли (отлично!), зубные щетки (великолепно!) и теннисные ракетки (просто замечательно!) и параллельно тратятся на кофейные автоматы, которые никогда не приготовят “эспрессо” лучше, чем их жена, женятся на девушках с неживыми лицами и губами "укус шмеля", летят на лето в Египет, хотя ночами грезят о рыбалке на загородном пруду, и одеваются в джинсы, которые стоят столько, что от одной мысли о возможном пятне на попе с ними случается тяжелая меланхолия. И дело не в том, могут или не могут они себе все это позволить. Просто даже в самом, казалось бы, святом и личном – стремлении реализовать свои желания, мы, опять-таки, хотим не того, чего хотим мы, а того, что надо.”

Всё, перечисленное в этой длинной цитате, и является внешними проявлениями скрытого управления поведением человека, ставшего образцово-показательным потребителем строго по рецептам "великого педагога" Фурсенко.

Лично я ничего не имеюне против Сваровски. Я против идеологии превосходства за счет внешнего блеска. Считаю, что эта идеология возвышения "богов над быдлом" ничем не отличается от другой, где принадлежность к избранным мерилась штанген-циркулем и уже один раз попала на суд истории.

Вместо заключения.

Место рождения описанного джентльменского набора управления электоратом - Англия и США. Место применения - весь мир, хотя олицетворяет именно западную цивилизацию. Не касаясь этических параметров этих инструментов, отмечу только их чрезвычайную дороговизну. С этим, собственно, никто и не спорит. Такая модель управления не может быть дешевой и способна существовать только в условиях государственных кредитных пирамид, которые имеют свойство когда-нибудь рушиться.

Социальная база современной западной цивилизации, колонизировавшей в конце ХХ века почти всю планету, включая РФ - городской житель, производящий и потребляющий виртуальные ценности. В таком случае антагонист этой системы - государство, опирающееся на человека, производящего реальный продукт и живущего вне мегаполисов. За ним - будущее.

Насколько справедлив такой прогноз - узнаем в ближайшее время. Существующая модель “золотого миллиарда” планете не по карману.

Не факт, что этот мир будет богаче и справедливее, но перечисленных уродливых квазиинструментов управления будет меньше, это точно. На них просто не хватит денег. А это, в свою очередь, оздоровит этическую составляющую власти. Ведь нам до смерти надоели хитро-глупо-лукавые непонимайки и глубокомысленные недомолвки. Мы устали от безответственной макроэкономики. Нам осточертело приносить совесть и здравый смысл в жертву политической целесообразности. Есть возможность всё изменить. Это особенно хорошо чувствуется сейчас. Не просто возможность, а неизбежность перемен приходит с пониманием, что армия, уходящая на войну и армия, возвращающаяся с войны - это две разные армии. Новая элита рождается в огне сражений с ложью. Она и победит.