"Дима, зачем?": Финансист ушёл в штурмовики

Владлен Чертинов

Мы встретились с Дмитрием Константиненко в головном офисе петербургского отделения крупнейшей финансовой компании России, где он занимает руководящую должность — курирует взаимодействие с силовыми структурами. Больше года назад Дмитрий ушёл с этой должности добровольцем на СВО и всё это время воевал штурмовиком. Только недавно вернулся.

"Вагнера" учили нас работать двойками"

ЦАРЬГРАД: Почему решили уйти на войну?

ДМИТРИЙ КОНСТАНТИНЕНКО: Примерно через полгода после объявления СВО я почувствовал, что нахожусь не там, где должен. Пару месяцев вынашивал эту идею. А когда наша компания начала помогать раненым в госпиталях, я, видя каждый день их мучения, окончательно утвердился в мысли, что на фронте буду полезнее, чем на гражданке

— Крупные финансовые структуры помогают раненым? Удивлён.

— Я не могу говорить за всех, но могу сказать, что одна структура — та в которой я тружусь — точно это делает. Помогает не только раненым, но и тем, кто воюет.

— Как к вашему решению отнеслись близкие и коллеги?

— Коллеги не все меня поняли. Многие говорили: "Дима, зачем? Ты на руководящей позиции, у тебя неплохой доход, годовалый ребёнок". А вот руководители, наоборот, поддержали, хотя, возможно, им было непросто меня заменить. Супруга и родители, естественно, за меня испугались, но через какое-то время поняли и приняли мой выбор.

— Вы шли добровольцем в конкретное подразделение?

— Нет, я уходил не к знакомым, не через кого-то, а туда, куда Родина пошлёт. Явился в обычный военный комиссариат, и меня распределили в отряд специального назначения "БАРС-9". Предложили три варианта контракта — полгода, год и больше года. Я выбрал "золотую середину". Комиссариат сформировал команду из таких же, как я, питерских добровольцев, все вместе мы встретились только в день отъезда на Московском вокзале. Было видно, что ребята волнуются, но стараются этого не показывать, улыбались, а я чуть ли не больше всех, хотя на душе, конечно, тоже было неспокойно.

Мы приехали в Новочеркасск — там база "БАРСов". Таких отрядов на фронте много, насколько я знаю, более 40. Они дислоцируются на разных участках СВО и между собой не пересекаются. После двухнедельного курса молодого бойца в Новочеркасске нас на "КАМАЗах" отправили в батальон, где мы ещё дополнительно прошли обучение. Находились мы в основном под Купянском. Нашими инструкторами в батальоне были бывшие "вагнера". Раньше я к ним относился неоднозначно. Но могу сказать: те "вагнера", которые нас обучали, помимо того, что они хорошие парни, ещё и очень большие профессионалы, много где побывавшие.

— Вы раньше проходили какую-то военную подготовку?

— Когда ещё учился в университете, у нас была военная кафедра, мы проходили сборы и выпустились лейтенантами запаса. Но всё, чему нас обучали в 2005 году, сегодня поменялось — стойки, позиции ведения огня, работа подразделений. "Вагнера" учили нас работать двойками и тройками. Но в основном тройки нужны при захвате зданий, чтобы сбивать противника с толку, чтобы он не мог уследить, откуда ведётся огонь. А на нашем направлении городов не встречалось, и при наших задачах эффективнее было работать двойками.

Технология штурмов

— Как вы попали именно в штурмовики?

— А на линии боевого соприкосновения все подразделения в основном штурмовые. Решающие задачи по захвату и удержанию позиций. Я там особо и не видел подразделений обеспечения.

— Вспомните свой первый бой. Какая задача была вам поставлена?

— Нам нужно было взять, а потом удержать высоту, на которой противник хорошо окопался. На его позиции были не какие-то спонтанные, а заранее подготовленные укрепления — хорошие блиндажи, траншеи, дзоты. И сопротивление он оказывал серьёзное. Бой за эту высоту длился три дня.

Штурм — это определённая технология. Его ведут поэтапно разные подразделения батальона. Сначала по позиции врага отрабатывает артиллерия, потом подключаются наши БПЛА. Потом идём в накат мы — пехотинцы, нам помогают снайперы, группы огневой поддержки. Если мы натыкались на плотный ответный огонь, останавливались или отходили назад — и снова начинали работать смежники: артиллерия, дроны… И так раз за разом.

Если говорить об ощущениях, то самый трудный не первый, а второй бой. Во время первого ты ещё не понимаешь, что тебя ждёт. До этого враг не вёл огонь именно по тебе, на твоих глазах не получали ранение или не погибали товарищи. А во время второго уже сознательно заставляешь себя снова в это во всё окунуться. Страх присутствует в каждом бою, но в первые 15 секунд боя. Дальше вступает в дело адреналин, и ты начинаешь действовать на рефлексах. Я, например, во время штурмов научился не спать трое суток. Просто не хотелось. Наверное, благодаря тому же адреналину. Любой бой — это проверка на выносливость и стойкость. В бою ты решаешь тройную задачу — выполнить приказ, выжить самому и сделать так, чтобы выжили товарищи.

— Адреналин не захлёстывал, не мешал соображать?

— Периодически такое случалось. Когда под тобой трясётся земля и вокруг тебя всё грохочет, трудно всегда сохранять ясную голову. У меня бывали секундные потери ориентации в пространстве. Иногда мы даже путались в местности. В моменты такой адреналиновой взбудораженности важно успокоиться, восстановить дыхание и после этого сделать следующий шаг. Лично мне помогали три глубоких вдоха.

— Как вы работали в двойках? На каком расстоянии?

— 5-10 метров, в зависимости от территории. Естественно, работать вплотную было опасно. Обычно обязанности в двойке и то, кто будет старшим в бою, распределяли заранее. Большую часть свободного времени посвящали слаживанию — поначалу обучались слышать команды товарищей "бегу", "держу". Но в конце концов мы научились взаимодействовать с минимальными командами, молча — с помощью жестов, движения глаз.

— Какой вес таскают на себе штурмовики?

— Если брать по совокупности — вместе со шлемом, оружием, бронежилетом, боекомплектом, рюкзаком с сухпайком и водой (потому что мы иногда не понимали, на сколько уходим), то это могло быть и 40, и 50 килограммов.

— И какой при подобной нагрузке была скорость передвижения во время штурма?

— Мы двигались вперёд перебежками не более 3 секунд. Если человек бежит дольше, он, во-первых, устаёт, а во-вторых, становится заметен противнику. 3 секунды — оптимальный предел времени для работы двойками: один перебегает, второй его прикрывает. Потом они меняются ролями. Такими рывочками и идёт штурм — 3 секунды бега и 3 секунды отдыха. Потом уже, когда заняли позицию, появляется возможность выдохнуть и как-то передохнуть.

А бывало, мы в полном обмундировании совершали не штурмы, а переходы по 20 километров в день. Но это, понятное дело, уже с остановками на отдых. Особенно тяжелы такие марш-броски были летом, иногда при температуре 45 градусов. Но, как ни парадоксально, со временем организм приспосабливается к этим нагрузкам.

— Употребляли энергетические напитки?

— Да, безалкогольные энергетики мы пили в больших количествах. Да и есть на жаре не особо хотелось. Но, насколько я знаю, сейчас Минобороны их запретило. Энергетики приравняли к алкоголю. Их повышенное потребление бьёт по печени и желудку. Наверное, от одной баночки ничего не произойдёт, но мы пили по 5-7 банок в день. И это точно был перебор. С помощью энергетиков мы себя взбадриввали, потому что нагрузки были большие, а спали мы мало — по крайней мере, недостаточно для того, чтобы в полной мере восстановить свои силы. Наш комбат — более чем адекватный человек, офицер морской пехоты, много где побывавший, старался давать нам возможность отдохнуть. Но времени на это не всегда хватало, он был между двух огней — между приказом начальства и необходимостью беречь личный состав.

Комбат держал в ежовых рукавицах

— Что за добровольцы были в вашем батальоне, откуда?

— Из всех уголков страны. Люди самых разных профессий и сословий, но с ограничением по возрасту — до 45 лет. Были директор школы из Москвы, подполковник МЧС из Республики Коми, несколько моих коллег из финансового сектора, медики, инженеры, парни из деревень. Но самое интересное, что все они были правильные или становились такими спустя какое-то время под влиянием коллектива. У нас была жёсткая дисциплина, категорически запрещалось употребление алкоголя. Комбат держал нас в ежовых рукавицах — спасибо ему. Благодаря этой дисциплине у нас в том числе были не столь большие невозвратные потери, как у наших соседей.

— Существовало разделение на тех, кто штурмует позиции, и тех, кто на них закрепляется?

— Обычно командование более опытных бойцов определяло в штурмовые группы, а новобранцев — в эвакуационные или закрепляющие. Потихоньку, когда люди набирались опыта, им давали более серьёзные задачи. Но я о таком разделении узнал примерно через полгода.

— Вы сразу попали на более серьёзные задачи?

— Да, скажем так, сразу оказался на интересном мероприятии в интересной должности.

— И сколько таких интересных мероприятий, в смысле штурмов, было за тот год, что вы находились на фронте?

— Я не считал. Могу сказать только, что во второй декаде осени, когда техника стала вязнуть в грязи, да и пехоте было трудно идти вперёд, активные боевые действия немного уменьшились. А в тёплое время года, да ещё в хорошую, ясную летнюю погоду на красивой природе такие "меропориятия" были постоянно.

Встреча с дроном — русская рулетка

— Во время штурмов над вами висели дроны противника?

— Я не могу сказать, что висели, они просто никуда не девались. Наш противник очень хорошо оснащён самыми разными дронами, в том числе такими, которых не было на вооружении у нас. Они особенно охотились за эвакуационными группами — атаковать нескольких человек им интереснее, чем одного. Но враг не жалел дронов и на одиночные цели. Естественно, они всё всегда видели. У нас у всех были антидроновые детекторы "Булат", которые не раз нас спасали. Убежать от дрона нельзя, он летает на скорости под 100 километров в час. Мы старались найти любое укрытие — бугорок, ямку, кусты. Дроны не раз путались в ветках деревьев.

Помню, проводили разведку, двигались по полю — и вдруг запищали "Булаты", а прямо с земли перед нами стали взлетать дроны противника, находившиеся в режиме ожидания. Это была впечатляющая картина.

Дроны изменили войну, прежде всего, в том смысле, что сегодня на ней всё решают не опыт и знания бойца, а случай — повезёт ему или нет.

— Вам везло?

— Дроны несколько раз пролетали надо мной и не атаковали. Причём при мне тогда не было "Булата". И мне о их приближении кричали ребята. Fpv-дроны проносились над моей головой на большой скорости. Можно предположить, что они не замечали меня из-за того, что двигались быстро, хотя какая бы ни была скорость, не увидеть в поле вертикальную фигуру одиноко стоящего человека нельзя.

Не матерись, не мародёрствуй

— Вы — верующий?

— Да. Перед тем как уйти на войну, я пришёл к своему духовнику. Он беседовал со мной более двух часов. Сказал, главное, на фронте не мародёрствуй, не насильничай, не матерись. Мы часто заходили в пустые дома, где было что взять. Иногда некоторые из нас забирали какие-то вещи, но спустя пару дней, хотите верьте, хотите нет, эти парни получали ранения. Я никогда себе такого не позволял и за весь этот год на войне матом выругался только два раза. Ребята даже шутили: будешь уходить на дембель — мы тебя научим материться. В расположении у меня была икона, которую мне дала мама, а на себе всегда крест и лик Николая-Чудотворца. И вот результат: у меня за всё время была лишь небольшая контузия. Если принять во внимание, через что мне пришлось пройти, что порой в нескольких метрах от меня разрывались снаряды и получали ранения товарищи, а меня даже ни один осколок не зацепил, то что это, если не чудо?

— А в принципе потери были серьёзные?

— Очень много было 300-х с осколочными ранениями, причём именно от боеприпасов, сброшенных с дронов. Погибших — значительно меньше. Не так много, как могло бы быть. Благодаря командованию и нашим инструкторам-вагнеровцам.

Война — правильный выбор

— Какие люди лучше приживаются на войне, кому на ней проще?

— Мне кажется, тем, кто себя не выпячивает и максимально открыт, ничего не держит за пазухой. У нас были парни, которые сначала пытались всех поставить на место, показать, что они лучше других. Но через месяца два они менялись под влиянием коллектива и окружающей обстановки. При этом у нас никогда не было между собой драк. Лично я старался вести себя естественно и оставаться самим собой. Слушал товарищей, старался чему-то у них учиться.

— Какой эпизод на войне для вас самый памятный?

— Дембель. Было грустно прощаться с ребятами, которые оставались. Я и сейчас переживаю за них. Есть такое понятие — "армейская дружба". А у нас была даже не дружба, а братство. В одном фильме услышал фразу, которую разделяю: страшно не тогда, когда тебя убьют — ты можешь этого даже не почувствовать, страшно не когда тебя ранят — да, будет больно, но это не смертельно, а по-настоящему страшно, когда погибают твои товарищи, а ты не можешь ничего сделать. Раньше, когда я по телевидению слышал о каких-то потерях на СВО, то воспринимал их как цифры, а когда видишь, как гибнет хотя бы один человек, это уже не цифры. Это непередаваемо. Войну вообще не передать словами, её можно только пропустить через себя. А для этого надо на ней побывать.

— Советуете?

— Это дело и решение каждого. Я никому не хочу ничего объяснять и доказывать. Я для себя принял такое решение. Если какая-то часть мужского населения поступит так же, то, мне кажется, это будет правильный выбор — ведь они всё-таки мужчины.

— Лично вам война что объяснила?

— На войне я увидел в людях человечность. В мирной жизни — ежедневной рутине и карьерной гонке, в постоянном беге куда-то, в быту — она незаметна. Даже в друзьях и коллегах нам бросается в глаза лишь что-то яркое, внешнее. А на войне человечность проявляется в каждом, и это меня поразило.

— Как вы относились к украинцам — солдатам противника?

— Я не часто контактировал с пленными. Но когда видел их, у меня не возникало к ним ничего, кроме жалости.

https://tsargrad.tv/articles/d...