СТАРЫ ЛЮДИ (рассказ)

"Это еще в те годы было, когда тут стары люди жили. На том, значит,

пласту, где поддерново золото теперь находят.

Золота этого... кразелитов... меди... полно было. Бери, сколько хочешь.

Ну, только стары люди к этому не свычны были. На что им? Краэелитами хоть ребятишки играли, а в золоте никто и вовсе толку не гнал. Крупинки желтеньки да песок, а куда их? Самородок фунтов несколько, а то и полпуда лежит, примерно, на тропке, и никто его не подберет. А кому помешал, так тот его сопнет в сторону - только и заботы. А то еще такая, слышь-ко, мода была.

Собираются на охоту и наберут с собой этих самородков. Они, видишь,

маленькие, а увесистые. В руках держать ловко и бьют емко. Присадит таким, так большого зверя собьет. Очень просто. Оттого нынче и находят самородки в таких местах, где бы вовсе ровно золоту быть не должно. А это стары люди разбросали, где пришлось.

Медь самородну, ту добывали маленько. Топоры, слышь-ко, из нее делали,

орудию разную. Ложки-поварешки, всякую домашность тоже. Гумешки-то нам от старых людей достались. Только, конечно, шахты никакой не били, сверху брали, не как в нонешнее время.

Зверя добывали, птицу-рыбу ловили, тем и питались. Пчелы дикой множина

была. Меду-сколько добудешь. А хлеба и званья не было. Скотину: лошадей,

напримерно, коров, овцу - не водили. Понятия такого у них не было.

Были они не русськи и не татара, а какой веры-обычая и как прозывались,

про то никто не знает. По лесам жили. Однем словом, стары люди.

Домишек у них либо обзаведенья какого - банешек там, погребушек -

ничего такого и в заводе не было. В горах жили. В Думной горе пещера есть. С реки ход-от был. Теперь его не видно, - соком завалили. Поди, сажен уж на

десять. А самоглавная пещера в Азов-горе была. Огромаднейшая - под всюе

гору шла. Теперь ход-от есть, только обвалился будто маленько. Ну, там дело

тайное. Об этом и сказ будет.

Вот живут себе стары люди, никого не задевают, себя сильно не

оказывают. Только стали по этим местам другие народы проявляться. Сперва

татара мимо заездили: по подгорью от Думной горы к Азов-горе тропу

протоптали. С полдня на полночь, как из оружья стрелено. Теперь этой тропы не знатко, а старики от дедов своих слыхали, будто ране-то видно было.

Широкая, слышь-ко, тропа была, чисто трахт какой, без канав только.

Ну, ездят и ездят татара. В одну сторону одни товары везут, в другу-други, а насчет золота ничего. Видно, сами не толкуют, либо случая такого не подошло. Стары люди сперва прихоронились. Потом видят, - никто их

не задеват-стали жить потихоньку. Птицу-рыбу полавливают, золотыми камнями зверя глушат, медными топорами добивают.

Вдруг татара что-то сильно закопошились. Целыми утугами на полночь

пошли, и все с копьями, с саблями, как на войну. Мало спустя обратно

побежали. Гонят, свету не видят. А это Ермак с казаками на Сибирь пришел и всех тамошних татар побил. Которые пособлять своим приходили, и тех до

смерти перепугал. Как дело тогда внове было - из оружья стрелять, татара

этой стрельбы и забоялись.

Казаки, слышь-ко, ране вольные были, и на Сибирь они уж проданные

пришли. Купцам продалися, а царь их во все задарил. Набольшему - Ермаку-то - свою серебряную рубаху царь послал. Так Ермак той рубахи с себя не сымал.

Гордился, значит. Так и утоп в ей - в царском-то подаренье. Как умер Ермак,

тут баловство и развелось. Ну, мало ли худых людишек к казакам налипло. Они и давай хозяевать, как кому любо. Возьмут, кого им надо, за горло.

Подавай того-другого. Баб хватают, девчонок, вовсе подлетков и протча.

Однем словом, баловство развели -хуже некуда. Одна такая ватажка и

объявилась в здешних местах. Небольшая ватажка,-пеши пришли; а вожак,

видать, грабастенькой попался. Эти сразу золото сметили. Хватовщина пошла, чуть до смертоубойства не дошло. Потом образумились, видят - золота много, с собой не унесешь. Что делать? Туда-сюда зачали соваться, нет ли где жила близко, лошадей добыть. И набежали так-то на старых людей. Сейчас спрашивать, конечно:

- Что за народ? Какой веры-племени? Какому царю ясак даешь? - Стали

так-то наступать на старых людей. Те им свое маячат,- дескать, ваша нам не

нужна, наша вам не мешает, - проходите мимо.

Казачишки опять на испуг берут. Из оружья - пальнули. Стары люди

испужались, - в гору побежали. Казачишки за ими, думают так и есть

-победили, а не тут-то было. Стары люди смелые были. Это они сперва только испужались. Думали, огонь, напримерно, с неба. Ну, потом отошли. И здоровые были. Добежали, значит, до пещеры своей, да как начали казачишек золотыми камнями пушить, знай, держись. Чуть не всех заколотили, казаков-то. Двое либо трое все ж таки убежали....

....Увидали стары люди - чужестранный человек лежит, весь кровью

измазанный, и оружье с им. А бабы набежали первые-то. Баба, известно, у

всякого народа жалостливее и за ранеными ходить любит. Тут еще девка

случилась, ихнего старшины дочь. Смелая такая, расторопная, хоть штаны на

такую надевай. И красивая-страсть. Глаза, как угольки, щеки, как розан

расцвел, коса до пяток и вся протча в полном аккурате. Лучше нельзя. Плясать первая мастерица, а ежели песню заведет с переливами, ну... Однем словом, любота. Одно плохо, - сильно большая была. Прямо сказать, великанша. И как раз девка на выданье. Восемнадцатый год доходил. Самая, значит, пора. Ну, ей и приглянулся, видно, пришлый-то. А он тоже, по-нашему, мужик рослый был. Из себя чистый, волосом кудрявый, глаза открытые. Ей и любопытно стало. Пока другие бабы охали да ахали, эта девка сгребла раненого в охапку, притащила в пещеру и давай за им ходить - водой там смачивать, раны перевязывать.

Отец, мать ничего, будто так и надо. Соседи тоже помалкивают и помогают,

подают то - другое. Бабам, вишь, жалко, а у мужиков свое на уме: не научит

ли, как огонь пущать.

Раненый мало-помалу оклемался. Видит, какие-то вовсе незнамые люди.

Рослые против наших и по-татарски бельмень. Сам-то он марковал маленько по-татарски. На то и надеялся, когда шел в эти места. Ну, делать нечего, стал

маяками дознаваться, как и что они прозывают. Учиться, значит, стал по-

ихнему. А девка от его не отходит, прямо прилипла. И он тоже человек

молодой, к ей тянется. Поправа, однако, плохо идет. Главная причина -

хлебушка у их не было. Притащит это ему девка пищи самолучшей. Рыбы, мяса наставит, меду чашку вскрай полнехоньку, а его с души воротит. Ему бы хоть яшничка ломоток. Просит у ей, а она не понимает, какой есть хлеб. Заплачет даже. Это она-то. Известно, руському человеку без хлебушка невозможно.

Какая уж тут поправа. Ну, все ж таки ходить стал и к разговору мало-мало

обык, а девка обратно от его руський разговор переняла, да так скоро, что

просто удивленье. Такая уж удачливая была и, видать, не простая. Тайная сила в ей, видно, гнездовала.....

......Нет уж, моя хорошая, не жилец я на этом свете. Теперь и хлебушком

меня не поправить. Свой час чую. Да и не пара мы с тобой. Ты вон какая

выросла, а я супротив тебя ровно малолеток какой. По нашему закону-обычаю так-то не годится, чтобы жена мужа, как ребенка, на руках таскала.

Подождать, видно, тебе причтется- и не малое время подождать, когда в пару

тебе в нашей земле мужики вырастут.

Она это совестит его:

- Что ты, что ты! Про такое и думать не моги. Да чтоб я, окроме тебя...

А он опять свое:

- Не в обиду, - говорит, - тебе, моя милая невестушка, речь веду, а так

оно быть должно. Открылось мне это, когда я поглядел, как вы тут по золоту

без купцов ходите. Будет и в нашей стороне такое времячко, когда ни купцов,

ни царя даже званья не останется. Вот тогда и в нашей стороне люди большие да здоровые расти станут. Один такой подойдет к Азов-горе и громко так скажет твое дорогое имячко. И тогда зарой меня в землю и смело и весело иди к нему. Это и будет твой суженый. Пущай тогда все золото берут, если оно тем людям на что-нибудь сгодится. А пока прощай, моя ласковая.

Вздохнул в остатный раз и умер, как уснул. И в ту же минуту Азов-гора

замкнулась.

Он, видать, неспроста это говорил. Мудреный человек был, не иначе, с

тайной силой знался. Соликамски-то, они дошлые на эти дела.

Так с той поры в нутро Азов-горы никто попасть и не может. Ход-от в

пещеру и теперь знатко, только он будто осыпался. Пойдет кто, осыпь зашумит, и страшно станет. Так впусте гора и стоит. Лесом заросла. Кто не знает, так и не подумает, что там, в нутре-то....

....Да, не дождаться мне, вижу, когда Азов-гора откроется... Не дождаться!

Хоть бы песенку повеселее оттуда услышать довелось.

Ваше дело другое. Вы молоденькие. Может, вам и посчастливит - доживете

до той поры.

Отнимут, поди-ка, люди у золота его силу. Помяни мое слово, отнимут!

Соликамской-от с умом говорил. Кто вот из вас доживет, тот и увидит клад

Азов-горы. Узнает и дорогое имячко, коим богатства открываются. Так-то... Не простой это сказ. Шевелить надо умишком-то, - что к чему."

А вот ещё из одного сказа "Ключ Земли"

"Тогда Васенка и рассказала, как дело было.

Когда ее уж вовсе стало засыпать снегом, вдруг открылся перед ней ходок

в землю. Неширокий ходок, и темненько тут, а итти можно: ступеньки видать и тепло. Васенка и обрадовалась.

"Вот где,- думает,- никому из руднишных меня не найти", - и стала

опускаться по ступенькам. Долго спускалась и вышла на большое-большое поле.

Конца-краю ему не видно. Трава на этом поле кустиками и деревья реденько, - все пожелтело, как осенью. Поперек поля река. Черным-чернехонька, и не

пошевельнется, как окаменела. За рекой, прямо перед Васенкой, горочка

небольшая, а на верхушке камни-голыши: посредине- как стол, а кругом - как

табуреточки. Не по человечьему росту, а много больше. Холодно тут и чего-то боязно.

Хотела уж Васенка обратно податься, только вдруг за горкой искры

посыпались. Глядит, - на каменном-то столе ворох дорогих камней оказался.

Разными огоньками горят, и река от них повеселее стала. Глядеть любо. Тут

кто-то и спрашивает:

- Это на кого? Снизу ему кричат:

- На простоту.

И сейчас же камешки искорками во все стороны разлетелись. Потом за

горкой опять огнем полыхнуло и на каменный стол камни выбросило. Много их.

Не меньше, поди, сенного воза. И камешки покрупнее. Кто-то опять спрашивает:

- Это на кого?

Снизу кричат:

- На терпеливого.

И, как тот раз, камешки полетели во все стороны. Ровно облако жучков

поднялось. Та только различна, что блестят по-другому. Одни красным

отливают, другие зелеными огоньками посверкивают, голубенькие тоже,

желтенькие... всякие. И тоже на лету жужжат. Загляделась Васенка на тех

жучков, а за горкой опять огнем полыхнуло, и на каменном столе новый ворошок камней. На этот раз вовсе маленький, зато камни все крупные и красоты редкой. Снизу кричат:

- Это на удалого да на счастливый глаз.

И сейчас же камешки, как мелкие пташечки, заныряли-полетели во все

стороны. Над полем ровно фонарики запокачивались. Эти тихонько летят, не

торопятся. Один камешок к Васенке подлетел да, как котенок головенкой, в

руку и ткнулся - тут, дескать, я, возьми!

Разлетелись каменные птички, тихо да темно стало. Ждет Васенка, что

дальше будет, и видит - появился на каменном столе один камешок. Ровно вовсе простенький, на пять граней: три продольных да две поперечных. И тут сразу тепло да светло стало, трава и деревья зазеленели, птички запели, и река заблестела, засверкала, запоплескивала. Где голый песок был, там хлеба

густые да рослые. И людей появилось многое множество. Да все веселые. Кто будто и с работы идет, а тоже песню поет. Васенушка тут сама закричала:

- Это кому, дяденьки?

Снизу ей и ответили:

- Тому, кто верной дорогой народ поведет. Этим ключом-камнем тот

человек землю отворит, и тогда будет, как сейчас видела.

Тут свет потух, и ничего не стало."

БАЖОВ П.П.