
Захар Прилепин
Писатель
Либеральная общественность в очередной раз веселит. Мы взрослые люди и отлично помним, что за словеса звучали особенно назойливо в годы "перестройки" и прочей "демократизации". Стоял тогда плач российских демократов о том, что "русский народ Бога забыл", что "дорога к Храму заросла": я слышал все эти патетичные и блудливые речи, от которых меня, признаюсь, воротило — исключительно на эстетическом уровне. Если у вас что-то заросло — идите, и займитесь прополкой. Или отвечайте исключительно за себя: я вот забыл дорогу к Храму, пойду искать. Зачем о других.
Меня самого, родившегося в семье коммуниста, крестили в 1975 году, в храме деревни Казинка Скопинского района Рязанской области — он и тогда был открыт, и сейчас. Иконы и Священное Писание в деревенском нашем родовом доме были всегда.
Но раз сказали, что "забыли" и "заросла" - надо было вспоминать.
Начали вспоминать.
Еще для либерального дискурса характерны были непрестанные, перманентные, многолетние увещевания о необходимости национального покаяния за все прегрешения Советской власти — в том числе, за убийство царской семьи.
Ну так вот оно, милые мои — пришло покаяние, вы ж этого хотели: ходят русские люди то туда, то сюда с портретом государя, широко крестятся, требуют "Матильду" запретить. Если это не покаяние — то что?
Это разве не вы, либеральные деятели, четверть века рассказывали о том, как отвратительны большевики, как чудовищны, в какой тупик они завели Россию, которую мы потеряли — и в которой было так хорошо, так воздушно, так ароматно. Наснимали об этом тысячи фильмов, написали сотни книг, накропали десятки тысяч самых низкопробных и манипулятивных телепрограмм и передач.
И вот вам результат: народ, по крайней мере какая-то его часть, снова возлюбил своего Государя. Нечего жаловаться теперь, за всё прилетает ответочка. (И за вашу майданофилию тоже прилетит, но попозже).
Что собственно до нас — то мы тут советские дети, детей императора нам жаль, а Государя мы почитаем как мученика, а не как праведника, посему имеем своё мнение и касательно режиссёра Алексея Учителя.
Я очень люблю режиссера Алексея Учителя. И как человека, и как мастера.
Я даже могу уточнить, когда именно я полюбил его, как режиссера, и когда — как человека.
Однажды в каком-то стародавнем году, лет чуть ли не двадцать назад, пошли мы с женою в маленький, человек на сто, нижегородский кинотеатр смотреть фильм "Дневник его жены".
Российское кино того времени последовательно вызывало стойкое отторжения, и ничего хорошего мы не ждали.
Но когда фильм окончился — весь зал поднялся и стал аплодировать. И мы тоже, искренне и восхищённо.
Собравшиеся в зале никому не были должны: ни авторов фильма, ни актёров, как вы понимаете, среди нас не были - более того, создателям фильмо никто и рассказать не мог о нашем порыве.
Но мы поднялись и аплодировали — все как один.
Такое было со мной единственный раз в жизни.
Это был первый фильм Алексея Учителя, который я видел.
Потом я посмотрел "Прогулку" и "Космос, как предчувствие", и некоторое время пребывал в убеждении, что Учитель вообще лучший режиссёр в современной России. Я и по сей день считаю, что он снял несколько удивительных фильмов — как минимум, три.
Чтоб иметь цельное представление об этом режиссера, я разыскал его самый первый фильм – "Мания Жизели" - и тоже остался доволен; хотя то, что этот фильм — первый в фильмографии Учителя, как автора художественных фильмов, было всё-таки заметным.
"Пленный" - о событиях в Чечне воспринимался чуть сложнее; но в любом случае Учитель взялся за тему, за которую не брался фактически никто — и кино его точно не было приговором «российской военщине» - что ценно, что на тот момент вообще было удивительно.
Аляповатый "Край" того же автора не вызвал у меня и малой доли тех эмоций, что вызывали первые фильмы Учителя; впрочем, там было несколько забавных моментов; и вообще, что самое важное, в работах его в целом отсутствовало столь характерное для недавних времён желание выставить счёт русскому народу и оттоптаться на проклятых большевиках. Учитель ставил перед собой несколько более сложные задачи — вне зависимости от того, справлялся он с этим или нет.
В конечном итоге, работал он искренне и разносторонне - словно голливудский режиссёр, какой-нибудь, к примеру Аранофски: то есть, Учитель мог снять и лирическую комедию, и серьёзный фильм о русском писателе, и масштабный истерн, и боевик, и что хотите.
А как человека я его полюбил при следующих обстоятельствах. На заре "десятых" годов, подразочаровавшись в либерельной интеллигенции и ее способности к диалогу, я написал программный текст "Письмо товарищу Сталину", который наделал жуткого шума.
По поводу этого текста то ли уже бывший, то ли еще действующий министр культуры Михаил Швыдкой отказал мне в праве называться русским писателем, вся прогрессивная общественность дружно (с той же степенью ярости и небывалого единения как ныне противники «Матильды») обвинила меня в сталинизме и ксенофобии, писатель Быков назвал моё письмо "глупым", Вероника Долина обратилась к своим товарищам и слушателем с просьбой мне "набить морду", Игорь Иртеньев пообещал это, хм, сделать, Матвей Ганапольский сказал, что любое приличное издание должно отказать мне в сотрудничестве, и журнал "Огонек" с Лошаком во главе — отказал мне, а я там трудился уже несколько лет, ну и так далее: все на свете пархоменки вскрикивали и размахивали крылами. Кстати, тогда мне впервые дали от ворот поворот мои зарубежные партнёры: немецкие агенты, зазывавшие меня на очередные презентации, отписались, что дела со мной больше иметь не будут.
Жуть что творилось, в день выходило по десять статей и по сто постов с общим посылом, что я ничтожество рода человеческого.
Я тогда уехал в керженскую свою деревню, и сидел там, молча глядя на воду в реке.
Из всех моих многочисленных именитых знакомых поддержали меня, кажется, два или три человека: Никита Сергеевич Михалков позвонил, и ещё Михаил Леонтьев (да, кстати, это именно он звонит мне в том знаменитом ролике с Навальным, и поздравляет).
Велико же было моё удивление, когда третий звонок раздался от Алексея Учителя. В своей очаровательной неспешной манере он пригласил меня… выступить с завершающим словом на очередном, проводимым Учителем, фестивале в Санкт-Петербурге.
С пол минуты я молчал.
Потом спросил:
- Алексей Ефимович, такой шум стоит, вас… ничего не смущает?
- Захар, перестаньте, - сказал Учитель, - Приезжайте, я вас жду.
Я приехал и выступил; завершающее мое слово, кстати, было о чувстве Родины, о моём неприятии космополитизма.
Несколько человек вышло из зала в знак протеста, одна дама после моего выступления нашла меня и, стоя рядом, куда-то в пустоту громко говорила всякие гадости; публика в основном косилась и пугливо обходила меня стороной.
Алексей Ефимович меня нашел, обнял и сказал, что выступление было отличным.
Короче, он безусловно симпатичен мне — и по этой причине, и по многим другим, здесь не указанным.
Однако даже если бы я не знал его вовсе, я был бы в той же, что и сегодня, степени озадачен всем происходящим.
Получается так, что государь Николай II – лицо у нас неприкосновенное. И хочется спросить: а только в кино он неприкосновенен, или вообще везде и всюду — в театре там, в книжках, в опере, в фигурном катании?
Скажем, если изображать его возможную связь с балериной — запрещено, стоит ли показывать связь его с Ходынкой или с Кровавым Воскресением? Лично у меня, не знаю, как у вас, есть смутное ощущение, что эти две трагедии накладывают несколько более мрачный отпечаток на фигуру государя, чем его гипотетическая любовная интрига (была она или нет).
Начнем ли мы запрещать с дня нынешнего все иные картины, где Николай II был изображён критическим образом? К примеру, будет ли наложен запрет на показ классической картины Элема Климова "Агония"?
Что нам, наконец, делать со стихами Константина Бальмонта "Кто начал царствовать - Ходынкой, / Тот кончит - встав на эшафот". Извлечем ли мы этого поэта, русского эмигранта, классика символизма из университетских программ? Равно как и все иные антимонархические высказывания русских поэтов, от Пушкина ("Кишкой последнего попа последнего царя удавим") до Блока и Фёдора Сологуба ("Стоят три фонаря - для вешанья трех лиц: / Середний - для царя, а сбоку - для цариц"), потому что всякое из этих высказываний может быть расценено как косвенное (у Пушкина) или прямое (у Сологуба) неуважение к фигуре Николая II.
Как далеко мы пойдем в этом направлении?
Петр Вяземский, к примеру, находил описание Александра I в романе Толстого «Война и мир» карикатурным и неправдоподобным. А если мы Александра вдруг канонизируем? Что тогда? Как быть с Толстым? Сделаем купюры в его тексте — как делают украинцы в случае с повестью «Тарас Бульба» Гоголя.
Или не стоит Толстого и Гоголя ровнять с Учителем? - как сейчас мне наверняка скажут.
А у нас что, для всех будут разные правила?
Мне это не нравится.
Вам не нравится фильм, мне не нравится попытки навязывать одну и единственно верную точку зрения на историю России — давайте остановимся в этой точке.
Это и есть свобода. Вы вольны высказывать свою точку зрения, я вот высказываю свою.
Не для того каялись и искали дорогу к Храму, чтоб выломать кол из забора и пойти бить непохожих на нас. Иначе опять придётся каяться и ещё какую-нибудь дорогу искать.
У нас была советская власть, правая во всём до степеней удивительных. У нас были демократы у власти, на поверку оказавшиеся сектантами, признающими только свою правоту.
Ну, сколько можно уже. Давайте как-то иначе попробуем.
У нашей страны есть один сосед, где огромная часть населения двинулась рассудком от осознания своей небывалой исторической правоты.
Не надо так делать. Это плохой пример.
Оценили 16 человек
26 кармы