История столицы Сибири...

Новосибирск – один из самых загадочных городов России. Его основание и рождение окутано столькими тайнами, что поневоле становится страшно от осознания масштабов белого пятна в истории нашей Родины.

Новосибирское плато на изгибе величайшей из рек мира – очень древнее место. Археологи здесь находят поселения во все эпохи человеческой истории, потому что тут всегда был великий переход Запад-Восток. На тысячи километров на юг и на север величайшая из рек мира Обь разрезала континент как каравай на две половинки, позволяя им соединяться только на период зимнего ледостава. Все остальное время единственным местом, где восточный и западный берега Оби оставались доступными друг другу, было обширное мелководье, притягивавшее к себе все живое. Здесь с незапамятных времен брели нескончаемые потоки мамонтов и шерстистых носорогов, туров и оленей, а позднее – войска завоевателей, колонны рабов, караваны торговцев. Надо ли говорить, что за обладание великим переходом шла непрерывная борьба, в которой, конечно, побеждал сильнейший? Мы не знаем все перипетии этой борьбы, но в тот момент, когда люди московского царя впервые увидели это место, хозяевами здесь были теленгуты (теленгеты) – так себя называл таинственный народ, сошедший с исторической арены задолго до начала его изучения учеными.

Теленгутия (самоназвание страны не сохранилось, а в записках воевод она значилась как «телеутская землица») в те времена охватывала территорию современного Алтайского края и примыкающих к нему Кемеровской и Новосибирской областей. О могуществе этого государства говорит хотя бы тот факт, что русское освоение Сибири шло методом обтекания его границ, а в 1609 году между московским царем Василием Шуйским и теленгетским каганом («кааном») Обаком Конаевым был заключен межгосударственный военно-политический договор. Ни «до», ни «после» Московское государство ни с кем в Сибири не устанавливало дипломатических отношений. Этот договор, хоть и часто прерывавшийся, на целое столетие определили новое назначение великого перехода через Обь, который стал чем-то вроде ворот в Теленгутию. Потому что на противоположной стороне Оби, фактически, начиналась Томская волость Московского государства.

Впрочем, в этом месте строгой границы не было, так как теленгуты сохраняли полный контроль за переправой. Сюда все так же стекались пути-дороги, которые соединяли многочисленные деревянные города, разбросанные по всей Западной Сибири. Но скоро транспортный поток стал иссякать – уже к концу XVII века стало ясно, что экономическое могущество старых сибирских городов подорвано тяжким налоговым бременем, которое наложила на свои азиатские территории Москва. По официальным данным Посольского приказа в Среднем и Нижнем Приобье под гнетом кремлевского ясака находилось 94 города. Они давали 20 процентов доходов в бюджет Московского государства. Лишь Верхнее Приобье оставалось свободным, так как это была территория суверенного государства. Именно по этой причине у московских дьяков сведений о городах Теленгутии не было – сегодня мы имеем только баснословные писания средневековых арабских и персидских географов, которые приводят данные об этих центрах, иногда поражающие воображение. Например, в одной из таких древнесибирских столиц, по данным путешественников, только проституток насчитывалось 25 тысяч. Для сравнения: в четырехмиллионном Лондоне, согласно переписи 1878 года, их было зафиксировано 24 тысячи.

Надо полагать, ко времени прихода русских в Сибирь эти мегаполисы уже исчезли, оставив после себя лишь слабое подобие. А может, мы слишком некорректно подходим к «деревянным цивилизациям», позволяя себе судить о них, как о «каменных»? Ведь судьба бревенчатых строений не похожа на судьбу пирамид. Во времена Второй Мировой войны на территории США были построено несколько деревянных ангаров для боевых дирижаблей, которые были признаны самыми крупными деревянными сооружениями, которые когда-либо создавал человек. Так вот сегодня сами американцы не могут найти следы этих циклопических сооружений, не могут установить место, где они находились. А ведь прошло всего-то полвека! Что говорить о деревянных городах Зауралья, описанных три-четыре столетия назад? И все же один из них не пропал для истории – это была крепость, контролировавшая великую переправу через Обь. Она стояла на самом высоком месте современного новосибирского правобережья, на высоком берегу ныне замытой реки Каменки (сегодня там находится станция метро «Октябрьская»).

КАКИМ БЫЛО НАЧАЛО НОВОСИБИРСКА

В 1697 году этот укрепленный город у переправы все так же контролировал округу, возвышаясь над местностью как гнездо хищной птицы, когда на противоположной стороне брода появилось несколько русских изб. Они вытянулись в одну улицу вдоль берега, ознаменовав своим появлением новую эпоху в истории Верхнего Приобья. В тот год новый телеутский каган давал прием по случаю своего восшествия на престол, и на этом торжестве присутствовала московская делегация. Здесь царевы дипломаты и могли получить разрешение на строительство прямо у пограничной переправы постоялого двора – вероятно, для «дальнейшего» развития дружбы и добрососедства. Так или иначе, но факт остается фактом: стольник и воевода томский Василий Андреевич Ржевский призвал к себе человека для особых поручений Федора Креницына и дал ему задание. До наступления холодов погост (постоялый двор в комплексе с торговым лабазом и часовенкой) на левом берегу Оби уже будоражил воображение обитателей крепости на противоположном берегу. Погост с молебном торжественно нарекли Николаевским в честь небесного покровителя всех путников. Правда, в обиходе эту деревеньку назвали проще – Кривощековской, в честь основателя селения. Вероятно, колоритный был мужчина. Дело в том, что лицо его украшал глубокий сабельный шрам, за что его звали Кривощеком.

Вот так и начинал свою историю будущий Новосибирск: на правом берегу простиралась Теленгутия, покой которой охраняла сторожевая крепость с гарнизоном из воинов местного племени Цаттыр (их русские называли Чатами). А на левом берегу – Азиатская Россия, встречавшая путников с юга постоялым двором, который обслуживался крестьянами, по некоторым данным, переселенными сюда с Поволжья, из Кукарского уезда (ныне г. Советск) под командой пугающего вида новгородца. И соединял эти рубежи древний брод – как переправа между эпохами.

Если название самого первого поселения на «русском» берегу Оби нам известно, то имя телеутского града на правом берегу до нас не дошло – только развалины, которые дожили до XX века. Правда, есть данные, которые позволяют предположить, что русские первопоселенцы использовали слово Гусино, переиначив на свой лад какое-то телеутское название. Во всяком случае, и речка-приток Оби, на берегу которой стояла этот укрепленный город, в те времена называлась Гусинка (ныне замытая Каменка), и древняя дорога в Телеутскую землицу была Гусинским Трактом. А через полвека, когда эти земли будут впервые оформлять в собственность августейшей фамилии, все будущее новосибирское Правобережье получит название Гусинского Имения Кабинета Ее Величества.

НЕ СБЫВШИЙСЯ ПЛАН РОССИЙСКОГО ПРИНЦА

Надо сказать, что с наступление русской эпохи правый берег будущего Новосибирска никак не осваивался новыми хозяевами. Если раньше его колонизации препятствовали воинственные Чаты, то теперь запрет исходил от имперских чиновников, так как на кабинетских землях проживать разрешалось только аборигенам. Вот почему берега будущей столицы Сибири целых два века не имели друг с другом ничего общего, кроме соединявшего их древнего брода. По левую сторону Оби разрослась Кривощековская слобода, теперь состоящая из двух десятков прижавшихся друг к другу русских сел и деревень. А на правом берегу продолжал стоять девственный лес, окружавший обветшавшую крепость, у стен которой выросло поселение потомков Чатов. Суеверные кривощековцы называли крепостные развалины Чертовым Городищем, перенеся старое название Гусино на поселок аборигенов. Впрочем, нам известно и его тюркское имя: Мочигу – так чатское село значилось у мостостроителей, которые пришли сюда в конце 19 века строить первый железнодорожный мост через Обь.

Мост через Обь

Великая стройка взорвала вековой уклад Гусино-Кривощековской агломерации, так как мост было решено строить прямо по линии древнего брода. Очень скоро село Мочигу растворилось в новостройках железнодорожников. На смену тюркским диалектам пришли вятские и московские говоры. Это случилось, потому что временный поселок для командированных рабочих-путейцев было решено строить на пустынном правом берегу. Как правило, такие селения делались на скорую руку, потому что им жить предстояло три-четыре года, после чего их бросали, так как все строители после сдачи объекта разъезжались по домам. Но случилась неожиданное: до окончания строительства моста оставалось целых два года, когда в 1895 году староста селения собирает экстренный сход жителей, на котором принимается решение просить власть о преобразовании его «в город или посад». В протоколе так и записано «в город или посад (т.е. поселок городского типа – авт.)», как будто организаторы этой акции сами толком не поняли, чего хотят. Еще в протоколе схода значится, что поселок носит название «Ново-Николаевский», хотя за три месяца до этого был такой же сход этих же людей, на котором торжественно «приговорили» называть свое поселение Александровским.

Поселок Александровский, 1895 год

На этом чудеса не заканчиваются. Путанное решение собрания, которое в те времена представляло собой скорее сброд, чем сход (вахтовики плюс «ядовитая накипь цивилизации» – авантюристы, какие слетаются на стройки века) официальная власть принимает как «ходатайство общества крестьян поселка Александровского Томского округа о переименовании названного поселка в Ново-Николаевский в честь Его Императорского Величества». И удовлетворяет моментально! В том же 1995 году хаотичное нагромождение грубо сколоченных бараков на правом берегу Оби обретает официальное название, ни много ни мало, в честь здравствующего Государя Императора! А еще через восемь лет "поселение Ново-Николаевск при станции Обь" отдельным рескриптом Государя возводится в степень безуездного города! В России такого не было, чтобы жители некого временного селения проходили путь от сословия крестьян до сословия мещан в течение 12 лет. Но с населением Ново-Николаевска именно так и случилось. Во всяком случае, уже в 1908 году это был полноценный уездный город Российской Империи! Слаженность, с какой работала государственная машина, оформляя этапы административного возвышения заштатного поселка, перестает удивлять, когда становится известно, что все вопросы курировал сам Министр Двора Его Величества барон В.Б. Фредерикс. В современном понимании – руководитель Аппарата Президента. Судя по всему, барон исполнял личное поручение Николая II, так как не жалел даже собственных средств для того, чтобы Ново-Николаевск смог быстро оформить выкуп своей территории, без чего город не мог нормально функционировать. И заслуги Фредерикса были оценены – сразу же после успешного завершения всей операции (в 1908 году) Николай II пожаловал своего верного слугу графским титулом.

Но на этом «накачка» волшебного сибирского городка не закончилась. В 1912 году строится первая железная дорога из Алтая в Сибирь – из всех проектов побеждает тот, что предусматривает присоединение этой ветки к Великому Сибирскому Железному Пути в месте нахождения Ново-Николаевска. С этого момента экономическое развитие будущего Новосибирска приобретает характер взрыва. Уже в 1914 году в Ново-Николаевске на 70 тысяч жителей, включая младенцев, приходится 7 банков. Если бы экономическая активность жителей города сохраняло траекторию, полученную в те годы, то через 50-60 лет Ново-Николаевск могу бы превратиться в мегаполис с населением более 10-ти миллионов. Во всяком случае, имперская власть делала для этого все. В том же 1914 году до жителей города стало доходить, что происходит что-то необычное. Потому что в центре Ново-Николаевска была торжественно открыта часовня в честь Святителя Николая. В этот момент многие подумали, что храм, символизирующий географический центр Империи, не может случайно оказаться в центре города, носящего имя правящего монарха. В свете подобных открытий многочисленные знаки Высочайшего внимания к Ново-Николаевску стали пониматься по-другому. Например, известен факт, что церковное убранство каменного храма в честь Александра Невского прибыло в Ново-Николаевск прямо из рук августейшей супруги Государя. Вряд ли царская семья занималась оборудованием каждой новой церкви в России. Или взять известный инспекционный визит в Ново-Николаевск председателя Совета Министров Российской Империи в 1910 году. Кто бы мог подумать, что значение станционного городка соответствовало масштабу дел российского Премьера? Однако П.А. Столыпин не только внимательно ознакомился с Ново-Николаевском, но и потребовал замостить его улицы. Пристальное внимание имперских властей иногда ощущалось даже в совсем частных вещах. Например, когда возник вопрос оснащения детских школ Ново-Николаевска сантехникой и электрикой, все необходимое оборудование было завезено… из Варшавы! И это для города, где еще не были построены ни водопровод, ни канализация! Тут, видимо, уместно припомнить и приглашение на работу в городок «при станции «Обь» супер-дорого архитектора Крячкова, благодаря творчеству которого Ново-Николаевск навсегда вошел в историю архитектуры как мировая столица конструктивизма. Во всяком случае, примеров, когда бы периферийный населенный пункт получал заведомо столичную архитектуру, в мировой практике не зафиксировано.

Конечно, можно отнести знаки августейшего внимания к Ново-Николаевску к простой поддержке города, носящего имя здравствующего монарха. Но случай со сходом 1895 года, где отцы будущего города вели себя как проштрафившиеся школьники, заставляет думать по-иному. Есть основания предполагать, что в имперских «верхах» зрел секретный проект, в котором Ново-Николаевску отводилась особая роль, но этот замысел из-за последовавших в 1917 году трагических событий остался без завершения. Потому мы о нем и не знаем. Тем более что в советское время, был пущен морок насчет железнодорожного моста, якобы давшего жизнь городу. Но пролеткультовская модель новосибирской истории не выдерживает критики. Дело в том, что Великий Сибирский Путь прошел через десятки крупных рек России, в том числе через 16 великих. И нигде временные поселки приезжих мостостроителей не дали новых городов. Нигде! Например, транссибовский мост через Волгу, построенный примерно в те же времена, так и остался безымянным «километром» на карте. Хотя по теории новосибирских «краеведов» при пересечении железнодорожной магистрали и великой реки обязательно был должен возникнуть населенный пункт.

ТАЙНА ГУСИНСКОЙ ЦИТАДЕЛИ

Нам сегодня уже не узнать: действительно ли последний самодержец российский готовил резервную столицу на случай переноса Царского Двора вглубь Империи? Хотя ответ на этот вопрос могли бы дать архивы ФСБ, где до сих пор могут храниться засекреченные материалы Российской Империи. В любом случае, у новосибирцев есть основания думать, что правобережная часть современного Новосибирска развивалась под Высочайшим протекторатом. И еще у новосибирцев есть основания связать загадочное рождение Ново-Николаевска с белыми пятнами российской истории, столь успешно порождающими альтернативные варианты прошлого. Ведь не случайно же руины старинной «татарской» крепости, возвышавшейся над молодым Ново-Николаевском, находились под жесткой имперской охраной? Не многие знают, но крепостные валы «в конце Самарской улицы» (ныне улица 9 ноября), описанные в самом первом путеводителе по Ново-Николаевску, были предметом особой гордости горожан и здесь запрещалась любая хозяйственная деятельность. До прихода к власти большевиков среди новониколаевцев культивировалось уважительное отношение к этим останкам «седой старины» как к местной реликвии.

Почтовая открытка «Ново-Николаевск. Николаевскiй проспектъ».

До сих пор никто серьезно не занимался вопросом происхождения не дошедших до нас развалин, их настоящего возраста, места и значения в истории Отечества. Существующий в Новосибирске парк археологии «Чертово городище», площадью 2,20 га, вряд ли можно считать решением вопроса, потому что даже во времена владычества теленгутов крепость уже была древней, так как упоминается в аутентичной легенде насчет последних дней хана Кучума, уносящей нас аж во времена царя Федора. Учитывая, что кочевники вообще никогда не строили правильных фортификационных сооружений, можно предположить, что эта крепость досталась им в наследство от предшествующей цивилизации. Во всяком случае, для информированного принца Николая (именно ему было поручено курировать строительство Великого Сибирского Пути) развалины Гусинской крепости могли иметь конкретное значение. Факт остается фактом – на военной карте пограничной полосы Азиатской России, изданной за два года до утверждения места строительства моста, и за пять лет до знаменитого схода "крестьян", населенный пункт «Ново-Николаевск» уже значился (карта под редакцией полковника Большого)! Значит, изначальной привязкой к месту строительства моста и вероятной закладки «новой» российской столицы был не гидрологический, а исторический материал! В противном случае, название «Ново-Николаевск» не указывало бы на «старый» Николаевск, коим в данном случае следует считать не одноименный город в Саратовском уезде (ныне Пугачевск), и не его двойник на далеком Амуре, а всеми забытый погост в честь Святого Николая – первое название «новоселебной» обской деревни.

Сразу вспоминаются факты отечественной истории, которые никак не комментируются официальной наукой. Например, почему первый имперский историограф Г.Ф. Миллер, получив задание собрать материалы для написания Истории Государства Российского, был отправлен не в Киев и не в Новгород, а за Урал? Обычно, от ответа на этот вопрос уходят, приводя вместо него какую-нибудь чушь, что мол, Миллер был отправлен в Сибирь для написания «Истории Сибири». Авторы этой идеи предлагают не обращать внимания на факт того, что на тот момент у самой России еще не было написано никакой собственной «истории», как еще не было ни исторической науки, ни вообще ученых-историков. А Сибирь, если иметь ввиду территорию Алтая с Новосибирской и Кемеровской областями, начала входить в состав России лишь за 25 лет до снаряжения миллеровской экспедиции. Кто же в здравом уме потребует писать Историю незнакомой и еще не исследованной страны, особенно когда не существует собственной? В том-то и дело, что выписанному из Лейпцига студенту как первому официальному историографу было предписано подготовить древнейшую историю России. Конечно, нам, жертвам среднего образования, трудно себе представить Петербург времен Анны Иоанновны, где все считают, что истоки московской государственности надо искать за Уралом. Но так оно и было! Это уже потом – одновременно с загадочным провалом экспедиции Миллера – на свет Божий появится «норманнская теория», которую до сих пор изучают наши дети. А в те времена, во всяком случае, до воцарения Елизаветы Петровны, ни у кого и сомнений не было, что истоки Древней Руси-Московии должны находиться в Верхнем Приобье!

Дело в том, что петербургские и московские современники Герхарда Миллера – это, прежде всего, люди XVII века, многие из которых продолжали придерживаться привычного летоисчисления Московского государства. Для них год 1733-й продолжал оставаться 7246-м годом, а значит, они чувствовали себя представителями государства, исчисление истории которого продолжается более семи тысяч лет. Все старшее поколение русских вельмож при дворе бывшей курляндской герцогини были носителями именно такого сознания! Для них новации Петра оставалась придурью царственного еретика, а прошлое представлялась знанием о том, чем занималась Московия все эти семь тысяч лет. Кстати, именно по этой причине московиты смотрели на представителей европейской цивилизации свысока, что, конечно, злило европейцев. Например, поляки первыми в Европе стали дразнить московитов «русскими», намекая на их культурную зависимость от крохотной Королевской Руси, прозябавшей на месте современной Львовской области, которая в то время входила в состав Речи Посполитой. Московитов эта кличка, конечно, бесила. Если верить известным описателям средневековой Московии, таким как Герберштейн или Витсен, то во времена Ивана Грозного и Алексея Тишайшего (отца Петра Первого), московиты твердили иностранцам одно и то же: настоящее название страны не Россия, а Рассея, Рассения, так как происходит от слова «рассеивать». Мол, «царские люди» рассеяны по великой территории, от того и такое название. Но главное, они рассказывали путешественникам о своей державе. Вот почему на картах того же С. Герберштейна (1549 г.), Г. Меркатора (1594 г.), И. Гондиуса (1606 г.) и прочих средневековых картографов Сибирь густо населена потомками скифов. Карское море именуется Татарским, или Скифским океаном. Устье великой Оби именуется Лукоморьем, позднее воспетым Пушкиным. А в верхнем течении Оби зафиксированы такие города как Грустина, Косино, Серпонов. Таким образом, сложившийся в Европе взгляд на Москву как на столицу огромной Tartarie Moscovite был точным отражением представлений московитов о самих себе, о собственных корнях, которые традиционно вели за Урал, «в Синие Орды». Не случайно, сердечный друг Петра Первого голландец Николас Витсен, когда в 1692 году выпустил свою знаменитую монографию о России «Северная и Восточная Тартария», не встретил ни тени неудовольствия от такого названия ни со стороны самого царя, ни со стороны его окружения. Топоним «Тартария» использовался и на отечественных картах, как минимум, до 1737 года.

Подтверждение "азиатского следа" в истоках Московской государственности должно было содержаться и в дневнике Даниила Готлиба Мессершмидта. В 1719 году этот естествоиспытатель был послан посмотреть на только что открывшиеся русским колонизаторам земли Южной Сибири как личный агент русского царя. Отчаянный немец побывал в загадочной стране и вернувшись, доложил Петру об увиденном. Мы можем только догадываться о сделанных открытиях, потому что дневник, который вел путешественник, обрывается 6 мая 1721 года – в тот день, когда Мессершмидт пересек границу «телеутской землицы». Записи возобновляются лишь 8 декабря 1721 года, когда исследователь уже покинул пределы «terra incognita». За семь месяцев многое можно увидеть. Надо полагать, рассказ немца был настолько взрывоопасен, что из дневника, который он вел, были удалены те страницы, которые касаются его путешествия по Теленгутии. Кто знает, может именно эти листы держал в руках будущий российский император Николай II? Он мог соотнести информацию верного слуги Петра Великого с координатами Гусинского города на Оби, которые ему предоставили военные топографы. После этого на секретных топографических картах Азиатской России и появился условный населенный пункт под условным же названием «Ново-Николаевский». Конечно, нам сложно гадать: описал ли Мессершмидт древнюю теленгутскую крепость у переправы? Но у нас есть сведения, что характер теленгутской знати был смешанным: тюрки и европеоиды. Причем, последние великолепно владели русской письменностью. Московиты их выделяли, называя за внешность «белыми калмыками». И еще мы знаем, что в этом районе Оби когда-то находилась древнесибирская столица Грустина, по поводу которой на карте И. Гондиуса от 1606 года есть весьма определенное пояснение: «В этом холодном городе живут совместно татары и русские», а на более точных атласах Витсена и Ортелиуса, которые относятся уже к началу XVIII века, город Grustinski помещен непосредственно в районе современной новосибирской агломерации. Так может, Грустина и была тем самым телеутским называнием старой крепости, которое первопоселенцы Никольского Погоста переиначили в Гусино? Ведь Грустина и Гусино – это одинаково звучащие слова без учета фонетической редукции, какая обычно происходит с заимствованными названиями. Не отсюда ли пошло название Гусинского имения, Гусинского тракта, реки Гусинки и т.д.?

Город Грустина – это полумифическая столица неизвестной сибирской цивилизации, которую ассоциируют с «третьей Русью» арабских писателей, оставившей после себя многочисленные русские топонимы, зафиксированные задолго до эпохи Ермака. Такие названия как Серпонов, Карачарово, Златогорка более привычны уху где-нибудь во Владимировской области, но эти населенные пункты известны в Западной Сибири задолго до прихода сюда русских. Кстати в Восточной Сибири дела были не чище - на чертеже у С. Ремезова «Поморие Туруханское» (конец XVII в.) показаны одни русские названия: Боярско, Романово, Медцово, Медведево, Сладково, Даурско, Ессейко, Жданово, Крестово. Можно ли верить в то, что русские цари пребывали в неведении об этих фактах? Вряд ли. Мы знаем, что европейские дипломаты при дворе Алексея Михайловича в своих дневниках упоминали реку Обь как место ссылки неугодных подданных московских царей. То есть Западная Сибирь для Кремля не была "землей незнаемой". Тогда и нам не стоит удивляться, что Великий Князь Николай Александрович, найдя руины древней столицы, откуда на самом деле «пошла есть быть русская земля», однажды решил использовать это место в своем грандиозном проекте. Жаль, большевики помешали.

Федор Григорьев