Лев Толстой: "Народ голоден оттого, что мы слишком сыты"

В 1891 году Толстой пишет статью «О голоде». В это время половина губерний страны, 36 млн человек, выживает в условиях страшного дефицита продовольствия. Государственные запасы, которые должны бы были решить продовольственный кризис, оказались пустыми.

Бедственное положение в регионах усугубляли эпидемии: сначала тиф, затем холера. Страдания простых людей вызвали сочувствие образованных слоев общества. В том числе и граф Лев Толстой объезжал голодные деревни Тульской и Рязанской губерний, организовывая бесплатные столовые.

Статья получилась нецензурной. Толстой планировал разместить ее в журнале Н. Я. Грота «Вопросы философии и психологии», однако публикацию запретили, номер журнала арестовали.

Тогда Толстой отправил статью к печати за границу. Под заголовком «Почему голодают русские крестьяне?» публикация появилась в английской газете «Daily Telegraph».

Такой ход Толстого не мог остаться незамеченным. «Письма Толстого <...> являются открытою пропагандой к ниспровержению всего существующего во всем мире социального и экономического строя», - спустя неделю критиковали "Московские ведомости". В адрес писателя посыпались угрозы со стороны правительства. Журналисты сулили ему Сибирь или виселицу.

Единственной официальной реакцией стал циркуляр 1892 года, запрещающий к прочтению статьи и рефераты Л.Н. Толстого в ученых обществах, состоящих при Московском университете. Однако неофициальные последствия были масштабнее. Лев Толстой задел людей за живое. Против него поднялась нешуточная злоба. Жене писателя, Софье Андреевне даже пришлось писать опровержение слухов об аресте Толстого.

«Народ голодает, и мы, высшие классы, очень озабочены этим и хотим помочь этому. И для этого мы заседаем, собираем комитеты, собираем деньги, покупаем хлеб и распределяем его народу.

Да отчего он и голоден? Неужели так трудно понять это? Неужели нужно или клеветать на него, как бессовестно делают одни, говоря, что народ беден оттого, что он ленив и пьяница; или обманывать самого себя, как делают другие, говоря, что народ беден только оттого, что мы не успели еще передать ему всей мудрости нашей культуры, а что мы вот с завтрашнего дня начнем, не утаивая ничего, передавать ему всю эту нашу мудрость, и тогда уж он перестанет быть беден; и потому нам нечего стыдиться того, что мы теперь живем на его шее, — всё это для его блага?

Нам, русским, это должно быть особенно понятно. Могут не видеть этого промышленные, торговые народы, кормящиеся колониями, как англичане. Благосостояние богатых классов таких народов не находится в прямой зависимости от положения их рабочих. Но наша связь с народом так непосредственна, так очевидно то, что наше богатство обусловливается его бедностью, или его бедность нашим богатством, что нам нельзя не видеть, отчего он беден и голоден. А зная, отчего он голоден, нам очень легко найти средство насытить его.

Средство одно: не объедать его.»

«Народ голоден оттого, что мы слишком сыты.

Разве может не быть голоден народ, который в тех условиях, в которых он живет, то есть при тех податях, при том малоземельи, при той заброшенности и одичании, в котором его держат, должен производить всю ту страшную работу, результаты которой поглощают столицы, города и деревенские центры жизни богатых людей?

Все эти дворцы, театры, музеи, вся эта утварь, все эти богатства, — всё это выработано этим самым голодающим народом, который делает все эти ненужные для него дела только потому, что он этим кормится, т. е. всегда этой вынужденной работой спасает себя от постоянно висящей над ним голодной смерти. Таково его положение всегда.»

«Разве теперь, когда люди, как говорят, мрут от голода, помещики, купцы, вообще богачи изменили свою жизнь, перестали требовать от народа для удовлетворения своих прихотей губительного для него труда, разве перестали богачи убирать свои палаты, есть дорогие обеды, обгоняться на своих рысаках, ездить на охоты, наряжаться в свои наряды? Разве теперь богачи не сидят с своими запасами хлеба, ожидая еще больших повышений цен, разве фабриканты не сбивают цен с работы? Разве чиновники перестают получать жалование, собираемое с голодных? Разве все интеллигентные люди не продолжают жить по городам — для своих, послушаешь их, самых возвышенных целей, пожирая там, в городах, эти свозимые для них туда средства жизни, от отсутствия которых мрет народ?

Зачем обманывать себя? Народ нужен нам только как орудие. И выгоды наши (сколько бы мы ни говорили противное) всегда диаметрально противоположны выгодам народа. Чем больше мне дадут жалованья и пенсии, говорит чиновник, т. е. чем больше возьмут с народа, тем мне лучше. Чем дороже я продам хлеб и все нужные предметы народу и чем ему будет труднее, тем мне будет лучше, — говорит и купец и землевладелец. Чем меньше я дам работы народу, заменив ее машинами, и чем дороже продам ему свой товар, тем я больше наживу, — говорит фабрикант. Чем дешевле будет работа, т. е. чем беднее будет народ, тем мне лучше, — говорят все люди богатых классов. Какое же у нас может быть сочувствие народу? Между нами и народом нет иной связи, кроме той, что мы тянем за одну и ту же палку, но каждый к себе. Чем лучше мне, тем хуже ему, — чем хуже ему, тем лучше мне. Как же нам при таких условиях помогать народу!»

Специально для читателей моего блога Muz4in.Net