Военно-морской флот СССР был организацией могучей и многочисленной. В бухтах теснились боевые корабли и вспомогательные суда, в море постоянно находились океанографы и разведчики, в отдалённых бухтах стояли корабли на консервации и в отстое. На военных заводах ремонтировались надводные корабли и подводные лодки. Но, как во всякой сложной системе, случались и досадные сбои …
На приморском военном заводе в бухте Чажма ремонтировались в основном атомные подводные лодки. Работали в заводских цехах и матросы срочной службы, жившие на плавказарме (ПКЗ).
К плавказарме было пришвартовано энергосудно (ЭНС), представлявшее собой списанный и разоружённый эсминец 30-го проекта, работавший в качестве электростанции. ПКЗ — не боевой корабль, и особой дисциплиной его экипаж не отличался, что, собственно, и привело к катастрофе.
Командир ПКЗ приказал матросам расширить иллюминатор в своей каюте, те газорезкой его расширили и ушли, оставив разрез без внимания. От искр затлела пробковая крошка теплоизоляции борта — и ночью полыхнуло!
Да так, что выгорели и затонули оба судна, потому что морячки, удирая в панике с борта ПКЗ в чём были, не задраивали за собой двери, как положено в таких случаях.
Ледокол ТОФ «Илья Муромец», на котором я начинал службу судовым врачом, ночью по тревоге, приняв на борт штаб бригады и погрузив бочки пенообразователя, с неполным экипажем прибыл на рассвете в Чажму.
Полыхали оба судна, горящий мазут расплывался по бухте, по замысловатым траекториям в небе низко летали горящие бочки с соляром, стоявшие раньше на палубах судов.
В воздухе перекрещивались струи воды с пожарных катеров и заводских машин. Этакий Пёрл-Харбор в миниатюре…
После того как огонь сбили, оба обгоревших судна, залитые водой, накренившись, затонули у пирса по самые надстройки.
В воздухе носились хлопья сажи, и стоял сложнокомпонентный запах горелого дерева, металла и соляра. Пожарные сматывали шланги, по пирсу потерянно слонялись в тельняшках и кальсонах полураздетые матросы-погорельцы. А на дворе был уже ноябрь …
Ледокол ошвартовался по другую сторону пирса, рядом приткнулся только что подошедший водолазный катер. С трапа на чёрный от гари пирс сошёл контр-адмирал Якимчик со штабными офицерами, послышались резкие команды и яростная матерщина, забегали офицеры.
Спасательная операция началась! По счастью, никто сильно не пострадал, и шокированных матросов командир, пересчитав, увёл в казармы стройбата.
Под воду сразу пошли легководолазы для оценки ситуации. Через пару часов, в аккурат к прибытию адмиралов из штаба ТОФ, схемы и описания повреждений уже лежали на столе в кают-компании «Муромца», превращённого в штабной корабль. От обилия адмиралов на нашем скромном судне сразу стало как-то неуютно. Пришлось постоянно ходить в форме с погонами.
Особенно страдали вахтенные помощники капитана и вахтенные матросы. Каждое посещение старшего офицера должно было сопровождаться тремя звонками вахтенного, и от этого на судне стоял сплошной трезвон, так как адмиралы, офицеры и мичманы шныряли беспрерывно, днём и до поздней ночи.
Поскольку я тогда жил на судне, то нести стояночную вахту мне приходилось в режиме «сутки через двое», что буквально выматывало.
Прибыла дополнительная команда тяжёлых водолазов со сварочным оборудованием. Они заваривали пробоины, иллюминаторы и двери на затонувших судах, потом из них откачивали воду и герметизировали отсеки. Суда постепенно выправляли крен. Для наблюдения за креном им на кормы приварили по специальному креномеру, показания которых нужно было записывать через каждые два часа.
Для этого к судам пристроили деревянные мостки, по которым и надо было ходить проверяющим. Мостки быстро обледенели, и приходилось ползать по ним на четвереньках, чтобы не свалиться в воду. Нам всем выдали зимний ватный комплект формы и яловые морские сапоги с голенищами раструбом, рукавицы и рабочие яловые ботинки с сыромятными шнурками, пропитанные какой-то вонючей гадостью: их пришлось из-за этого убрать из каюты.
В этой одёжке, если в воду свалиться, сразу пойдёшь камнем на дно — составить компанию водолазам, работавшим посменно и круглосуточно. Ночью, переползая «на карачках» с фонариком в зубах по мосткам, можно было наблюдать внизу феерическую картину подводной сварки. Единственная красивая вещь в этой операции…
Но худо-бедно горелые пароходы, после того как откачали с них воду и загерметизировали часть отсеков, были поставлены на ровный киль. Объявили выходной.
Сразу появились с удочками «рыбаки» из числа матросов-погорельцев. Правда добывали они на магниты тушёнку и сгущёнку из залитого продовольственного трюма плавказармы. Надо сказать, довольно удачно.
Так прошёл месяц, затем под днища судов через промытые тоннели подвели стальные «полотенца», закрепили их на погружённых понтонах. Потом из понтонов откачали воду, и горелые пароходы подвсплыли. Их отбуксировали на мель, где и оставили до лучших времён.
На этом, к нашему большому облегчению, спасательная операция закончилась. В ходе последующих разборок кто-то пошёл под суд, с кого-то сняли звёзды, кого-то засунули служить к чёрту на кулички. Наш ледокол ушёл в Петропавловск-Камчатский обеспечивать выход атомных лодок на боевое дежурство через льды бухты Крашенинникова.
А многострадальную Чажму через несколько лет сотряс взрыв реактора атомной подводной лодки К-431. Там всё было гораздо серьёзнее…
Оценили 22 человека
35 кармы