Прошло двадцать лет с того дня, когда я сошёл с борта танкера «Владимир Колечицкий», но я никогда не забывал ни о море, ни о друзьях-моряках, с которыми пришлось пройти не одну тысячу миль.
В редкие визиты во Владивосток встречался с ними, но сам танкер никак не мог застать у причала — то он находился на боевых службах в Индийском и Тихом океанах, то обеспечивал флотские учения и дружественные визиты боевых кораблей в иностранные порты, то банально уходил в бухту Стрелок.
Наконец всё совпало — и наш с женой отпуск, и известие о том, что танкер поставлен в резерв и находится во Владивостоке. Связался по телефону со своим однокурсником и сменщиком на моём посту судового врача Сашей Косяковым: он как раз в тот день стоял вахтенным помощником капитана.
И вот мы уже подъезжаем на машине к бухте Улисс, вот уже виден мыс Артур, а на пирсе бригады судов обеспечения виден знакомый серо-белый силуэт танкера, выделяющийся размерами среди рядом стоящей мелкоты — транспортов и буксиров. С волнением поднимаемся по крутому трапу на корму танкера. Вахтенный матрос звонком вызвал Сашу.
Тот шутливо взял под козырек, отрапортовал, что «за время дежурства ничего не случилось», мы обнялись и прошли в медицинский отсек и в мою бывшую каюту. Ничего там особенно не изменилось — койка, полка для книг, диванчик, рундук — скромный уют военного флота. Полноценных шесть «квадратов» при одном иллюминаторе — далеко не у каждого командира было и это.
На удивлённый вопрос жены: «А как же ты тут жил четыре года?» — ответил, что весьма неплохо. До того привык к тесноте, что на берегу долго чувствовал себя неуютно в обычной квартире и до сих пор интуитивно побаиваюсь больших помещений.
Показал жене своё бывшее заведование — медицинский блок, с амбулаторией, изолятором, операционной. Тут тоже мало что изменилось — разве что аппаратура физиокабинета стала современней, да оборудование операционной заменили.
Саша вежливо пригласил нас к капитану. Волнуясь, поднялись по трапу наверх, зашли в каюту.
Капитан, Александр Михайлович Денисов, за двадцать лет изменился мало. Ну, конечно, поседел и полысел немного, но был всё такой же подвижный и энергичный.
На «Колечицком» мы появились в один год: я — врачом, он — старпомом. Я прослужил с ним четыре года, и далеко не всегда наши отношения были безоблачными. Но обижаться было не на что — получал от него то, что заслужил, по справедливости. Ну а о том, что старпом — собачья должность, знают все моряки. Он отвечает на судне за всё, кроме стихийных бедствий.
Сели за стол в капитанском салоне, приняли по рюмке коньяка, запили хорошим, крепким кофе. Михалыч поблагодарил меня за мои книги, показал их на полке. Не скрою, было приятно…
Завязался душевный разговор с воспоминаниями о прошлых походах, о знакомых моряках, о флоте вообще и «Колечицком» в частности.
Михалыч посетовал, что судну нужен капремонт, но денег в Техупре* флота выделяют скупо — так, «подшаманить» в мастерских по мелочам. Но машина ещё неплохо тянет, корпус крепкий, и всё содержится в порядке, только нужно поменять навесную палубу и оборудование для заправок. А так пароход, которому 45 лет, в хорошей форме и немало ещё может походить по морям.
Раздался звонок, и Сашин голос по судовой трансляции объявил: «Команде обедать».
В безукоризненно чистой столовой комсостава на обед был подан флотский борщ, макароны по-флотски и компот. Я сидел на своём бывшем месте. И ощущал, что вернулся ненадолго в прошлое. Жена с удовольствием уплетала борщ.
После обеда Михалыч, переодевшись в капитанскую форму, укатил в штаб бригады, а я повёл жену по судну, старясь выбирать места, где было поменьше крутых трапов. Да и сам уже отвык бегать по ступенькам.
Зашли на ходовой мостик, подержались за штурвал, за ручки машинного телеграфа, заглянули в штурманскую рубку, посмотрели карту последнего похода на Гавайи …
Рассказал жене, как мог, что к чему в мудрёном пароходном хозяйстве. Заглянули в машинное отделение — впечатляюще громадный дизель «Зульцер-Цигельский» не подавал признаков жизни, пахло холодным железом, мазутом и тем сложным букетом запахов судовой машины, который пропитывает всех на борту. Сейчас всё подавалось с берега, и работали только вспомогательные механизмы.
Потом с женой вышли на навесную палубу, ближе к носу уже местами проржавевшую насквозь, так что в отверстия было видно танкерную палубу. И хотя всё было чисто прибрано, но следы износа и аккуратно засуриченной ржавчины виднелись везде. Чувствовалось, что судно уже давненько не было в морях, не было видно лебёдок траверзных передач, и даже шпиль немного поржавел. Я прекрасно понимал, что малочисленный экипаж вряд ли сможет содержать такую махину в идеальном порядке, однако у меня сложилось грустное впечатление, что пароход больше в море не выйдет.
Но пейзаж в бухте Улисс остался прежним: чернели лоснящиеся корпуса подводных лодок, сновали буксиры, к причалу швартовался ракетный катер, посреди бухты на якорях стояло серое судно размагничивания.
С моря дул свежий солёный ветерок, кричали чайки, ярко светило солнце, блики от воды играли на бортах рядом стоящих судов. Красота! То, чего мне не хватало в моём городе на Амуре…
Оставив жену посидеть в каюте, прошёлся в быстром темпе по привычному в прошлом маршруту дежурной службы — от румпельного отделения до форпика. Всё заботливо смазано, задраено, но видно, что давно не открывалось и что здесь, кроме вахтенных, никто не бывает.
Сразу вспомнилось, как Михалыч горячо отстаивал свой пароход, который ещё вполне может служить минимум лет пять после ремонта. Сам он, видимо, в это верил свято!
Да и как иначе, ведь к пароходу прикипаешь душой, воспринимаешь его как часть собственной жизни, почти как живой организм…
Уж если для меня, проведшего на танкере считанные годы, он стал почти родным домом, что уж говорить о старых моряках, ходивших на нём десятилетиями. Судовой врач Саша Косяков уже двадцать лет на судне, изучил его до последней заклёпки и провёл в море большую часть своей докторской жизни.
Пора было возвращаться в гостиницу. Мы вышли на корму, по трапу поднимался уже вернувшийся из штаба капитан. Мы обнялись на прощание, поблагодарили Михалыча за морское гостеприимство и сошли на пирс к машине.
С кормы «Колечицкого» нам приветственно махали руками вахтенные матросы и Саша. Мы с женой сели в машину и оглянулись. В лучах вечернего солнца чётко вырисовался силуэт кормы танкера с названием, трап и синий кормовой флаг с андреевским крестом Российского военного флота.
Появилось щемящее чувство, что я больше их уже не увижу — ни судна, ни капитана Михалыча, ни судового доктора Саши.
Предчувствие не обмануло… Впоследствии я узнал, что танкер через два года был списан и отведён в бухту Стрелок, где ещё некоторое время служил для бункеровки кораблей и только недавно был отправлен на слом. Его более молодые систершипы ещё дослуживают последние годы на всех флотах.
Капитан Денисов получил назначение на госпитальное судно «Иртыш», где прослужил ещё несколько лет. Участвовал в походе в Сирию. Он был последним капитаном «Колечицкого» и был с ним до спуска флага. Михалыча не стало год назад.
Доктор Александр Косяков работает на берегу.
Уходят корабли, уходят из жизни люди — но российский флот и море были, есть и будут, покуда существует сама Россия. Приходят новые корабли и новые поколения моряков становятся за штурвалы. И так будет вечно…
На том и стоим.
* В техническом управлении флота.
Оценили 17 человек
33 кармы