В.В. Розанов Не нужно давать амнистию эмигрантам

На днях, Н.Михалков в своей передаче Бесагон цитировал выдающегося русского философа и публициста Василия Розанова. Этот материал был опубликован в 1913 году в журнале "Богословский вестник" (1913. No 3. С. 644 -- 650.). Но и сегодня, спустя 110 с лишним лет, он остается все так же актуальным.

Не нужно давать амнистию эмигрантам

"Молю вас, остановите кампанию "Нового Времени" против амнистии. У меня нет средств общения с вами, кроме письма, которое идет 3 дня. Я хотел телеграфировать вам, но боялся, что вы были бы удивлены моей смелостью -- настойчиво беспокоить вас".

"Кому будет плохо, если сотни и тысячи несчастных, истерзанных, замученных жестокой судьбой, вернутся в семьи? Зачем поддерживать эту жестокость, это посрамление всего лучшего, что есть в не окончательно загаженной человеческой душе? Я спрашиваю вас, во имя чего это новое надругательство, новый черный позор? Кому помешают полутрупы, из которых, может быть, половине суждено только приехать умереть в России? Зачем еще мучить, травить, изгонять? Видали вы эмигрантов за границей? Наблюдали вы их беспросветную жизнь, их муки? Кто искупит их, чем они будут искуплены?

А тюрьмы, клоповники, очаги тифа, низости человекообразных зверей, гнусные насилия? Вы вместили в душе вашей много, очень много. Страшно вас читать, мучительно о вас думать. Как бы я хотел вас умолить, чтобы вы сами вам одному известными способами и путями сделали что-нибудь, что нужно сделать, -- за что вы отдадите отчет (Богу? В.Р.), когда наше "чтение" окончится и нужно будет сдавать экзамен по "прочитанному", -- когда настанет вечный (!), как вы раз писали, после "Со святыми упокой", как вы тоже писали".

Вот, можно сказать, вопль души, -- в частном письме, мною сейчас полученном, от корреспондента из Вены, который перебросился до этого письма со мною одним-двумя письмами на историко-религиозные темы. Корреспондент мне лично вовсе неизвестен. Фамилия - русская или, может быть, польская (на "-ский").

Отвечаю таким же воплем, и, может быть, тоже отчаяния.

Что же нам делать с этими детьми, проклявшими родную землю, -- и проклинавшими ее все время, пока они жили в России, проклинавшими устно, проклинавшими печатно, звавшими ее не "отечеством", а "клоповником", "черным позором" человечества, "тюрьмою" народов, ее населяющих и ей подвластных?!! Что вообще делать матери с сыном, вонзающим в грудь ей нож? Ибо таков смысл революции, хохотавшей в спину русским солдатам, убиваемым в Манчжурии, хохотавшей над ледяной водой, покрывшей русские броненосцы при Цусиме, - хохочущей и хохотавшей над всем русским, -- от Чернышевского и до сих пор, т.е. почти 1/2 века? Об этой матери в этой "загранице" они рассказывают, что она всего только блудница и всего только воровка, которую давно надо удавить на грязной веревке, и звали сплетать эту петлю на родину кого попало, -- шваба, чухонца, армянина, еврея, поляка, литовца, латыша. "Давите эту собаку Россию, давите ее ко благу всего просвещенного и всего свободного человечества: ибо она насылает на человечество мор, голод, болезни и всего больше клопов". Вот литература эмигрантов, засыпающая вас, сейчас как вы переедете через Вержболово и границу. Был ли из этих "эмигрантов" хоть один человек, который обмолвился бы добрым словом о родине, добрым вздохом о России? Напечатайте, если есть доброе слово. Нет ни одного! Ни одного слова доброго за много лет!! Что же вы мучите Россию, что же вы тянете жилы у старухи 900-летней старости, 900-летнего труда, 900-летнего терпения, которая собирала дом свой 900 лет, и вот напоследок "деточки", обратясь к северу, югу, востоку и западу, восклицают: "Тащите все по бревнам, по доске, тащите кому что надо, -- бери один крышу, другой стены, третий забирай печь, убивайте скот ее, коровенку ее, лошадь ее, жгите гумно и хлеба, ломайте соху, и борону, и грабли, и заступ, и серп, и прялку!"

Вот смысл революции.

Они захотели, эти "деточки", -- "могилки на родной стороне". Нет у них "родной стороны". Родная сторона их -- "заграница", там, где в Ницце покоится величественный прах Герцена. И все они "величественные", эти эмигранты: "великий" Лавров, "великий" Крапоткин, "замечательный философ" Плеханов и "пророчественная" Екатерина Брешковская, не говоря уже о праведнице и сотруднице "Русских Ведомостей" Вере Фигнер. Величия столько, что не оберешься, и кто же "за границей", читающий "эмигрантскую литературу" и слушающий "эмигрантские разговоры", не знает той истины, что есть две России: клоповник к востоку от Вержболова и "рай в изгнании" -- к западу от Вержболова. Это -- "райские люди", все наши эмигранты, невинные, непорочные, без грехопадения в себе и только немного нуждающиеся в деньгах. Вот некоторое "мамашино наследство" им интересно, а нисколько не "могилка на родине". Переехав сюда, они сейчас же найдут применение талантам и врожденному усердию нашептывать, внушать, распространять. Они будут нашептывать нашим детям, еще гимназистам и гимназисткам, что мать их -- воровка и потаскушка, что теперь, когда они по малолетству не в силах ей всадить нож, то по крайней мере должны понатыкать булавок в ее постель, в ее стулья и диваны; набить гвоздочков везде на полу... и пусть мамаша ходит и кровянится, ляжет и кровянится, сядет и кровянится. Эти гвоздочки они будут рассыпать по газеткам. Евреи сейчас им дадут "литературный заработок": в "Копейке" ли, в "Шиповнике" ли, в "Энциклопедии ли Брокгауза и Эфрона" будут платить полным рублем за всякую клевету на родину и за всякую злобу против родины. "Делишки" поправятся у эмигрантов, и они могут кушать не то, что в кухмистерской, но иногда и у Палкина. О, какие они "полутрупы"! -- отличные женихи: ведь они ходят петухом, гордость в лице невыносимая, "демонический взгляд" и опаленные крылья Абадонны. Такой меньше генеральской дочери не возьмет. Свадеб в России, конечно, увеличится, и с этой точки зрения я готов бы посочувствовать. Но, с другой стороны, -- беспокоит судьба этих генеральских дочерей и дочерей обедневших княжеских и вообще титулованных девиц, до которых женихи "демократического вида" очень охотливы. Видал я таких "титулованных дочек", посаженных демократом в закуту, в провинцию, а то так и совсем за городом, пока муженек-демократ разваливается в креслах и проповедует замечательные свои идеи то у банкира, то у богачки-помещицы, то у многотысячного инженера. Извините за подробности, которые нам видны в России и, может быть, не видны в Вене, в Париже и в Женеве. Вернуться в Россию ищут не евангельские "блудные сыны"; и больше, нежели Христос указал сделать отцу в отношении возвращающегося "домой" сына, -- вы не можете и никто не может требовать от России. Раскаявшегося -- да, отец примет и Россия примет. Но нераскаявшегося, по-прежнему злобного, по-прежнему с криком и шепотом "жги, уноси, растаскивай, ломай", кто же примет и какой отец обязан принять в свой дом?!

Христос -- не указал.

А я отвечу корреспонденту: не нужно.

Не нужно звать "погрома" в Белосток, не надо "погрома" звать и в Россию: ибо "революция" есть "погром России", а эмигранты -- "погромщики" всего русского, русского воспитания, русской семьи, русских детей, русских сел и городов, как все Господь устроил и Господь благословил.

Да, господь благословил Россию, несмотря на все ваши проклятия и все ваши "гвоздочки". Гимназистом шестого класса я читывал в "Отечественных Записках" в отчетном январском (или декабрьском) нумере: 75 000000 населения и 670 000000 годового дохода. Теперь мне 57 лет, а прошло с того времени всего сорок лет, и Россия удвоилась: населения 160 миллионов, а дохода более двух миллиардов, чуть ли не подползает к трем. Вы ее проклинаете, -- а она все богатеет, вы ее презираете, -- а она все могуществует. И много всякого "добра" уродил Господь России: кроме "поразительного" Крапоткина есть у нас Менделеев, Бутлеров, Меншуткин, Зимин; кроме "философа" Плеханова есть "истинно русский философ" Страхов, да был еще "благочестивый" Сковорода. Кроме "праведницы" Веры Фигнер у нас была истинная героиня подвига милосердия -- княжна Дондукова-Корсакова. Кроме "большевиков" и "меньшевиков" социал-демократии были Никита Панин, Сперанский, Милютин, Блудов. Россия вообще не оставлена своими детьми, вы напрасно думаете, и эмигранты тоже напрасно это думают. Около той безграничной ненависти, какую к ней питают заграничные refugies (термин Герцена), параллельно ей горит восторг к ней, восторг и уважение, восторг и преданность все забыть и простить матери, простить ее ошибки, простить ее увлечения, простить ее слепоту -- просто за то одно, что она нас родила -- других ее сынов, -- тех, заплеванных эмигрантами (начиная именно с Герцена) и проклятых эмигрантами сынов, из коих -- если ограничиться литературой -- последними были Н.Я. Данилевский, Н.Н. Страхов, Ап. Григорьев, С.А. Рачинский, средними -- Тютчев, Аксаковы и Самарины, а старыми -- Хомяков, Киреевские и князь Одоевский. А если не ограничиваться литературою -- то были все смиренные строители домов и хижин в России, все заводившие коровенок и лошаденок в России, все умиравшие на полях Манчжурии и в Турции за освобождение славян. Вообще, было довольно. И не "великим шлиссельбуржцам" говорить, что они "терпели и страдали", не героям вроде Савенкова-Ропшина кричать, что они были "в подвиге и крови"...

Господа, имейте стыд:

Да рота солдат, идущая на штурм, -- вот вам целый Шлиссельбург с его "многотерпением". Да в каждом батальоне "героизма и самопожертвования" больше, чем во всей революции, со всеми ее героями и вшами...

Что вы расхвастались? О чем вы писали в "Былом": все "Былое", в своих глупеньких двадцати томах, не рассказало того, не рассказало столького героизма, сколько есть ну хоть в каком-нибудь "Псковском полку", в "Зарайском полку", который сражался и при Суворове, и три Кутузове.

Что расхвастались?

Сидите смирно!

Вы подвига этого не видели, потому что вам об этом не рассказывали в "Былом", но этот подвиг был в молчании и смирении пронесенный: но Россия-то его видела, знает, а "проклятое правительство" тоже знает и оплачивает раны в государственном казначействе на Литейном. Там есть целое окошечко: "за раны и увечья воинским чинам", и подходят к нему с костылями, подходят старые, подходят убогие, подходят старухи или дочери павших и изувеченных воинов. Нет, наша мать -- не "воровка", вы напрасно блудили и блудите языком; и эта мать -- не франтиха-блудница, как вы тоже расславляли в "эмиграции". Она все сосчитала, все подвиги записала; мать эта -- была героиней, бывали минуты -- становилась она и святою, мученицею; теперь и пока и вовсе не вечно -- она чиновница и экономка. Но и это -- порядочное занятие и лучше, чем шляться за границей и болтать попусту.

Вообще, наша мать -- почтенная.

И почитающие ее сыны не хотят, чтобы она прощала и возвращала тех негодных сынов, которые ей изменили и предали врагам дом свой.

И если они вернутся: раскроются раны и заточатся вновь кровью всех настоящих мучеников русских, погибших при Цусиме, в Манчжурии, в Турции, в Польше, на Кавказе.

Вот наши герои.

Нам не нужно других.

Выбор нужно сделать такой: чтобы Россия отвернулась от своих тысячелетних хранителей и оберегателей, проливших за нее кровь и точивших мозг свой в труде для нее, и, уж воистину перерядясь в мачеху, в нарядную кокотку, -- вдруг поклонилась Плеханову, Крапоткину и "женатому" Морозову с "Грозой и бурей" в кармане, сказав:

"Pardon, mon fils! J'etais grande pecheresse contre toi. Allons a cancan..." ["Извини, сын мой! я согрешила перед тобой. На канкан!" (фр.)]

Не будет.

Не будет гадостей.

И эмигранты не вернутся.

"Дом" их сожжен ими самими. Сожжен ими в сердце своем. Нет у них "родной земли". Нет им ни жизни, ни могилы в проклятой, "отреченной" земле.

Отреклись -- пусть отречение будет полным. Ни киселя, ни помады, ни крапленых карт.

Источник