Эльзасская советская республика: ярко — и недолго…

10 ноября 1918 года в пока еще немецком Эльзасе была провозглашена Советская власть. Правда, ей суждено было реально просуществовать всего лишь чуть больше недели — у властей и армии свежеиспеченного победителя Первой мировой, Франции, было на этот счет «особое мнение».

Вообще при попытке ответить на вопрос, патриотами какой страны считали себя эльзасцы как минимум накануне начала Великой (как ее тогда называли) войны — рано или поздно возникнут очень большие затруднения.

Слишком уж часто этот регион переходил из рук в руки на протяжении обозреваемой истории. Ладно там, совсем уж седая старина, — когда еще до начала нашей эры территория была завоевана победоносными легионами Юлия Цезаря. А спустя несколько столетий римлян изгнали в ходе все ускоряющегося падения их Западной римской империи племена, как тогда было принято их называть в «Вечном городе»: — варваров — преимущественно германцев. Тогда, казалось, Европа снова стала почти что моноэтнической.

Но на беду победителей их оказалось слишком много — как и завоеванной ими территории. В результате чего началось деление на «варварские» королевства и княжества. Правда, на рубеже 8-9 веков основатель новой франкской королевской династии Карл Великий вновь создал в Западной Европе огромную империю под своей властью, — бросив вызов историческому наследнику Рима, Византии. Увы, империя франков, детище Карла (который, собственно, и послужил своим именем рождению нового титула — короля), пережила его всего на несколько десятилетий. Уже при детях-внуках разделившись на три основных королевства — собственно Францию, Лотарингию и Германию. А поскольку второму из этих «осколков империи» по ряду причин все больше не везло — территория Лотарингии (и входящего в нее Эльзаса) постоянно являлась «яблоком раздора» между двумя самыми мощными «постфранкскими» державами — Францией и Германией.

Впрочем, с учетом воцарившейся в «старушке Европе» феодальной раздробленности даже самые незаурядные короли почитались своими столь же незаурядными вассалами больше, — «первыми среди равных», — а не эксклюзивными «помазанниками Божьими». Соответственно, на судьбе Эльзаса-Лотарингии французско-немецкие распри отражались не так уж и сильно. Тем более что образование, носившее гордое название «Священная Римская империя» с 962 года (а с 1512 — «Священная Римская империя германской нации») реально могучей империей была разве что по названию. Ну, очень сильно отличаясь по степени своеволия своих «олигархов»-курфюрстов, князей и даже королей, будучи более централизованной уже минимум с Людовика Франции. Не говоря уже об Англии, — где крупным феодалам короли начали «обрезать крылышки», опираясь на баронство и рыцарство практически с самого начала норманнского завоевания. Так что, хотя большинство районов Эльзас-Лотарингии и входило формально в состав этой самой Германской империи, — куда большую власть там имели местные «шишки». Будь то светские, будь то церковные феодалы — вроде епископа Страсбургского. Тем не менее население края с тех пор стало преимущественно немецко-язычным — пусть их местный диалект и отличался от такового, например, у баварцев.

***

С конца Средневековья и началом Нового времени начались серьезные подвижки и для эльзасцев. Главным образом — по результатам несчастной для большинства ее участников «Тридцатилетней войны» в первой половине 17 века. В которую Франция, благодаря мудрому без иронии руководству ее «первых министров», выведенных в романах Дюма о мушкетерах, кардиналах Ришелье и Мазарини, включилась лишь уже ближе к концу, — как говорится, к «шапочному разбору». И, как водится в таких случаях (сказочное обогащение США благодаря такому же оттягиванию вступления в обе мировые войны тому пример), — в конце концов сняла немалые сливки. Частью которых стала в том числе и спорная еще с периода внуков Карла Великого провинция на границе Франции и Германской империи.

Хотя подавляющая доля местного населения и говорила на немецком языке, — но двухсотлетнее «офранцузивание», пусть и достаточно мягкое, без особых репрессий, все равно дало свои плоды. Так что когда по итогам несчастливой войны жалкого потомка Наполеона III французская армия в сентябре 1870 была наголову разбита пруссаками под Седаном, и последние в качестве «приза» вернули себе Эльзас, — сами эльзассцы встретили это без особого восторга. Правда, и без особого радикализма тоже. Что показали результаты «опроса ногами» в регионе, — когда победители разрешили эльзассцам определиться с будущим гражданством. В духе модной уже тогда в Европе «демократии и права народов на самоопределение», — жаль, только для «избранных» — всяких там «облагодетельствованных» бременем белого человека «недочеловеков» в колониях это не касалось.

Тогда и выяснилось, что согласилась считать себя французами всего десятая часть населения края, — причем уехать к своим соотечественникам решила всего треть из них, около 50 тысяч человек. А что же оставшиеся около полутора миллионов? Все сплошь возжелали громко провозгласить свою принадлежность к «нации Шиллера и Гете»? Да ничуть не бывало — подавляющее большинство из них (не считая отказавшихся ехать во Францию якобы французов) как раз предпочло избрать то, что в современной политической юриспруденции больше всего… напоминает статус лиц, имеющих «вид на жительство»! С потерей ряда почетных (хоть и не таких уж и жизненно-важных для подобной категории) прав вроде избирательного, — но и возможностью «откосить» от ряда, хм, не менее почетных обязанностей вроде воинской. Так что даже сразу сложновато решить — какой национальной традиции было более присуще такое поведение эльзассцев? Вроде и «традиционная немецкая рациональность» слегка проглядывает, и мем насчет «моя хата с краю», и множество анекдотов насчет особой хитрости представителей одного небольшого, но избранного народа — ну хоть разорвись…

***

Впрочем, скоро ставший кайзером Второго Рейха прусский король на эти попытки «и невинность соблюсти — и капитал приобрести» с солдатской прямотой принял «соломоново решение». Отдельное провинциальное самоуправление для новоприобретенных его Рейхом, хм, «испуганных патриотов» не вводить, — но полтора десятка депутатов в имперский Рейхстаг избирать позволить. Тем более что оные в рамках самодержавия Его императорского величества играли роль, пожалуй, даже более декоративную, — чем их коллеги в Думе до отречения от трона последнего российского императора. Так что накануне войны Вильгельм даже демонстративно проигнорировал вынесенный Рейхстагом «вотум недоверия» правительству, — оставив его работать дальше.

Но, буквально «навязав» эльзассцам избирательное право, пусть и в усеченном варианте, кайзеры в своей ипостаси еще и Верховных Главнокомандующих за это возжелали видеть своих новых поданных в дружных солдатских и матросских рядах. Хотя «качество» таких «бойцов», ввиду их, хм, ну просто «крайней мотивированности», конечно, не составляла секрета не только для высших сановников, но и для большинства более лояльных граждан Германии тоже. Которые нередко относились к пресловутым «испуганным патриотам» без особого уважения, — а в период военных действий последних предпочитали ставить на менее ответственные участки фронта. Так, например, менее чем за год до начала Первой мировой, 28 октября 1913 года, в ходе учений на территории Эльзаса лейтенант фон Форстнер сказал своим солдатам: «Если на вас нападут (местные), применяйте оружие. Если же при этом кто-то из вас заколет одного из вакес (немецкая кличка для местных уроженцев), тот получит от меня 10 марок». — Дело закончилось грандиозным скандалом, массовыми выступлениями местных радикалов с такими же массовыми арестами, временным введением в провинции военного положения — и даже вскользь упоминавшимся выше вотумом недоверия правительству Рейха. Однако ни кайзер, ни генералы не дали своих подчиненных в обиду — и, судя по всему, большинство немцев их в этом тогда поддержало.

На таком фоне, признаться, даже не очень понятно — как с началом Первой мировой минимум 15 тысяч мобилизованных эльзасцев оказались не где-нибудь, — а в Кайзермарине, военно-морском флоте империи. Собственно говоря, их там скорее всего было и больше — 15 тысяч это только те моряки, которые приехали на родину делать там революцию в ноябре 1918 года. А ведь с началом войны ведущим «патриотическим» лозунгом в Эльзасе был лаконичный «без нас»! В более широком смысле, надо понимать, означавший что-то вроде: «Уезжать во Францию и воевать за нее не хотим, куда-нибудь за океан, в нейтральную страну, — тоже, остаемся в Германии, — но воинская обязанность не для нас».

Видимо, в немецком Генштабе не без основания решили, что даже не самые мотивированные эльзасцы «никуда не денутся с подводной лодки» — в том числе и в прямом смысле слова. Да и с надводных кораблей тоже не так просто дезертировать, ни даже просто сдаться. Зато если не помогать боевым товарищам — есть куда больший шанс стать кормом для рыб. Вот и приходилось эльзасским «пацифистам» худо-бедно исполнять свои матросские обязанности.

***

Правда, под конец осени 1918 года то, что война проиграна, стало явно уже не только полководцам уровня Гинденбурга и Людендорфа — но и рядовым бойцам тоже. В начале ноября на Кильской базе Кайзермарине вспыхнул матросский бунт — из-за нежелания моряков идти на верную смерть в неравном бою с британским флотом во исполнение бессмысленного приказа из Берлина, чтобы чуть улучшить тамошним политикам и дипломатам переговорные условия. Очень быстро восстание военных моряков переросло в полноценную революцию. Приведшую не только к свержению монархии и срочному подписанию Компьенского перемирия, фактически положившему конец Первой мировой войне, — но и развитию в ряде регионов Германии уже советской и даже социалистической революции.

А 10 ноября пришел черед революции и в Эльзасе. И хотя формально ее лидером, председателем избранного на следующий день в Страсбурге Совета рабочих и солдатских депутатов стал секретарь Союза Пивоваров Иоганн Ребхольц, — но все без исключения историки отмечают, что главной движущей силой этой, хм, «революции» стали те самые 15 тысяч кильских моряков, ускоренно вернувшихся с берегов холодной Балтики. Те же историки обычно, — кто с симпатией, кто без: — сообщают и о том, что Советы оперативно создали больше трех десятков комиссий, худо-бедно наладили работу городских хозяйств, повысили в полтора раза зарплаты рабочим, отменили цензуру и контроль переписки, провели амнистию… Вот только начали они не только с констатации свержения власти кайзера в Германии, — но и провозглашения полной независимости от нее! Что прям-таки дает формальное основание называть «Эльзасскую революцию» еще и «национально-освободительной». Хотя, если серьезно, когда регион, где подавляющее большинство населения говорит на том же языке, что и государство, от которого этот регион отделяется, — такое чаще принято называть «сепаратизмом».

Но даже последний может иметь какой-то успех — если задуман с умом. Как, например, в ходе американской войны за независимость, — когда англичане из «старой доброй Англии» пытались удержать в узде таких же англичан по другую сторону океана. Да и то, несмотря на все потуги современных американских медиа доказать, что независимость США — целиком заслуга героического ополчения Джоржда Вашингтона, — мало-мальски честные историки признают, что без помощи Франции и ее мощного флота сие получилось бы ну очень вряд ли.

Но на что могли рассчитывать революционеры Эльзаса?! Сразу отказавшиеся от помощи достаточно многочисленных «левых» революционеров из Германии, — в первый же день своей революции провозглашая независимость от Германии? Кстати, заодно сильно ослабляя ряды тех же революционных кильских матросов — 15 тысяч умеющих держать оружие людей — это полноценная дивизия увеличенного состава. Или даже армия — образца тех подразделений РККА, что принимали на себя первый удар польских интервентов весной 1920 года. Притом что в атмосфере антивоенных настроений большинство подразделений кайзеровской армии либо разбегались по домам — либо пополняли ряды революционеров. Так что на стороне контрреволюции оставался по большей части лишь «фрайкор» — ополчение обычно из представителей мелкой буржуазии. Этакие «предтечи» будущих «штурмовиков» Гитлера: СА.

***

В связи со всем вышеупомянутым, поневоле начинают терзать смутные сомнения, — а так ли уж «случайно и стихийно» полтора десятка тысяч революционной эльзасской «братвы» просто-таки молниеносно были перемещены в не такой уж близкий от Киля Эльзас? Пусть по железным дорогам с обычно царящим там немецким «орднунгом», — но все ж таки в стране, охваченной революционными беспорядками. Не была ли «включена зеленая улица» на это массовое перемещение опасных для правящих, пусть уже и без кайзера, германских элит их администраторами на железной дороге, станциях, — чтобы поскорее убрать с глаз долой столь угрожающей их будущему силу? Штыков которой, может, как раз и не хватило для предотвращения будущего разгрома уже куда более серьезно организованных Советских республик в Германии?

Ведь это ж, в общем¸ классический военно-стратегический прием — с целью заставить противника распылить силы, чтобы потом разбить их поодиночке с куда меньшим трудом. Тем более что в плане «обнуления» моряков-эльзасцев, судорожно пытавшихся не отдать власть сторонникам Карла Либкнехта и Розы Люксембург, местной буржуазии и прусскому генералитету лично и пальцем шевелить не надо было! У них же были на подхвате «добровольные и бесплатные помощники» — из числа французов. Вроде бы совсем недавних врагов, — но объективно куда менее для них опасных, чем «попирающие устои свободного рынка и священного права собственности» коммунисты.

Да, чтобы получить в качестве «бонуса» разгром французами «матросской дивизии», берлинским элитам пришлось уступить им собственно Эльзас. Так ведь на возвращении себе этой территории Париж и так настаивал — ему ж хотелось, кроме главного приза: победы в Первой мировой, — получить дополнительный пиар-эффект среди сограждан в виде «возвращения исконных французских земель, отобранных зловредными “бошами” в 1871 году». — Даром что тогда «уехать во французское отечество» согласилось лишь 3 % местного населения, — притом что на «языке бошей» разговаривало почти 90 % эльзасцев. Но все равно, приращение Францией целой новой провинции — это немалый куш, отчего ж не ожидать от ее властей и небольшого «ответного подарка», подавления местной революции вкупе с солидной долей вооруженных революционеров? В духе почти «зеркального» подарка немецких оккупантов, сидевших в фортах вокруг Парижа весной 1871 года. Сделавших все, чтобы силы Парижской коммуны потерпели поражение от войск «истинного французского патриота» Тьера, — ради такого случая пошедшего на фактический союз с теми, кто всего несколько месяцев назад нанес его родине тяжелейшее военное поражение.

К тому же для французской армии в ноябре 1918 такая карательная акция была, мягко говоря, ненакладной. В голове даже рядовых солдат еще не выветрилась эйфория от осознания победы над «ненавистными бошами», и желание «утереть им нос», вернув якобы «исконно-французский» Эльзас, было не менее сильным, чем у генералов и политиков. Да и реального сопротивления в ходе этой операции особо не ожидалось. Достаточно сказать, что формальное приглашение генералу Анри Гуро отправил лидер эльзасских социал-демократов Жак Пейрот. Видимо, потомок тех самых «французских патриотов», которые после 1870 года переезжать к своим согражданам не захотели, воевать за возвращение Франции Эльзаса в Первую мировую тоже, — но когда появилось возможность «перетереть вопрос» без минимальных жертв (со своей стороны — так точно) тут же ею воспользовались. Уже 17 ноября части армии Гуро стали занимать города Эльзаса — 21-го вступив и в Страсбург. Попутно прогнозируемо обнаружив, что те самые «15 тысяч революционных матросов» оказались способны лишь на провозглашение громких лозунгов. Вроде: «Мы не имеем ничего общего со странами капитала. Мы говорим — ни немцев, ни французов, ни нейтралов. Да здравствует мировая революция!».

К сожалению, слова Ленина «всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, когда умеет защищаться», им были неведомы. Ну, или же эти высокореволюционные персонажи предпочли сделать вид, что с ними незнакомы. Сами поступив максимум в духе «сопротивления» одного из «героев» либеральной кино-агитки «Холодное лето 1953-го» — «героически сопротивлявшегося» вторжению бандитов на территорию причала, крича в рупор о том, что этого делать не следует. Во всяком случае, узнать из доступных источников о каком-то вооруженном сопротивлении в ходе занятия французской армией «Эльзасской советской республики» не удалось. Так что уже 22 ноября ее — опять же практически без малейшего сопротивления — распустили приказом генерала Гуро.

Впрочем, думается, что если бы даже регулярная французская армия промедлила со входом в Эльзас — крах тамошней «советской власти» был бы не менее неизбежным. Полтора миллиона населения — не тот размер страны, который позволяет ей обеспечить хотя бы минимальный уровень «автаркии», экономической возможности самостоятельного существования. Так, как это было достигнуто благодаря «сталинским пятилеткам» уже накануне Великой Отечественной, — да, в общем, худо-бедно сохранялось вплоть до гибели СССР.

А без такой автаркии (и способности населения революционной страны идти ради нее хотя бы на экономические жертвы) такую страну по большому счету и побеждать на поле боя не надо. Достаточно ввести санкции побольнее — вроде эмбарго на торговлю, запрет внешнего кредитования — и «финита ля комедия». Особенно для тех, кто видит высшую форму «патриотизма» в стремлении отсидеться где-нибудь в щелочке, пока его вроде бы соотечественники в это время воюют. К какой бы группе соотечественников, с той или иной стороны, ты себя не относил.

Так что, хотя Эльзасская Советская республика и всегда упоминается историками в ряду таких же республик в Европе после Первой мировой, — но сравнивать ее с плодами рук других, настоящих немецких революционеров — просто оскорбление подвига и памяти последних. Хотя, конечно, чисто «для общего развития» (и понимания того, как не надо делать революцию) и такое знание не будет бесполезным…

Николай ВОЗНЕСЕНСКИЙ (Молдова)