Фразеологизм «вторая столица» обычно воспринимается неким оксюмороном, сочетанием несочетаемого...
А то и может вызвать откровенную улыбку, — если придет в голову эпизод из бессмертного произведения Ильфа и Петрова «12 стульев»: — как «великий комбинатор» Остап Бендер прельщал членов шахматного клуба городка Васюки о его будущем превращении в «Нью-Москву», а Москвы, соответственно, в «Нью-Васюки». В самом деле — как столица любого государства может «дублироваться»?
Разве что в случае каких-то внутренних или международных сложностей. Образца пары столиц, в Триполи и Бенгази «облагодетельствованной спасением от тирана Каддафи» НАТОвской авиацией несчастной Ливии, — вот уже почти полтора десятка лет находящейся в состоянии перманентной Гражданской войны. Или официально признанного ООН столицей Израиля Тель-Авива, — притом что сами евреи и их ближайшие союзники, включая США, почитают таковой Иерусалим.
Хотя, по большому счету, в России со времен Петра Первого столиц тоже было больше одной. Пусть одна из них и считалась главной, — а другая «исторической». До 1918 года центром страны был Петербург, — что не мешало вполне официально именовать Москву «Первопрестольной», почитая ее однозначно намного выше рядового губернского центра. Но и сейчас «Питер» не только неофициально называют «северной столицей» — там, например, находится одно из главных учреждений судебной ветви высшей власти РФ — ее Конституционный суд. Но в данном случае речь идет о более-менее стабильных временах…
В годы же Великой Отечественной войны ситуация со столицей нашей страны была несколько неопределенной. Безусловно, Конституцию СССР от 1936 года после 22 июня 1941 года никто корректировать на этот счет не собирался, — меняя в ее тексте официально единственный столичный статус Москвы. Реально же ситуация с месторасположением центральных органов государственного и военного управления выглядела отнюдь не столь однозначной. Особенно после постановления Государственного Комитета Обороны № 801, — принятого 15 октября 1941 года. Его текст относительно небольшой — и гласит следующее.
«Ввиду неблагополучного положения в районе Можайской оборонительной линии Государственный Комитет Обороны постановил:
Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев. (НКПС — т. Каганович обеспечивает своевременную подачу составов для миссий, а НКВД — т. Берия организует их охрану.)
Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также Правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке).
Немедля эвакуироваться органам Наркомата Обороны в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба — в Арзамас.
В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД — т. Берия и т. Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также все электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию).
Председатель Государственного Комитета Обороны СССР И.СТАЛИН».
***
Хотя большинство серьезных ученых обычно акцентируют внимание на том, что сам термин «запасная столица» вошел в обиход лишь в середине 90-х годов благодаря публикациям самарского писателя А.Е. Павлова, — но они же и признают, что в западной, в частности, американской прессе, такое словосочетание широко употреблялось еще в военные годы. Несмотря на кажущуюся несовместимость этих на первый взгляд противоположных точек зрения, так и тянет оценить их известным образчиком «одесского юмора» — «оба правы!». В данном случае — и те, кто упирает на то, что признанный лидер страны Сталин совместно с большинством членов ГКО (как и многие наркомы, часть их сотрудников) остались в Москве — стало быть, она продолжала оставаться столицей воюющей Страны Советов не только де-юре, но и де-факто. Но с другой стороны, по той же Советской Конституции главой государства официально считался Председатель Президиума Верховного Совета СССР, — которым на тот момент был «всесоюзный староста» Михаил Иванович Калинин. Который, с аппаратом Президиума и его другими членами, как раз и эвакуировался в Куйбышев. Выехали из Москвы на больший или меньший период и многие другие ключевые фигуры высшего руководства.
К слову сказать, Куйбышев стал «второй столицей» отнюдь не первый раз в бурной истории 20-го века. В 1918 году тогда еще Самару сделал своей резиденцией с претензией на всероссийскую власть печально знаменитый КОМУЧ. То бишь «Комитет Учредительного Собрания», распущенный Советской Властью в том числе и по вполне себе уважительной причине даже с точки зрения формальных демократических норм отсутствия кворума на заседаниях — после ухода оттуда депутатов от фракции большевиков и тогда еще союзных с ними «левых эсеров». Власть КОМУЧа, правда, была еще более эфемерной, держась уже всего-то на нескольких десятках депутатов «учредилки», — а еще больше на штыках поднявшего мятеж Чехословацкого корпуса. Так что довольно скоро «альтернативная столица» в Самаре «приказала долго жить» — по итогам наступления Красной Армии.
Конечно, при выборе Куйбышева в качестве места размещения эвакуируемых из Москвы правительственных учреждений руководство страны, думается, меньше всего ориентировалось на бесславно канувшие в Лету амбиции политиканов от Февральской буржуазной революции, отобравших власть у царя, — и «профукавших» ее в силу запредельной профнепригодности к госуправлению, — в невиданно кратчайшие сроки! Просто этот город на Волге обладал неплохо развитой инфраструктурой, являлся крупным железнодорожным узлом, благодаря чему можно было относительно быстро добраться хоть до Москвы — хоть до Урала и Сибири, хоть до Средней Азии. А самолетом — так вообще за считанные часы. При этом почти не опасаясь налетов немецкой авиации — в силу все же немалого удаления от фронта.
Так что уже во второй половине октября сюда были переведены большинство сотрудников Наркоматов, ЦК ВКП(б), Верховного Совета СССР и его Президиума, их семьи, — а также 13 иностранных посольств и 6 дипломатических представительств рангом пониже. Это не считая более четырех десятков крупных предприятий, — благодаря которым, как сказали бы сейчас: «ВВП города» повысился в первые военные годы в 11 раз! Среди них особенно хочется выделить два авиазавода, эвакуированные из Москвы и Воронежа, — выпустившие 32 тысячи из 38 выпущенных в СССР знаменитых штурмовиков Ил-2. Которых наши бойцы называли «летающим танком», а гитлеровцы — «черной смертью».
***
Хочется обратить внимание на еще один важный военно-политический момент, являющийся дополнительным аргументом в пользу восприятия Куйбышева поздней осенью 1941 года именно в качестве «запасной столицы», — проведенный там 7 ноября военный парад в честь 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. По ряду показателей даже превосходивший куда более знаменитый в истории парад московский — участники которого большей частью сразу же отправлялись на фронт. Так, при сравнимом числе участников (свыше 25 тысяч в обоих городах) торжественное прохождение войск и боевой техники в городе на Волге длилось дольше — полтора часа против 61 минуты в Москве. Тем более что в ряде источников можно встретить даже и меньшую продолжительность главного парада на Красной Площади — всего 25 минут.
Принимали парад «первые маршалы» СССР — Буденный в Москве (назначенный первоначально для этого Жуков не смог отлучиться с командного пункта из-за сложной боевой обстановки) и Ворошилов в Куйбышеве. Однако Климент Ефремович все же получил маршальское звание чуть раньше своего друга по Гражданской. К тому же ранее долгое время находился на посту Наркома обороны, замененный на маршала Тимошенко лишь по итогам не самой удачной в плане длительности и наших потерь «финской кампании» РККА. Еще над центральными улицами Куйбышева состоялся «воздушный парад» — с участием до 700 боевых самолетов! Хотя якобы «ратующие за справедливость» критики и цедят сквозь зубы, что, дескать, «по новейшим данным» их было втрое меньше. Но ведь в небе над Москвой воздушного парада не было вообще — наши истребители если и летали, то только для защиты города и парада от возможного налета стервятников Люфтваффе! Не без оснований, кстати, — известно, что Гитлер, услышав по радио прямую трансляцию московского парада, в бешенстве потребовал у Геринга немедленно разбомбить его участников, не считаясь с потерями…
Но сей приказ так и не был выполнен в силу разных причин — плохой видимости из-за затянутого тучами неба, малого времени проведения парада (что не дало немецкой авиации подготовить в столь сжатые сроки действительно массированный налет) — и, наконец, отличная работа наших зенитчиков и пилотов-истребителей. Из-за чего «асы Геринга», собственно, всегда предпочитали совершать попытки прорваться к Москве ночами, — чтобы шансов обнаружить их бомбардировщики у московской ПВО были меньше.
Безусловно, присутствие на трибуне ленинского Мавзолея Сталина и других высших членов советского руководства, — за которым наблюдало множество приглашенных иностранных корреспондентов, — имело большой международный резонанс в мировых СМИ. Но парад в Куйбышеве, проходивший перед собравшимися на трибуне номинальным главой государства Михаилом Ивановичем Калининым и «вторыми лицами» практически всех главных ведомств страны имел значение не меньшее, — чтобы не сказать, даже большее. Ибо за ним наблюдали уже не простые иностранные журналисты (пусть часть из них и могла работать на разведки своих стран), — но официально аккредитованные дипломаты, военные атташе и уже официальные «резиденты» иностранных разведок под дипломатической «крышей».
И все они видели огромное количество мощной боевой техники. Туда вывели даже мощные тяжелые 5-башенные танки Т-35, этакие «сухопутные дредноуты», — вооруженные одной 76-мм пушкой, двумя 45-мм, и двумя пулеметами, при общем весе в 54 тонны!
Реально, правда, машина оказалась к боевым действиям малопригодной. И лобовая броня (базисно, без дополнительного бронирования) у нее была всего-то в 50 мм толщиной, сравнимой с легендарной (и куда более практичной!) «тридцатьчетверкой», формально лишь «средним» танком; — и вдвое тоньше, чем у легендарного тяжелого КВ, которого вообще в начале войны не брала пушка ни одного немецкого танка! Плюс небольшая скорость в 28 км/час максимум — и, гм, «надежность» еще пониже, чем у большинства более легких бронированных «коллег», тогда часто ломавшихся при пробеге от нескольких десятков километров. Не только у нас, кстати, — у хваленой немецкой бронетехники качество было не выше. Просто в Вермахте была лучше поставлена ремонтная служба. Как бы там ни было, — но для «пиара» перед иностранными наблюдателями из стран, не имевших свежего боевого опыта применения таких танков, Т-35 был очень даже подходяще-убедительным доказательством преобладающей боевой мощи бронетанковых частей РККА. Тем более что сей пиар на этот раз уже вполне честно подкреплялся внушительным количеством в сотни более надежных танков, самолетов, десятков тысяч бойцов. И не в прифронтовой Москве перед отправкой на фронт, — а в достаточно тыловом городе.
Стоит ли уточнять, что среди упомянутых дипломатов были сотрудники дипмиссий той же Японии (с которой СССР, подписавший с Токио Пакт о ненападении вскоре после разгрома армией Жукова японцев на Халхин-Голе в 1939 году, продолжал поддерживать дипотношения) — и Турции? Чье руководство тогда все сильнее размышляло — не одобрить ли ему предложение Гитлера вступить в войну на стороне Германии, — чтобы принять участие не только в гипотетическом добивании Страны Советов, но и дележе ее территорий? А тут такая убедительная демонстрация военной мощи — и не вблизи линии боестолкновения, а всего лишь в резерве, могущем в кратчайшие сроки быть переброшенным к Москве. Что, собственно, и произошло спустя ближайшие недели — с началом контрнаступления РККА в декабре 41-го. Но чтобы последнее прошло так успешно, как это было в истории, нашей армии было крайне важно избежать войны на несколько фронтов — с той же Японией и, возможно, Турцией. В этом смысле Куйбышевский парад сыграл очень важную роль, — донеся, как сказали бы сейчас: «важный месседж» о недопустимости войны с СССР до правящих кругов новых потенциальных противников. Напрямую, через их официальные «глаза и уши» в нашей стране, — а не через местные СМИ — и когда еще должное сформироваться после их публикаций общественное мнение.
***
Кстати, общественное мнение в самом СССР с октября 41-го стало формироваться в первую очередь тоже из Куйбышева. Ведь сюда были эвакуированы большинство отделов ЦК ВКП(б), курирующих эти вопросы на самом верху — в город переехали и редакции главных советских газет: «Правды», «Известий», многих других СМИ, агентство ТАСС. Впрочем, самый известный диктор Всесоюзного радио Юрий Левитан до 1943 года выходил в эфир все же из Свердловска. Согласно одному из мнений — потому, что в «запасной столице» еще не завершили строительство самой мощной радиостанции Советского Союза, сданной лишь в 1943-м, когда, собственно, Левитан и переехал в город на Волге — с Урала.
Есть и другая информация, — согласно которой человека, справедливо прозванного «голосом страны», просто максимально оберегали — поскольку нанесение ему существенного вреда вражескими агентами, не говоря уже о возможном убийстве, нанесло бы колоссальный ущерб сложившемуся стереотипу донесения до людей сводок Совинформбюро и других важнейших сообщений. А в Куйбышеве, как мельком говорилось выше, иностранных посольств было «выше крыши», — стало быть, и плетущихся их «резидентами» разведывательных сетей тоже. А это, с учетом, что не все формально нейтральные страны были действительно таковыми в отношении СССР, поневоле заставляло учитывать потенциальные риски их тайной деятельности, в том числе и в интересах Гитлера. Вот и решила советская контрразведка отправить Левитана на Урал — от греха подальше. Как минимум до того, как чекисты возьмут под контроль «подковерную возню» своих подопечных под дипломатическим прикрытием во «второй столице».
***
Впрочем, ситуация в Куйбышеве отчасти давала козыри и тем, кто скептически относится к самому термину «запасная столица». Ведь кроме разве что Президиума Верховного Совета и его Председателя в городе практически не было тех, кого, собственно, и принято называть «первыми лицами». Сталин, глава партии и правительства, оставался в Москве — работой последнего в Самаре руководил его заместитель и глава Госплана Вознесенский. Нарком иностранных дел Молотов также оставался рядом со своим старым соратником и другом — работу с иностранными послами курировал на Волге его заместитель, бывший Генеральный Прокурор СССР и будущий официальный представитель при ООН Андрей Вышинский. Аппаратами отдельных наркоматов и их сотрудниками (пусть часто и большей частью их штатного состава) также руководили обычно первые заместители наркомов — их шефы, как правило, тоже остались в прифронтовой Москве. В итоге мало-мальски важные решения ведомств приходилось везти туда же и на подпись…
Нередко такое положение вещей ныне подвергается критике со стороны ряда авторов. Дескать, раз возникала путаница, неразбериха — не лучше ли всем сотрудникам центральных ведомств в Москве было бы и остаться? Право, позиция таких критиков может вызвать лишь ухмылку. Даже если абстрагироваться от их «послезнания», о котором они сами постоянно забывают, — насчет неприступности нашей столицы для врага. Что для высшего руководства страны, политического и военного, в тяжелом октябре 1941-го было отнюдь не очевидно. Ведь тогда, после прорыва оборонительной линии под Можайском, падения уже 12 октября Калуги, на защиту города приходилось выставлять уже даже не только ополченцев, — но и «золотой фонд» РККА, почти обученных будущих офицеров, курсантов военных училищ, ведь более подходящих резервов под рукой просто не было!
Но даже и без учета этого фактора — о какой эффективной работе в столице, подвергавшейся почти ежедневным бомбардировкам Люфтваффе, могла идти речь — если даже Сталину и оставшимся на месте сотрудникам Генштаба большей частью приходилось находиться в тесных и не слишком приспособленных для этого помещениях станции метро Кировская? Право — оставь на месте все наркоматы и прочие ведомства — так никаких станций метро даже только для их безопасного размещения не хватило бы! Не говоря уже о рядовых москвичах, также укрывавшихся там от вражеских бомб… Да и о членах семьи руководящих работников тоже надо было позаботиться. Чтобы последние думали о том, как получше выполнять поставленные им задачи, — а не о том, успеют ли их жена и дети добежать до бомбоубежища. Иосиф Виссарионович, кстати, несмотря на то, что сам остался в прифронтовой столице, а его сыновья воевали на фронте — их собственные семьи и дочь Светлану тоже отправил в эвакуацию. Точно так же, как, например, и в весь период блокады Ленинграда всех без исключения, кого удавалось, женщин и детей старались побольше эвакуировать из города, — спасая не только от голода, но и от риска погибнуть при немецкой бомбежке или артобстреле… А то, что циркуляры приходились на подпись за сотни километров возить — так на их качественную подготовку все равно намного больше времени уходит. Само же качество работы однозначно выше, когда «ответственные работники» заняты только ей, — а не опасениями за жизнь себя и своих близких.
Видимо, именно поэтому процесс возвращения сотрудников центральных ведомств СССР в Москву был начат лишь летом 1943 года. Собственно, после того, как одиночный налет немецкого бомбардировщика на город-герой спустя определенное время расценили как уже действительно последний. И то вначале в официальную столицу из столицы «запасной» вернулись преимущественно иностранные дипмиссии. Полное возвращение Наркоматов и других структур правительства затянулось до 1944 года. Судя по всему, процесс этот на самом «верху» особо и не форсировали. Зачем — если на протяжении больше полутора лет руководящие органы огромной страны, причем в сложное военное время, получили уникальный опыт, — научившись «удаленной» (от своих «первых лиц») и при этом эффективной работе. И это в эпоху, когда даже обычный факс, не говоря уже о современных чудесах удаленной связи, телеконференциях, мессенджерах и т.д. был чем-то вроде едва ли не «большого андронного коллайдера».
Такой опыт, безусловно, очень пригодился в послевоенные годы, — когда угроза ядерного нападения со стороны «заклятых друзей», бывших партнеров по антигитлеровской коалиции, в любой момент могла потребовать новой срочной заблаговременной эвакуации и большинства жителей крупных советских городов и расположенных в них «центров принятия решений». Так что значение «второй столицы» СССР в военные годы куда больше, чем приближение нашей Великой Победы лишь в той войне. Сей опыт обеспечил еще и серьезное укрепление управляемости — и, соответственно, обороноспособности нашей страны на куда более длительный период. По большому счету, продолжающийся и по сей день…
Оценили 6 человек
11 кармы