Славяне всех стран, соединяйтесь! (Панславизм. Часть 1)

Герб панславизма.

Поговорим о внешней политике. Об очередном погибельном мифе, неимоверно навредившем России уже на международной арене…

Миф этот именовался «панславизм». Означенные панслависты, они же славянофилы, создали довольно стройную, хорошо проработанную теорию об объединении всех славянских народов под верховным командованием и покровительством России. Во-первых, следовало освободить братьев-славян, стенающих под гнетом Австрийской империи, во-вторых освободить других, угнетенных турками братьев, и в-третьих, доведя дело до логического конца, образовать некий Всеславянский союз, то ли единое государство, то ли федерацию братских стран.

Самое печальное, что это были не упражнения кучки маргиналов, а мощное, пользовавшееся большой популярностью в России движение, представленное весьма известными именами вроде писателей Достоевского и Аксакова. Теория была проработана крайне тщательно.

Но воздвигли ее на крайне зыбком фундаменте. Подобно народникам, славянофилы с самого начала совершили принципиальнейшую и роковую для будущего России ошибку; они ни с того ни с сего, на пустом месте вбили себе в голову, что многочисленные славянские народы как раз и мечтают слиться с Россией в единое государство или хотя бы в «федеративный союз».

Это не имело ничего общего с реальностью. Но идея уже овладела просвещенными российскими умами. И они приложили поистине нечеловеческие усилия, вбивая ее в голову соотечественникам…

Понемногу сформировалась теория, впоследствии принесшая России кучу бед и невзгод: о том, что в своей внешней политике страна должна руководствоваться не реальными политическими интересами, а «нравственным характером поддержки слабейшего, угнетенного». У России, мол, «особая политическая судьба» не щадя сил и жизней, защищать «угнетенных славянских братьев» (замечу в скобках, независимо от их хотения и реальных побуждений).

Ф. М. Достоевский: «В чем выгода России? Выгода России, именно, коли надо, пойти даже и на явную невыгоду, на явную жертву, лишь бы не нарушить справедливости. Не может Россия изменить великой идее, завещанной ей рядом веков и которой следовала до сих пор неуклонно. Эта идея есть, между прочим, и всеединение славян… В этом самоотверженном бескорыстии России - вся ее сила, так сказать, вся ее личность и все будущее русского назначения».

И. Аксаков: «Призвание России - осуществить на земле славянское братство и призвать всех братьев к свободе и жизни».

А. В. Васильев: «Наше дело поддержать и воскресить славянскую народность, честно послужить делу всестороннего славянского освобождения».

Эти и подобные высказывания нашли логическое завершение в обширном труде Н. Данилевского «Россия и Европа». Данилевский категорически утверждал: «Запад гниет» (как видим, вовсе не брежневские пропагандисты впервые заговорили о «загнивающем Западе»), европейская цивилизация вот-вот обрушится в окончательный крах и на смену ей придет новая, великая, самобытная славянская цивилизация. Разумеется, со святой Русью во главе…

Славянофилы стремились предстать белыми и пушистыми: «Панславизм далек от каких бы то ни было завоевательных стремлений и целей. Россия не оттачивает меча ни на славян, ни на иноплеменников».

Но буквально тут же Данилевский открыто объявлял: «Главная цель русской государственной политики, от которой она не должна никогда отказываться, заключается в освобождении славян от турецкого ига, в разрушении оттоманского могущества и самого турецкого государства».

Ему вторил Аксаков: «Братья наши в Турции должны быть освобождены: сама Турция должна прекратить существование; Россия имеет право занять Константинополь, так как свобода проливов для нее — вопрос жизненной важности».

Другие метили дальше: «Национальные вопросы вызовут в недалеком будущем войну России с Австрией, а может быть, и с Германией». «Из-за славянских дел час столкновения с латинством и германством столь же неизбежен, как день смерти для каждого». «Европа, представляемая германскими и романскими племенами, отживает свой век, сказала свое последнее слово, сделала свое дело и теперь судьбы мира должны перейти к славянству, с Россией во главе».

Если называть вещи своими именами, это все мало чем отличалось от германских теоретических упражнений более позднего времени касаемо высшей арийской расы, «отживших свое» низших рас и безусловного права арийцев навести новый мировой порядок. Разве что, разумеется, «загнивающие персонажи» и «светлые крестоносцы» назывались иначе. Но в принципе то же самое - разве что с обратным знаком…

У Данилевского все было проработано. Его «Всеславянский союз» должен был состоять из следующих государств:

«Русской империи с присоединением к ней всей Галиции и Угорской Руси (Закарпатской Руси); королевства чехомораво-словацкого; королевства сербо-хорвато-словенского (куда должны были войти Сербия, Черногория, северная Албания, Босния, Герцеговина и все земли Австрии, населенные сербами и хорватами); королевства болгарского; королевства румынского; королевства эллинского; королевства мадьярского и Царьградского округа».

Неслабый размах… Почему Данилевский включил в число «славянских братьев» эллинов, то бишь греков, в принципе, понятно тогда имела самое широкое хождение теория, что греки на самом деле потомки вовсе не древних эллинов, а древних славян. Но вот с какого перепугу у него в числе славян оказались албанцы, румыны и венгры - тайна сия велика есть.

Идею Данилевского подхватили с превеликой охотой, тут же принялись развивать, прорабатывать и детализировать: «Историческая необходимость указывает, что у всех освобожденных славян должно быть одно общее внешнее представительство, в котором голос России будет, в силу естественного порядка вещей, первенствовать… Дружелюбное руководительство не есть иго, как братская преданность не есть покорность подчиненного». «Необходимо, чтобы у всего освобожденного славянства было только одно общее внешнее правительство и от лица всего славянского мира велась одна общая международная политика. А так как вопросы международные решаются в конце концов силой, то голос русского народа, как голос сильнейшего во всеславянском правительстве, естественно, будет преобладать».

Повторяю, все это было крайне серьезно. Идея панславизма в короткие сроки приобрела массу сторонников - и не только среди штатских мыслителей, но и среди военных, в том числе в немалых чинах…

Это была программа четкая, убедительная, многим представлявшаяся заманчивой и вполне претворимой в жизнь…

А теперь представьте, как на эти планы вовсе не державшиеся в тайне, наоборот, широко пропагандируемые должны были смотреть соседи России? Та же Австро-Венгрия?

Да в точности так, как мы сегодня смотрим на пропагандистов «Великого Турана», которые во всеуслышание объявляют о намерениях оторвать от России население мусульманами области и создать «великую тюркскую державу» от Стамбула до Волги и Уфы… Скверно мы относимся к таким упражнениям мысли, а как же иначе?

И австрийцев, и немцев, и многие другие европейские народы подобные идеи пугали всерьез. В европейской печати тогда же появились первые осторожные статьи, в которых панславистам пытались объяснить, что весь остальной мир смотрит на их упражнения вовсе не так восторженно, как они сами. Вот что писала в 1867 году венгерская «Пешти напло»: «Такое движение не только не найдет себе сочувствия среди цивилизованных наций мира, но создаст великую лигу, которая станет плотиной против новых вторжений варварства».

Оставим на совести автора выражения «цивилизованные нации» и «варварство». Но суть-то ухвачена верно: «Панслависты ошибаются, если думают, что мир посмотрит на их движение такими же глазами, какими смотрит на стремление к единству итальянцев и немцев; из их движения может произойти лишь один результат сосредоточение колоссальной физической силы в руках царя». 

Данилевский на подобные высказывания отвечал не моргнув глазом: «Европа боится нас как нового и высшего культурно-исторического типа, призванного сменить дряхлеющий мир романо-германской цивилизации».

И мало кто понимал, что подобные планы, как справедливо писал бывший военный министр Куропаткин уже в XX столетии, «несомненно создавали существующую еще и поныне недоверчивую и враждебную по отношению к России обстановку в Европе».

Где там… Это было так маняще, так красиво и завлекательно даже для умных людей: огромное славянское государство, на периферии которого уныло догнивает отжившая свое романо-германская Европа…

Данилевский чеканил, как топором рубил: «Для всякого славянина: русского, чеха, серба, хорвата, словенца, словака (желал бы прибавить: „и поляка“) после Бога и Его святой церкви идея славянства должна быть высшей идеей, выше свободы, выше науки, выше просвещения, выше всякого земного блага».

И никто не озабочивался примитивно поинтересоваться у отдельного взятого «всякого славянина», а разделяет ли он эти идеи? А намерен ли он вообще сливаться в братском единении с Россией? Этим вопросом никто попросту не задавался. Панслависты руководствовались не реальностью, а мифом, который сами выдумали, да сами же в него и поверили: братья-славяне ночами не спят, думая о «всеславянском союзе», ворочаются с боку на бок, ожидая, когда же придут русские братушки и устроят «всеславянскую федерацию» под русским скипетром…

Это был миф, иллюзия, заблуждение - но идея панславизма, повторяю вновь и вновь, получила большое распространение, и даже умные люди всерьез в нее верили…

Никто отчего-то не вспомнил о событиях не столь уж древних Прутском походе Петра I, состоявшемся в 1711 году и оказавшимся для России позорным поражением еще и оттого, что царь принял всерьез байки про «братушек»…

Зачастившие в Петербург представители православных балканских народов, находившихся под властью турок, дурили голову императору, расписывая, что возмущение турецким господством на Балканах повсеместное и всеобщее, и при одном появлении русских войск поднимутся все поголовно. Наслушавшись этих сказочек, Петр написал фельдмаршалу Шереметеву: «Господари пишут, что как скоро наши войска вступят в их земли, то они сейчас же с ними соединятся и весь свой многочисленный народ побудят к восстанию против турок; на что глядя и сербы (от которых мы такое же прошение и обещание имеем) также болгары и другие христианские народы встанут против турок, и одни присоединятся к нашим войскам, другие поднимут восстание внутри турецких областей; в таких обстоятельствах визирь не посмеет перейти за Дунай, большая часть его войска разбежится, а может быть, и бунт подымут».

И русское войско под личным командованием Петра в июне 1711 года вступило в Молдавию. Единственной «подмогой», которую дождались реально, оказался приезд молдавского господаря Кантемира с кучкой даже не солдат, а придворных. Сербы не объявились вообще, даже в символическом количестве - как и болгары, и прочие. Ни один «христианский народ» не устроил хотя бы микроскопического бунта против турок. Обещанных «братушками» складов с провиантом не оказалось. Великий визирь все же перешел Дунай с войском, в несколько раз превышавшим по численности русское, и его солдаты не то что не разбежались, но ни разу не взбунтовались. Русская армия вместе с Петром попала в окружение, из которого чудом выбралась лишь посредством крупной взятки означенному визирю…

Какое-то время этот печальный пример в России прекрасно помнили никто из преемников и преемниц Петра на троне больше не слушал посланцев православных балканских народов, какие бы завлекательные сказки они ни плели. Россия посылала на Балканы разведчиков, дипломатические миссии (как это было с Черногорией), но ни в какие крупные авантюры более не ввязывалась…

Вообще-то зачатки того, что впоследствии получило название «панславизм», образовались еще при Николае I. Поэт Тютчев — а ведь умнейший человек был! — начал поговаривать, что однажды, вот ужо погодите, русский царь падет ниц, молясь Богу в храме Святой Софии, очищенной от мусульманской скверны, и встанет, как «всеславянский царь».

Какие-то мечтания и разговоры оживились уже при Николае. Начали поговаривать и о кресте над Святой Софией, и о проливах, и об освобождении славянских братушек. Перед Крымской войной Николай отправил Нессельроде (Глава тогдашнего МИДа. см. ниже) записку, в которой излагал план провозгласить независимость «молдаван-валахов, сербов, болгар и греков, с тем чтобы каждый из этих народов вступил в обладание страною, в которой живет уже целые века, и управлялся человеком, по собственному выбору избранным ими самими из среды своих же соотечественников».

Нессельроде, человек умный и проницательный, отговорил императора от увлечения подобными фантазиями - за что впоследствии, уже в наше время, получил от публицистов определенного пошиба немалую порцию яростных поношений, как масон и сионист, препятствовавший великому делу освобождения славян. Однако если подходить непредвзято, окажется, что Нессельроде был совершенно прав. И подтвердила его правоту история независимых балканских стран: став «незалежными», они главным образом воевали и грызлись меж собой, обостряя обстановку в Европе настолько, что Балканы не называли иначе, кроме как «пороховым погребом Европы». И название оказалось пророческим — Первая мировая вспыхнула еще и в результате усилий балканских стран, в первую очередь Сербии…

Пока еще до Первой мировой было еще далеко. Но миф панславизма уже начал убивать…

Карл Нессельроде много лет был министром иностранных дел. И эти дела, что характерно, находились в совершеннейшем порядке, а интересы России, как-то само собой так складывалось, не то что не несли урона - наоборот, стояли на первом месте.

Поскольку с примерами «предательской деятельности» Нессельроде,  всегда обстояло дохлым образом, а обвинить его в чем-то все же следовало, немало было пролито чернил и истрачено перьев, доказывая «несамостоятельность» министра. Он, изволите ли видеть, «не имел своего лица», а всего-навсего исправно и в точности выполнял приказы Николая I.

Так в этом-то и достоинство хорошего министра, господа мои, особенно ведающего иностранными делами - не умничать и не своевольничать, а скрупулезно выполнять инструкции главы государства! Для сравнения: был у нас не так давно министр дел иностранных, безусловно имевший «свое лицо», самостоятельный по самое не могу, независимая, творческая личность…

Шеварднадзе его фамилия. Тот самый, что единоличным волевым решением передал США богатые рыбой морские районы, до того законнейшим образом числившиеся за Советским Союзом…

Нессельроде в подобном вредительстве никогда не был замечен. Дипломат умный, тонкий и гибкий, он много лет служил этаким «амортизатором», умевшим придавать дипломатическую форму резким и прямым порою шагам Николая. Не мешал и не препятствовал, боже упаси — просто-напросто изящно проводил в жизнь все намеченное Николаем. А потому до самой Крымской войны российская дипломатия поражений не знала - и умела отстаивать государственные интересы. При Николае I и Нессельроде с Россией считались так, как никогда более в XIX столетии.

Колоритный пример. В Париже как-то объявили к постановке посредственную пьеску «из русской жизни», где обстоятельства кончины Павла I излагались в оскорбительной для России и Николая лично форме…

Николай вызвал Нессельроде. Нессельроде задачу понял. Вскоре в парижских коридорах власти объявился русский дипломат и с благожелательной улыбкой на лице, самым что ни на есть светским тоном сообщил:

- Господа, вам тут просили передать… Если эта пьеска все же пойдет на театре, мой император пришлет в Париж миллион зрителей в серых шинелях, которые ее старательно освищут…

Это не анекдот - быль из времен Нессельроде. Афиши исчезли моментально, пьеска провалилась в небытие…

Толковая внешняя политика как раз в том и заключается, чтобы, во-первых, оборачивать дела к своей выгоде, во-вторых, не допускать поражений, утеснений и проигрышей военного характера. С этой точки зрения политика канцлера Нессельроде, что бы ни плели потом, была исключительно толковой.

И отличалась она в первую голову откровенным прагматизмом. Без всяких романтически-эмоциональных заморочек, на которые оказались богаты последующие царствования. Английский премьер-министр Пальмерстон, прожженная бестия, пробы негде ставить, однажды огласил прямо-таки гениальную формулу касательно внешней политики своей империи: «У Англии нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов. У Англии есть лишь постоянные интересы».

Николаевская внешняя политика этой идее как нельзя более соответствовала. Взять хотя бы отношения с Турцией.

В конце 20-х годов XIX столетия российские интересы потребовали как раз войны и русский флот совместно с английским и французским расчесал турок под Наварином - а потом русская армия заняла княжества Молдавию и Валахию (турецкие протектораты), перешла Дунай и овладела крепостью Варна. В результате после нескольких побед султана вынудили (дипломаты Нессельроде, разумеется) передать России восточное побережье Черного моря, признать российское покровительство над Сербией, Молдавией и Валахией (из которых чуть позже образовалась независимая Румыния), открыть русским судам свободное плавание по Дунаю (что было крайне необходимо для русской экспортной торговли) и Дарданеллам.

В то же время Николай избегал явной и серьезной поддержки восставших против султана греков - греки, конечно, были православными, но хитросплетения европейской политики требовали не эмоций, а голого (ладно, что уж там - циничного) расчета.

Буквально через несколько лет Россия выступила прямой защитницей «басурманской» Турции. Обстоятельства требовали. В 1832 году египетский паша поднял мятеж против султана - но задумки его шли гораздо дальше примитивного сепаратизма. «Незалежным Египтом» он не ограничился — двинул войска на Стамбул.

Турецкая армия находилась тогда в удручающем состоянии, но в тот момент распад и расчленение Турции интересам Николая как раз противоречили. А потому для защиты Стамбула с моря на рейд встали русские фрегаты, на берег высадился десятитысячный русский корпус и, примкнув штыки, стал дожидаться египтян.

Свои намерения Николай выразил четко: «Надо защитить Константинополь от нападения Мухаммеда Али. Эта война вызвана духом возмущения, который овладел сейчас Европой, и особенно Францией. Если Константинополь сдастся, у нас под боком окажутся люди без пристанища и родины, отвергнутые обществом: такие люди не могут жить спокойно… Я должен в зародыше ликвидировать этот новый источник зла и беспорядков и повлиять на развитие событий на Востоке».

В самом деле, египетский паша Мухаммед Али поигрывал в либерализм, водя шашни с «европейскими прогрессистами». Но, услышав о прибытии в Турцию русских, он моментально остановил свой «дранг нах Стамбул», прекрасно понимая, что с его воинством сделают русские: это вам не обленившихся янычар гонять по Синайскому полуострову…

Тут только всполошились Англия с Францией, видя, что Россия в одночасье становится единственной спасительницей и покровительницей султана. Тоже подогнали флоты, начали стращать мятежного пашу…

Тот в конце концов отступил и смирно сидел в своем Египте в обмен на титул «пожизненного правителя». А русские войска - первый и единственный, думается, случай в истории церемониальным маршем прошли пред султаном, каковой наградил их турецкой медалью, все десять тысяч (опять-таки единственный случай в истории).

Ну а позже, когда российские интересы опять-таки потребовали выступить на стороне Турции, Николай преспокойным образом осадил православных румын, требовавших окончательной и ни чем не стесненной независимости и русские войска совместно с турецкими вступили в помянутые княжества, наведя там порядок.

Еще через несколько лет, когда ситуация вновь изменилась, Николай стал добиваться как раз расчленения Турции. Начавшаяся из-за этого война оказалась для России неудачной, но об этом подробнее — чуть позже.

В общем, как мы видим, Россия действовала исключительно по Пальмерстону: ни постоянных друзей, ни постоянных врагов, только постоянные интересы.

Что интересно, даже ссыльный декабрист Лунин, последовательный и упрямый критикан Николая, о его внешней политике писал с пониманием и уважением: «Внешняя политика составляет единственную светлую точку, успокаивающую разум, усталый от обнаруженных во мраке злоупотреблений и ошибок. Император Николай, избегая вмешиваться по примеру своего предшественника в дела, не касающиеся непосредственно России, почти всегда предписывает свою волю в случаях, касающихся России. Он неизменно соблюдал правило вести одновременно лишь одну войну, за исключением Кавказской войны, завещанную ему и которую он не мог ни прервать, ни прекратить».

К слову, «жандармом Европы» безответственные болтуны Николая прозвали за одну — единственную акцию: подавление русскими венгерского мятежа по просьбе австрийского императора. Мера была вынужденная и самая что ни на есть полезная: в 1848 г. по Европе там и сям полыхало множество «революций», и была нешуточная опасность, что Европа обвалится в кровавый хаос с самыми что ни на есть непредсказуемыми последствиями. Не говоря уже о том, что против бунтующих мадьяр бок о бок с русскими русскими воевали и другие славяне, «австрийскоподданные» — хорваты, словенцы и словаки, отчего-то не соблазнившиеся на бунт, а оставшиеся верными императору Францу-Иосифу.

Но напоследок еще немного о Николае. Лично я категорически не верю в расхожую легенду о том, что он не умер своей смертью, а, потрясенный крымским крахом, принял яд. Есть веские причины думать именно так. Государь Николай Павлович был человеком по-настоящему верующим, а для христианина самоубийство - смертный, непростительный грех.

Точно так же напоминают скорее легенду якобы предсмертные слова, обращенные к сыну: «Прощай, Сашка. Сдаю тебе Россию в дурном порядке». Кто их пустил в обращение, толком неизвестно - но серьезных свидетельств нет.

Когда умер Николай, у кровати стояли поношенные, дырявые туфли. Как у Сталина…

Его смерть была концом целой эпохи. У этой эпохи много имен, но мне представляется, что, помимо всего прочего, это была еще и великая, прекрасная эпоха политического реализма. При Николае, несмотря на неизбежные ошибки и промахи, все же твердо придерживались реализма: не гнались за миражами, не тешились иллюзиями, во главу угла ставили не эмоции и «человеческие чувства», а исключительно интересы государства.

Потом все это рухнуло. Напрочь.

Часть 2 здесь:  https://cont.ws/@Gnuss/1067991

https://detectivebooks.ru/book...