Настоящая статья была опубликована в журнале «Россия XXI», 2014, №2
3. Акт Николая II об отречении от Престола
3.1. Случаи отречения от Престола в России до Николая II
С формально-юридической стороны отречение Николая II явилось третьим случаем отречения царствующего российского монарха от престола. Предшествующие отречения с правовой точки зрения имели мало общего с отречением 2 марта 1917 года.
Так, первое отречение состоялось 17 июля 1610 г., когда царь Василий Шуйский в результате народных волнений в Москве, под влиянием убеждения бояр, ожидавших взаимного отказа от прав на царство Лжедимитрия II, отрекся от престола. Через насколько дней, после неудачной попытки вернуть себе власть, Василий был насильно пострижен в монахи и позже предстал перед польским королем в качестве пленника. Шуйский был избран представителями не всей Русской земли, а лишь московским населением, и нарушение порядка его избрания оправдывало его отречение с формально-юридической стороны. Интересно, что власть отрекшегося царя была не самодержавной, она была существенно ограничена как Боярской думой, так и самим Василием при крестоцеловании[1].
Второе отречение произошло 29 июня 1762 года. После того, как в результате дворцового переворота власть фактически перешла к Екатерине II Алексеевне, отречение от престола подписал Петр III Федорович. Текст отречения содержался в Манифесте Екатерины II о восшествии на престол. Отречение было осуществлено в период действия петровского Устава о престолонаследия и комментария к нему «Правда воли монаршей». В «Правде воли монаршей» право на отречение монарха от Престола было предусмотрено и обосновывалось идеей о неограниченности власти монарха: «…народ, отдая всю волю свою Государю своему, не отнял от него в замену ни коей же воли»[2]. Таким образом, Манифест Петра III об отречении с формальной стороны полностью соответствовал действовавшему в тот момент законодательству.
3.2. Проблемы подлинности Акта об отречении и пороков воли в нем
Мы не рассматриваем проблемы подлинности Акта об отречении как письменного документа. Несмотря на то, что современники не ставили под сомнение его подлинность, в последние годы появились исследования, доказывающие, что этот документ является подделкой[3]. Не вступая в дискуссию о том, что имеющийся в архиве Акт об отречении может не быть документом, собственноручно подписанным Николаем II, мы склоняемся к следующей точке зрения. В опубликованном 6 марта 1917 г. Акте была выражена подлинная воля императора, сложившаяся в те дни под влиянием поступавшей к нему информации о событиях в Петрограде и оценок происходящих событий, которые высказывали лица, беседовавшие с императором. Сторонники теории фальсификации Акта об отречении не могут объяснить того факта, что Николай после 2 марта 1917 года ни прямо, ни косвенно, ни полностью, ни частично не опроверг содержания своего Акта об отречении. С 4 по 8 марта 1917 г. Николай вместе со свитой находился в своей Ставке в Могилеве. О «как бы аресте» ему было сообщено 8 марта, то есть почти через неделю после подписания Акта об отречении. В период с 9 марта по июль 1917 г. Николай находился не в ссылке и не в заточении, а во дворце в Царском селе, под домашним арестом. В марте–апреле 1917 г. свободно обсуждался вопрос о его переезде в Англию[4]. За весь этот период, да и позднее, во время пребывания Николая в Тобольске, серьезных препятствий для выражения бывшим императором своей истинной воли не было. Тем не менее нет ни одного документа, в котором было бы выражено несогласие Николая с Актом об отречении. Напротив, многочисленные дневниковые записи Николая, его телеграммы, воспоминания лиц, общавшихся с ним после отречения, свидетельствуют: Николай прекрасно понимал, что именно он подписал и что именно было опубликовано. Объяснить это иначе, как тем, что Акт об отречении выражал подлинную волю императора, мы не можем.
Другая проблема связана с якобы имевшими место пороками воли Николая IIв момент подписания им Акта об отречении. Напомним, что в теории гражданского права под пороками воли понимаются обстоятельства, в результате которых внешнее волеизъявление субъекта не соответствует его истинной воле[5]. Некоторые исследователи аккуратно обращают внимание на то, что Акт об отречении «юридической квалификации не подлежит и может быть принят только как факт в результате революционного насилия»[6].
Нам представляется, что сама постановка вопроса относительно наличия пороков воли у Николая IIпри подписании им Акта об отречении не совсем корректна.
Во-первых, не совсем ясен ход мыслей М.Зызыкина. Если Акт об отречении был совершен в результате революционного насилия, то разве это обстоятельство исключает юридическую квалификацию Акта? Напротив, это обстоятельство порождает далеко не праздный вопрос о том, являются ли действительными акты государственной власти, совершенные под влиянием насилия?
Во-вторых, представляется практически невозможным в настоящее время достоверно установить, было ли совершенно подписание Николаем II Акта об отречении под влиянием насилия. О событиях 2 марта 1917 г. имеется огромное количество мемуарной литературы, но нигде не сказано, что к государю применялось какое-либо насилие. Были высказаны предположения, убеждения, аргументы, но адресовались они не беспомощному, плененному и т.п. человеку, а первому лицу государства, под непосредственным командованием которого находилась многомиллионная боеспособная армия и который вполне мог принимать решения самостоятельно. Если все эти воспоминания ложны, то на каких бесспорно достоверных источниках можно основывать выводы о применении к Николаю IIнасилия?
В-третьих, учение о пороках воли имеет исключительно отраслевое значение. Оно используется только в гражданском праве для выяснения вопросов действительности сделки. В иных отраслях права, в том числе в праве государственном и административном, пороки воли не имеют юридического значения[7].
Монарх есть глава государства, и в этом смысле он субъект государственного права. Издаваемые им акты не являются выражениями частной воли, каковыми являются, к примеру, завещания или доверенности. Это документы публично-правового образования (государства), от лица которого выступает определенный государственный орган, а не физическое лицо. В силу этого Акт об отречении может быть проверен на действительность по критериям, которые применяются для проверки действительности публично-правовых актов, а не гражданско-правовых сделок. Вопрос о пороках воли физического лица, подписавшего публично-правовой акт, может иметь значение для определения меры ответственности этого лица в случае, если подписанный им документ является незаконным (например, по причине несоответствия его акту более высокой юридической силы), но никак не для решения вопроса о его законности. Публично-правовой акт по общему правилу является действительным, пока он не отменен в установленном порядке или не признан недействительным решением суда по причине несоответствия его закону.
Поэтому нами будет осуществлена проверка Акта Николая II об отречении от Престола по критериям соответствия его формы и содержания закону. В его проверке по критерию уполномоченности подписанта нет необходимости по вполне очевидной причине.
3.3. Анализ формы Акта об отречении
В Акте об отречении не сказано, является ли он законом, указом, манифестом или каким-либо иным видом нормативного документа.
Законом Акт быть не может по соображениям как формального, так и материального характера. С формальной стороны – по той причине, что Акт не был одобрен Государственной Думой и Государственным Советом. Такие одобрения являлись обязательными для закона в силу ст. 86 Свода Основных Государственных Законов (СОГЗ). Акт не мог быть и законом, принятым в силу чрезвычайных обстоятельств в порядке ст. 87 СОГЗ, так как он затрагивал вопросы существа Верховной Самодержавной Власти и порядка престолонаследия, в отношении которых чрезвычайные законы не могли быть приняты. С материальной стороны Акт не является законом, так как содержит преимущественно правоприменительные, а не нормативные положения[8].
В законодательстве Российской Империи вплоть до государственной реформы 1905–1906 годов отсутствовали четкие критерии, позволяющие отличить законы от иных нормативно-правовых актов. В условиях неограниченной власти монарха такое разграничение имело мало практического смысла, ибо, как совершенно справедливо отмечал Н.М.Коркунов, «…формальное различие указов и законов только тогда может иметь практическое значение, если с ним соединяется и соответствующее различие в силе. Но возможно ли в абсолютной монархии установить действительные гарантии согласования указов главы государства с законами?»[9] Некоторые исследователи отмечали, что к законам должны быть отнесены лишь те нормативно-правовые акты, которые были утверждены монархом после их рассмотрения Государственным советом, акты же, утвержденные монархом единолично, должны были именоваться указами.
Как уже отмечалось выше, Основные государственные законы в редакции 1906 года содержали немало норм, посвященных законности, и в них отсутствовала норма о том, что монарху принадлежит неограниченная власть. Согласно ст. 84 СОГЗ, Империя Российская управляется «на твердых основаниях законов, изданных в установленном порядке». Император, в порядке верховного управления, имел право издавать, в соответствии с законами, «указы для устройства и приведения в действие различных частей государственного управления, а равно повеления, необходимые для исполнения законов» (ст. 11 СОГЗ).
В соответствии со ст. 24 СОГЗ, устанавливающей необходимость контрасигнации актов монарха, издаваемых в порядке верховного управления, Акт был скреплен подписью министра императорского двора В.Б.Фредерикса. Значение контрасигнации в СОГЗ определено не было. В литературе того времени отмечалось: подписывая акты, министр удостоверяет «их подлинность и их формальную закономерность, т.е. ручается за то, что этот акт есть, действительно, акт монарха и что он состоялся при соблюдении требуемых законом форм»[10]. Наличие контрасигнации подтверждает, что документ относится к подзаконным актам, а его содержание явно свидетельствует, что касается он вопросов «устройства и приведения в действие различных частей государственного управления». То есть с формальной точки зрения Акт об отречении может быть отнесен к указам.
Как уже говорилось в 1-й части настоящей статьи, Акт об отречении в соответствии с требованиями ст. 24 СОГЗ был обнародован (то есть опубликован) Правительствующим Сенатом в официальном источнике опубликования нормативно-правовых актов в Российской Империи[11].
Следует отметить, что по некоторым вопросам императором могли быть изданы манифесты. До реформы 1905–1906 гг. манифест относился к разновидности законодательных актов, исходящих исключительно от императора (то есть не согласовывавшихся с Государственным Советом) и издаваемых по особо торжественным или чрезвычайным случаям. Согласно Основным государственным законам, манифестами возвещались: а) восшествие императора на престол (ст. 54, 55 СОГЗ); б) рождение и кончина великих князей и великих княжен (ст. 139 СОГЗ); в) вступление в брак великих князей и великих княжен (ст. 187 СОГЗ). На практике и после 1906 года в форме манифестов возвещались и иные события. Так, в форме манифеста был принят акт о роспуске Государственной Думы 3 июня 1907 г.[12], манифестом было возвещено о вступлении России в войну 20 июля 1914 года[13]. К манифесту, как и к закону, предъявлялось следующее формальное требование – наличие на документе Большой Государственной печати (§14 Приложения I к ОГЗ).
В ряде изданий марта 1917 года Акт был опубликован как «Манифест об отречении государя императора Николая II и о сложении с себя верховной власти». Но, так как в официальной публикации (Собрание узаконений…) слово «Манифест» не употребляется, на документе отсутствует Большая государственная печать, а термин «Указ», насколько нам известно, применительно к данному документу не использовался, мы будем именовать его «Актом об отречении».
Таким образом, Акт об отречении относился к одной из разновидностей документов, издаваемых императором в порядке верховного управления (а именно, к указам) и по формальным признакам соответствовал требованиям действовавшего законодательства (скреплен контрасигнатурой и обнародован Правительствующим Сенатом).
3.4. Анализ содержания Акта об отречении
3.4.1. Общие замечания о содержании Акта об отречении
Акт Николая II об отречении от Престола содержал четыре юридически значимых положения, которые мы будем анализировать последовательно, так, как они расположены в документе.
В первую очередь Акт об отречении содержит положение об отречении императора Николая II Александровича от Престола. «…почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной Думой, признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную власть»[14].
Во вторую очередь Акт об отречении содержит положение об устранении наследника Алексея от вступления на Престол. «Не желая расстаться с любимым Сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше…» Это не отречение от Престола за Алексея, это не отречение от прав на Престол за Алексея и это не лишение Алексея престола. Мы используем условный термин «устранение», дабы подчеркнуть, что Алексей не терял прав на Престол и не лишался его, он просто-напросто не получал Престол по данному Акту.
В третью очередь Акт содержит положение о передаче Престола Великому Князю Михаилу Александровичу. «Мы передаем наследие Наше Брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского».
В четвертую очередь Акт содержит положение о необходимости установления выборным законодательным органом новых начал государственного устройства Российской империи и о подчинении нового императора этим началам (то есть, по сути, положения об установлении в России полноценной конституционной монархии). «Заповедуем Брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу».
Анализируя каждое из положений Акта об отречении, мы попытаемся дать ответ на вопрос о том, соответствовало ли данное положение действовавшему по состоянию на 2 марта 1917 года законодательству Российской империи, и на вопрос о том, подлежало ли применению данное положение Акта об отречении[15].
3.4.2. Положение об отречении Николая II от Престола за себя
Вопрос о соответствии отречения императора Николая II за себя законодательству Российской Империи является крайне сложным. Вызвана эта сложность, как минимум, двумя причинами: отсутствием в законодательстве норм об отречении от престола царствующего императора и отнесением императора к священному чину особого рода.
Для ответа на вопрос, было ли СОГЗ предусмотрено право царствующего императора на отречение от престола, обратимся непосредственно к тексту закона и истолкуем его в соответствии с общепринятыми способами толкования права.
По буквальному толкованию, СОГЗ не знает института отречения царствующего императора от престола. СОГЗ предусматривает возможность отречения от престола лишь лица, «имеющего на оный право» (ст. 37 СОГЗ). Лицо, имеющее право на престол, и царствующий император – это разные лица, объем одного понятия не пересекается с объемом другого понятия. Понимать под лицом, имеющим право на престол, в том числе царствующего императора, как это делает Н.Коркунов[16], так же некорректно, как, например, под лицом, имеющим право на наследство, понимать собственника имущества. СОГЗ ни в одном месте не называет государя иначе как термином «император» или производным от него. Если бы законодатель имел в виду предоставление императору права на отречение от престола, то сложно ответить на вопрос, почему он не сделал это очевидным образом, например, указав на отречение императора как на основание для вступления наследника на престол[17]. Надо также отметить, что, по общему правилу, императивные нормы не подлежат расширительному толкованию и свобода действия обязанного лица ими не предполагается (принцип «все, что прямо не разрешено законом, то запрещено»).
Систематическое толкование также подтверждает вывод об отсутствии в СОГЗ норм об отречении императора от престола. Правила об отречении «лица, имеющего право на Престол», помещены в гл. 2 СОГЗ («О порядке наследия Престола»), посвященную вопросам занятия престола, и не затрагивающую вопросы прав, принадлежащих императору. При этомправила об отречении царствующего императора от престола отсутствуют в главе СОГЗ («О существе Верховной Самодержавной Власти»), регулирующей вопросы правового статуса императора. Отречение императора от престола в гл. 4 («О вступлении на Престол и присяге подданства») не указано в качестве юридического факта, являющегося основанием для вступления на престол наследника; основание для вступления на престол наследника одно – это кончина императора.
С позиций доктринального толкования, науки государственного права, которая обосновывала божественную установленность императорской власти, подчиненность ее воле Бога (а не воле народа, отдельных лиц или самого монарха) отречение также выглядит невозможным.
Видный дореволюционный историк российского права М.Ф. Владимирский-Буданов писал: «Из сущности теократического начала [верховной власти] не вытекают такие права (т.е. права на отказ от власти. – М.М.): власть есть обязанность, возлагаемая Богом на его носителя; он не может уклониться от ее тяготы, как бы неподсильна она ни казалась. В смысле обязанности власть понята северорусскими государями весьма рано. Когда в 1319 году бояре убеждали вел[икого] князя Михаила Ярославича не ездить в Орду из самосохранения, то он отвечал: «Аще аз где уклонюся, то вотчина моя вся в полону будет, множество христиан избиени будут: аще ли после того умрети же ми есмь, то лучше ми есть ныне положити душу свою за многия души»»[18].
Известный русский правовед И. Ильин в своих рассуждениях относительно обязанностей верховной власти шел еще дальше. «Быть членом Династии значит иметь не только субъективное право на Трон (в законном порядке), а священную обязанность спасать и вести свой народ и для этого приводить его к чувству ответственности… Династическое звание есть призвание к власти и обязательство служить властью. Одна из аксиом правосознания состоит вообще в том, что от публично-правовых обязанностей одностороннее отречение самого обязанного невозможно: именно эта аксиома и признана в российских Основных Законах»[19].
Н. Корево связывал невозможность отречения императора с осуществленными над ним религиозными процедурами: «с религиозной же точки зрения отречение монарха Помазанника Божия является противоречащим акту священного его коронования и миропомазания»[20].
М.В. Зызыкин, разделявший такие же представления, связывал невозможность отречения императора от престола с фактом принадлежности императора к священному сану. «О нем [об отречении] ничего не говорят Основные Законы и не могут говорить, ибо, раз сами Основные Законы исходят из понимания императорской власти, как священного сана, то государственный закон и не может говорить об оставлении сана, даваемого Церковью. Как для снятия присяги, для оставления монашества, так и для снятия царского сана надо постановление высшей иерархической власти… Когда император Николай I вступил на Престол, то он заявил, что «то, что дано мне Богом, не может быть отнято людьми», и с опасностью для жизни 14 декабря 1825 г. личным примером отваги спас Царский трон от заговорщиков»[21].
Соглашаясь с М.В.Зызыкиным в части связанности императорской власти нормами церковного права, мы не можем согласиться с исследователем в том, что «для снятия царского сана надо постановление высшей иерархической власти». Из этой мысли следует, что власть императора частично находилась в подчинении власти церкви, чего в Российской Империи никогда не было практически и никогда не признавалось теоретически. Далее, верховная власть в Православной Российской Церкви принадлежала самому императору и в вопросах управления Церковью осуществлялась через Священный Синод (ст. 64, 65 СОГЗ). Наконец, случаев санкционирования «высшей иерархической властью» отречения монарха от престола в российской истории не было[22].
Обратимся к историческому толкованию. Как отмечалось выше, нормы гл. 2 СОГЗ в основной своей массе инкорпорированы из Указа императора Павла I от 5 апреля 1797 года. «Забыл» ли Павел включить норму об отречении императора от престола в текст своего Указа или он не включил ее сознательно? Представляется, что версию «забывчивости» императора стоить отвергнуть как невозможную.
Во-первых, вопросы престолонаследия были для Павла Петровича крайне важными и даже болезненными; правила престолонаследия были разработаны им за 8 лет до вступления на престол.
Во-вторых, введенная Павлом I система не предусматривала какое-либо волеизъявление императора в вопросах престолонаследия: все вопросы были заранее решены законом, исполнение которого гарантировалось священными присягами императора.
В-третьих, обстоятельства гибели самого императора Павла I, по мнению некоторых исследователей, в частности М.В.Зызыкина[23], свидетельствуют о том, что Павел I категорически отрицал возможность отречения императора от престола и предпочел смерть такому отречению[24].
Вопросы отречения лица, имеющего право на престол, урегулированы ст. 37 и 38 СОГЗ. Мы уже отмечали, что по правилам буквального толкования данные нормы не могут быть применены к случаям отречения царствующего императора от престола. История возникновения данных норм также подтверждает этот вывод. Правила ст. 37 СОГЗ[25] были инкорпорированы в Свод Законов Российской Империи в 1832 году из Манифеста императора Николая I о вступлении на престол от 12 декабря 1825 года, приложением к которому являлся Манифест императора Александра I от 16 августа 1823 года об утверждении отречения Великого Князя Константина Павловича.
Так как у императора Александра I Павловича не было детей, в соответствии с Указом Павла I наследником престола являлся брат Александра I Великий Князь Константин Павлович. Однако он не изъявлял желания наследовать российский престол, в 1820 году развелся с Великой Княгиней Анной Федоровной, женился морганатическим браком на Жанетте Грудзинской и практически безвыездно жил в Варшаве в титуле цесаревича. В силу манифеста Александра I от 20 марта 1820 г. дети Константина от брака с Грудзинской лишались прав наследования. Уже в 1822 году вопрос об отказе Константина от прав на престол был фактически решен в его переписке с императором. Однако формально отказ был узаконен только в Манифесте от 16 августа 1823 г., подтверждавшем отречение Константина и провозглашавшем Николая Павловича наследником Престола. Манифест был подписан Александром I, но не был обнародован[26].
Манифест был вскрыт через несколько дней после внезапной кончины Александра I и, несмотря на ясно выраженную в нем волю покойного императора, не был исполнен. Первым на верность Константину как новому императору присягнул Николай Павлович. Правительствующий Сенат, руководствуясь Указом Павла I о престолонаследии, провозгласил императором Константина, также присягнул ему и разослал текст присяги по всей стране. Потребовалось три письма от Константина, в которых он подтверждал свое отречение (от 26 ноября, от 3 и 8 декабря 1825 г.), прежде чем Николай Павлович принял решение вступить на престол и подписал соответствующий Манифест от 12 декабря 1825 года. Царствование Константина, отмененное «задним» числом, продолжалось чуть более 2-х недель.
Эта ситуация, послужившая формальным поводом для восстания 14 декабря 1825 г., была вызвана, во-первых, отсутствием в законодательстве правил об отречении законного наследника от престола; во-вторых, позицией императора Александра I, который, приняв отречение Константина, сохранил свое волеизъявление в тайне. Во избежание повторения подобных ситуаций, Николай I и предусмотрел на будущее правила о порядке и условиях отречения от престола «лица, имеющего право на оный», которые составили потом ст. 37 и 38 СОГЗ.
Как видим, и с позиции исторического толкования содержавшиеся в СОГЗ правила об отречении от престола не могли быть применены к отречению царствовавшего императора. Российский закон полностью умалчивал об отречении царствовавшего императора от престола[27]. Переход власти к наследнику престола осуществлялся исключительно в случае кончины императора, а регент (Правитель государства в терминологии СОГЗ) назначался только в случае несовершеннолетия императора.
Таким образом, с правовой точки зрения ситуация отречения Николая II от престола частично напоминает ситуацию отречения Константина Павловича от прав на престол. Константин, как и Николай II, действовал в отсутствие соответствующих норм законодательства. Ситуация Константина объективным образом привела к тому, что его отречение было принято фактически и было обращено в закон. Иное означало бы принуждение конкретного лица (Великого Князя Константина Павловича) к занятию должности и к осуществлению деятельности, ни занимать, ни осуществлять которые он не хотел. Мало того, что невозможно помыслить практические механизмы такого принуждения, очевидно, что принужденное лицо вряд ли будет способно добросовестно и эффективно исполнять свои обязанности.
Представляется, что эти же самые доводы имеют силу и при рассмотрении вопроса об отречении от престола царствующего императора. Если император не желает занимать престол, подписывает соответствующий акт, фактически осуществляет действия, которые подтверждают это желание, и не совершает действия, которые шли бы в разрез с этим желанием, то как возможно принудить императора к продолжению царствования и насколько такое принуждение будет целесообразно? Именно с этой, сугубо практической, точки зрения отречение лица, имеющего право на престол, и отречение царствующего императора ничем не отличаются[28].
Как мы видим, законодательство Российской Империи не предусматривало ни возможности отречения императора от престола, ни порядка такого отречения, ни его последствий. Налицо явный пробел права, который мог быть восполнен путем внесения соответствующих изменений в законодательство, а именно: в Основные Государственные Законы[29]. Из толкования норм российского законодательства следует, что отречение императора от престола было скорее действием запрещенным, нежели разрешенным. Однако в силу того, что обеспечить в реальной действительности действие запрета на отречение от престола невозможно, такой запрет не обладает свойством исполнимости и, следовательно, не может быть признан правовым. Значит, надо признать, что ситуация отречения императора от престола допустима и при ее возникновении допустимо преодоление пробела в праве путем применения аналогии. Отречение императора от престола должно быть принято, как должно было быть принято и отречение от престола лица, имеющего право на него. И в части применения правил о престолонаследии отречение императора от престола должно влечь последствия, аналогичные тем, которые наступали бы в случае кончины императора.
Совершенно иной вопрос заключается в том, какие последствия влечет отречение от престола для отрекшегося императора.
Он не мог утратить свою принадлежность к императорской фамилии, так как такая принадлежность была основана на кровном родстве и не могла быть прекращена в результате изменения лицом социального или иного статуса (ст. 126 СОГЗ).
Он утрачивал неприкосновенность и, соответственно, с момента отречения мог подлежать юридической ответственности, в том числе и за деяния, совершенные им в статусе императора, при условии, что такие деяния на момент их совершения влекли юридическую ответственность и ответственность эта не была отменена позднее.
Он допускал добровольное оставление священного сана[30].
Он отказывался от тех священных даров Святого Духа, которые по религиозным воззрениям изливались на него во время совершения таинства миропомазания[31]. Однако последствия такого отказа опять же не были предусмотрены законодательством, и относились они исключительно к религиозной совести Николая.
Таким образом, мы можем сделать вывод, что, хотя Акт об отречении в части отречения Николая II за самого себя являлся незаконным, он в этой части подлежал применению и порождал правовые последствия в виде прекращения у Николая Александровича Романова статуса императора.
3.4.3. Положение об устранении наследника Алексея от вступления на престол
В исторической литературе и в массовом сознании весьма распространена точка зрения, что Николай II отрекся от престола не только за самого себя, но и за своего сына Алексея[32]. Однако текст Акта Николая II об отречении от престола не позволяет заключить, что отречение Николая II за Алексея имело место. В Акте сказано лишь о передаче престола Михаилу Александровичу и приведен мотив такого решения – «не желая расстаться с любимым сыном Нашим». Таким образом, по тексту Акта император Николай II, руководствуясь личными мотивами, передавал престол не лицу, которое в силу Основных Государственных Законов должно было стать новым императором, а иному лицу. То есть император Николай II нарушал установленный в Российской Империи порядок наследования императорского престола.
Мы уже отмечали, что последствия отречения императора от престола в части правил престолонаследия должны быть такими же, как и при кончине императора. Иное означало бы, что отречение императора не влечет правовых последствий и что он должен быть принужден к исполнению императорских обязанностей, что противоречит очевидному принципу исполнимости правовых предписаний. Российское законодательство о престолонаследии исходило из постулата о непрерывности императорской власти – согласно ст. 53 СОГЗ вступление на престол нового императора считалось со дня кончины его предшественника. Согласно этой же статье, наследник императора вступал на престол «силою самого закона о наследии, присвояющего Ему сие право».
Согласно ст. 28 СОГЗ «наследие Престола принадлежит прежде всех старшему сыну царствующего императора», то есть в рассматриваемой ситуации – Алексею. Поэтому вне зависимости от воли Николая II, выраженной им в Акте об отречении от престола – в нарушение трех присяг и Основных Государственных Законов Российской Империи, – со 2 марта 1917 г. российский императорский престол в силу закона переходил к цесаревичу Алексею Николаевичу. Акт императора Николая II в части устранения Алексея от вступления на престол не имел никакой силы как акт незаконный[33].
В силу того, что на 2 марта 1917 г. Алексею было неполных 13 лет, а совершеннолетие императора наступало по достижении 16-летия (ст. 40 СОГЗ), самостоятельно осуществлять Верховную Самодержавную Власть Алексей не мог. Ему должны были быть учреждены правительство и опека (ст. 41 СОГЗ), которые, естественно, учреждены не были. Правительство и опека должны были быть учреждены или в одном лице совокупно, или же раздельно, так, что одному поручалось правительство, а другому опека (ст. 42 СОГЗ). Правитель до совершеннолетия императора должен был править не единолично, а в единении с Советом: «Правителю государства полагается Совет Правительства; и как Правитель без Совета, так и Совет без Правителя существовать не могут» (ст. 47 СОГЗ). Совет состоял из шести лиц из первых двух классов по Табели о рангах, назначаемых правителем (ст. 48 СОГЗ). Совет обладал всеми полномочиями императора, кроме вопроса опеки над несовершеннолетним императором (ст. 50 СОГЗ).
Ст. 43 СОГЗ устанавливала, что назначение правителя и опекуна, как в одном лице совокупно, так и в двух лицах раздельно, зависит от воли и усмотрения царствующего императора, которому, «для лучшей безопасности, следует учинить выбор сей на случай Его кончины». Таким образом, законодательство предусматривало полную свободу императора в определении фигуры правителя и опекуна.
1 августа 1904 г. император Николай II определил правителем государства на случай своей кончины до достижения наследником престола цесаревичем Алексеем Николаевичем совершеннолетия своего брата Великого Князя Михаила Александровича. Михаил Александрович до рождения цесаревича Алексея являлся наследником престола и вновь бы стал таковым в случае смерти Алексея.
Однако Михаил Александрович 17 октября 1912 г. вступил в морганатический брак с Натальей Сергеевной Шереметьевской (по второму мужу – Вулферт)[34]. Реакция Николая II последовала быстро. 15 декабря 1912 г. Высочайшим указом над личностью, имуществом и делами Великого Князя Михаила Александровича была учреждена опека. А 30 декабря 1912 г. был подписан Манифест, согласно которому Михаил Александрович лишался статуса правителя государства на случай кончины императора Николая II до достижения наследником престола цесаревичем Алексеем совершеннолетия[35]. Новый правитель государства определен Николаем II не был.
После начала войны отношения императора со своим братом наладились. 23 августа 1914 г. Михаил Александрович возглавил Кавказскую туземную конную дивизию (т.н. «Дикую дивизию») и оставался ее командиром до 20 февраля 1916 года. В марте 1915 г. император дал согласие на брак Михаила с Натальей Шереметьевской и предоставил ей и ее сыну от Михаила Георгию титул графини и графа Брасовых. 29 сентября 1915 г. была снята опека над личностью, имуществом и делами Михаила Александровича, однако в правах правителя государства он восстановлен не был[36].
Так как по состоянию на 2 марта 1917 г. правитель государства определен императором не был, то подлежали применению ст. 44–45 СОГЗ[37]. Согласно ст. 44, если при жизни императора не был назначен ни правитель, ни опекун, «то, по кончине Его, правительство государства и опека над лицом императора в малолетстве принадлежит отцу и матери». По этой статье получалось, что правителем государства при отречении Николая II и при вступлении на престол Алексея должен был быть сам Николай. Это очевидно противоречило выраженной Николаем воле и делало Акт об отречении, по сути, бессмысленным документом. С другой стороны, препятствий для установления над цесаревичем опеки, по ст. 44 СОГЗ, в пользу Николая или Александры Федоровны, очевидно, не было, так как опека не предоставляла опекуну полномочий по управлению государством. Если Николай не мог быть правителем, то должна была быть применена ст. 45 СОГЗ. А именно: «когда нет отца и матери, то правительство и опека принадлежат ближнему к наследию престола из совершеннолетних обоего пола родственников малолетнего императора». По этой статье, как видим, при отсутствии отца правительство переходило к тому совершеннолетнему наследнику, который бы наследовал после Алексея. Это – Великий Князь Михаил Александрович. Но он, как мы помним, был лишен статуса правителя государства.
Возникает полный правовой хаос.
В первую очередь правитель должен быть назначен императором, но император отменил ранее назначенного им правителя и не назначил нового.
Во вторую очередь правителем должен стать отрекшийся император, но он сложил с себя Верховную власть и не выразил желания получить иную.
В третью очередь правителем должен был стать следующий совершеннолетний наследник, но как раз этот наследник был лишен императором статуса правителя.
Кто в этой ситуации правитель? Михаил, так как ему передан престол и он является следующим за Алексеем наследником? Николай, с полномочиями, ограниченными Советом? Или наследник, следующий за Михаилом? И кто именно должен был определять, кто является правителем государства? Однозначного ответа на данные вопросы с правовой точки зрения быть не может.
Таким образом, можно сделать вывод, что в части устранения наследника Алексея от вступления на престол Акт об отречении был незаконным и не подлежал применению. Согласно ст. 53 СОГЗ цесаревич Алексей вступал на престол автоматически, в силу предписаний закона. При этом оставался нерешенным вопрос, кто будет осуществлять до совершеннолетия императора Верховную Самодержавную Власть, так как правитель отрекшимся императором назначен не был, а определить фигуру правителя по закону было крайне затруднительно.
3.4.4. Положение о передаче престола Великому Князю Михаилу Александровичу
В части передачи прав на престол Великому Князю Михаилу Александровичу Акт об отречении является незаконным и не подлежащим применению по причинам, подробно изложенным выше. Император не вправе был назначать наследника престола иного, кроме того наследника, который следовал по закону, и любые постановления императора подобного содержания не имели юридической силы.
Принятие Великим Князем Михаилом Александровичем престола на основании Акта Николая II об отречении от престола было бы узурпацией власти. Обратимся еще раз к ситуации ноября–декабря 1825 г., когда после внезапной кончины Александра I Павловича был вскрыт его Манифест от 16 августа 1823 г., утверждавший отречение Великого Князя Константина Павловича от прав на престол и провозглашавший наследником Николая Павловича. Будущий император Николай I не принял во внимание этот Манифест и первым принес присягу новому императору Константину. Потребовалось три (!) письма с подтверждением этого отречения, прежде чем Николай I принял Престол[38]. По мнению историка Л.Выскочкова, Николай Павлович опасался обвинений в узурпации престола, так как действовал в ситуации, которая не была урегулирована Указом Павла Iо престолонаследии, и потому желал обеспечить максимальную юридическую чистоту приобретения власти. Михаил Александрович же оказался в ситуации, которая прямо противоречила Основным Государственным Законам, и вступление его на престол 2 марта 1917 года ни при каких обстоятельствах не могло было быть признанно законным.
3.4.5. Положение о необходимости установления выборным законодательным органом новых начал государственного устройства Российской империи и о подчинении нового императора этим началам
Заключительным юридическим положением Акта об отречении была «заповедь» о необходимости установления выборным законодательным органом новых начал государственного устройства Российской империи и о подчинении нового императора этим началам.
Согласно Своду Основных Государственных Законов, в «единении» с представителями народа (Государственной Думой и Государственным Советом) император осуществлял только законодательную власть (ст. 7). Власть управления (ст. 10, 11), власть внешних сношений (ст. 12, 13), власть военная (ст. 14, 15) и власть судебная (ст. 22, 23) принадлежали исключительно императору и представители народа по законодательству Российской империи в ее осуществлении не участвовали. Более того, императору принадлежала Верховная Самодержавная Власть, исходящая от Бога, а не от народа (ст. 4).
Данные положения являлись составной частью Основных Государственных Законов, которые могли меняться только по почину императора (ст. 8 СОГЗ) и только в форме закона, одобренного Государственной Думой и Государственным Советом и утвержденного императором (ст. 86–87 СОГЗ). «Заповедь» Николая II предусматривала, что:
новые начала управления государством должны быть установлены не императором, как того требовал закон, а законодательными учреждениями;
новые начала управления государством должны предусматривать ограничение власти императора представителями народа не только в законодательной сфере, но и во всех областях правления государством;
свобода установления новых государственных начал законодательными учреждениями ограничена единственно требованием о сохранении в России монархического строя, без определения каких-либо конкретных полномочий монарха.
Очевидно, что данная «заповедь» (обращенная к тому же к незаконному наследнику престола) никакого правового значения не имела. Содержащиеся в ней положения юридически могли быть соблюдены лишь при согласии на то нового императора путем внесения им соответствующего законопроекта в Государственную Думу, одобрения законопроекта Государственной Думой и Государственным советом и утверждения императором соответствующего закона. Новый император в зависимости от политической ситуации мог воспринять эту «заповедь», а мог и проигнорировать ее. Однако ее вполне можно рассматривать как некое «политическое завещание» императора Николая II, признавшего в последний день своего царствования, что объем власти императора должен определяться не божественными установлениями, а народным волеизъявлением.
Итак, как видим, Акт об отречении Николая II от престола представляет собой крайне несовершенный в юридическом отношении документ. При этом если частично его несовершенство может быть объяснено объективными причинами[39], то в другой его части (в части определения наследника престола) несовершенство Акта вызвано чисто субъективными причинами. Император не мог не знать, что:
его законным и единственным наследником является сын Алексей,
он не вправе устранять Алексея от вступления на престол,
он должен был, во избежание недоразумений, назначить при своем отречении правителя государства.
Конечно, император не был юристом и не был обязан разбираться в тонкостях государственного права, но все то, что он должен был знать, заключалось в той присяге, которую он трижды приносил перед Богом. Все то, что он должен был знать, составляло краеугольные камни порядка престолонаследия в империи, которой он управлял более 20 лет.
Как следует из текста Акта, мотивом Николая II в передаче престола Великому Князю Михаилу Александровичу, минуя Алексея, было желание не расставаться с сыном. Мотив легко объясним и понятен, пожалуй, каждому человеку. В такой ситуации наиболее законным выходом было бы подписание Акта об отречении от престола с назначением правителем государства Великого Князя Михаила Александровича и с сохранением за собой прав опеки или с их передачей матери Алексея Александре Федоровне. Похожий вариант (но без указания в нем о правах опекунства) обсуждался изначально, в первой половине дня 2 марта 1917 года, но не был принят императором. Именно такой Акт оставлял бы возможность сохранения в России монархической формы правления, хотя и с преобразованием ее в полноценную конституционную монархию.
Однако Николай II пошел на нарушение российского закона и своих присяг. Николай подписал Акт, который последствием своим мог иметь либо прекращение монархии в России, либо будущую междоусобицу в стране. Подписанием Акта Николай поставил своего брата перед невозможным выбором – либо принять престол и тем самым совершить узурпацию власти и клятвопреступление, либо отказаться от престола, соблюсти закон и присягу, но тем самым фактически похоронить монархию. Ведь если предположить ситуацию, при которой Михаил принял бы престол и стал императором, что помешало бы цесаревичу Алексею (а юридически – императору Алексею II Николаевичу) по достижении им 16 лет заявить свои права на престол, объявить недействительными все постановления Михаила Александровича за предшествующие три года и, более того, даже подвергнуть его уголовному преследованию? Решительно ничего. В случае сохранения в России императорской власти и перехода к конституционной монархии при императорстве Михаила Акт стал бы основой для новых потрясений в ближайшем будущем. Сомнительно, что Николай не понимал этого, как сомнительно, что он не мог не понимать и того, что находящийся в неизвестности относительно своего нового статуса Михаил волен принять какое угодно решение.
4. Акт Михаила Александровича об отказе от престола
4.1. Возможные варианты содержания Акта Великого Князя Михаила Александровича
Как было показано выше, с правовой точки зрения Великий Князь Михаил Александрович оказался перед тяжелейшим выбором. У него имелись следующие варианты.
Вариант первый – принять престол. Это означало незаконный захват престола и отсутствие формальной легитимации власти. В любой момент любая политическая сила – от крайне левых до крайне правых – могла выступить против Михаила, мотивируя свое выступление тем, что они выступают против узурпатора. Против Михаила мог оказаться и его племянник Алексей Николаевич или лицо, его представляющее (например, его мать Александра Федоровна). Принятие престола означало также нарушение Михаилом присяги в соблюдении правил о престолонаследии, которую он, как и каждый член Императорского Дома, приносил по достижении 16-летнего возраста. Таким образом, данный вариант с правовой точки зрения был для Михаила неприемлемым.
Вариант второй – отречься от престола или от прав на престол. Отречься от престола Михаил не мог, так как он не являлся императором. Но он мог отречься от прав на престол в порядке ст. 37 СОГЗ, так как принадлежал к категории лиц, имеющих «право на оный». Однако в силу ст. 38 СОГЗ акт отречения должен был быть утвержден императором и без такого утверждения не имел силы. Кто должен был утвердить такой акт? Императором по закону являлся Алексей, но сам он осуществлять Верховную Самодержавную Власть не мог, за него это должен был сделать правитель. А на непреодолимые сложности с определением фигуры правителя (должен был им являться Николай, Михаил или лицо, следующее в порядке наследования за Михаилом) мы уже указывали выше. Таким образом, этот вариант был неприемлем в силу его незаконности (в части отречения от престола) и в силу правовой неосуществимости (в части отречения от прав на престол).
Вариант третий – в противовес Акту Николая провозгласить Алексея императором, а самого себя – правителем государства. С правовой точки зрения данный вариант являлся наиболее предпочтительным, так как против него можно было выдвинуть лишь то возражение, что ранее Михаил Александрович был лишен статуса правителя. Но, как мы видели выше, этот аргумент был далеко не безупречным, и в целом формальная легитимность власти Михаила Александровича в качестве правителя могла бы быть достигнута. Представляется, что данный вариант был отвергнут (если вообще рассматривался), поскольку, избрав его, Михаил должен был пойти против воли вчера еще царствовавшего императора и против мнения членов Временного Комитета Государственной Думы, не имея при этом в условиях революционного города серьезной военной и политической поддержки сторонников монархии, согласных с таким законным, но политически отнюдь не однозначным решением Михаила.
Наконец, вариант четвертый – отказаться от престола, применив не используемую в действующем законодательстве формулу и выведя соответствующий акт из правового поля. Действительно, Великий Князь Михаил Александрович 3 марта 1917 г. находился в таком правовом положении, что он мог претендовать лишь на статус правителя государства. Фактически отказавшись от такого статуса, он оставался лишь великим князем, то есть всего лишь одним из членов Императорского Дома. Как член Императорского Дома он, безусловно, мог делать политические заявления, но с учетом положений ст. 220 СОГЗ о необходимости проявления к императору «совершенного почтения, повиновения, послушания и подданства». 3 марта 1917 года Николай Романов уже не был императором, и повиноваться его воле Михаил ни в чем обязан не был.
Очень точную правовую оценку сложившейся ситуации дал один из составителей Акта Михаила об отказе от престола В.Д. Набоков (отец будущего писателя). «Наши Основные законы не предусматривали возможности отречения Царствующего императора и не устанавливали никаких правил, касающихся Престолонаследия в этом случае. Но, разумеется, никакие законы не могут устранить или лишить значения самый факт отречения, или помешать ему. Это есть именно факт, с которым должны быть связаны известные юридические последствия… И так как, при таком молчании Основных законов, отречение имеет то же самое значение, как смерть, то очевидно, что и последствия его должны быть те же, т.е. – Престол переходит к законному Наследнику. Отрекаться можно только за самого себя. Лишать Престола то лицо, которое по закону имеет на него право, – будь то лицо совершеннолетний или несовершеннолетний, – отрекающийся император не имеет права. Престол Российский – не частная собственность, не вотчина императора, которой он может распоряжаться по своему произволу… Поэтому передача Престола Михаилу была актом незаконным. Никакого юридического титула для Михаила она не создавала. Единственный законный исход заключался бы в том, чтобы последовать тому же порядку, какой имел бы место, если бы умер Николай II. Наследник сделался бы императором, а Михаил – регентом… Несомненно, что Николай II сам… сделал наибольшее для того, чтобы затруднить и запутать создавшееся положение… Принятие Михаилом Престола было бы, таким образом, как выражаются юристы, ab initio vitiosum, с самого начала порочным»[40].
Положение усугублялось еще и тем, что Михаил не был предупрежден братом о принятом им решении. Михаил мог предполагать, что он станет правителем до совершеннолетия Алексея и, возможно, внутренне даже готовился к этому, но он не мог предполагать, что Николай назначит его императором. Об этом, в частности, свидетельствует любопытный документ – телеграмма, направленная Николаем Романовым Великому Князю Михаилу Александровичу 3 марта 1917 г. Вот ее полный текст: «Петроград. Его Императорскому Величеству Михаилу Второму. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Остаюсь навсегда верным и преданным братом. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. Ники»[41].
4.2. Анализ содержания Акта об отказе от престола
Продолжая юридически оставаться Великим Князем, Михаил Александрович мог лишь выразить свое мнение относительно поступившего от Николая II назначения, а также создавшейся в государстве ситуации. Безусловно, его мнение обладало в те дни немалым авторитетом, ведь именно его назвал новым императором отрекшийся Николай. Следовательно, в представлении значительного числа населения, не разбиравшегося в тонкостях престолонаследия, именно Михаил Александрович был 3 марта 1917 г. олицетворением Верховной власти. Однако рассматривать Акт Михаила[42] как документ, имеющий какое-либо юридическое значение, крайне сложно по той простой причине, что исходит он от лица, которое в день его подписания не имело никакого права издавать документы, касающиеся престолонаследия и формы правления в Российской Империи. Проще говоря, Акт Михаила об отказе от престола не имеет юридической силы, так как исходит он не от управомоченного лица. Он содержит лишь мнение члена Императорского Дома, оказавшее немалое влияние на дальнейшее развитие событий в России.
Юридическое значение этого документа мы видим в том, что он показывает отношение одного из виднейших представителей Царствующего Дома Романовых к сложившейся в государстве в тот момент ситуации. Михаил объясняет причины своего поступка, хотя, с формальной стороны, он мог бы этого и не делать. Михаил Александрович отказывается от престола не потому, что престол ему не принадлежит в силу правил о престолонаследии, и не вдается в вопросы законности или незаконности Акта об отречении. Михаил Александрович отказывается от престола потому, что на вступление его на престол нет соответствующего народного волеизъявления, потому, что для его принятия ему необходима «воля великого народа нашего». Михаилу явно недостаточно воли предыдущего монарха для принятия верховной власти. Однако он не говорит, что не будет принимать престол, пока имеется законный наследник Цесаревич Алексей. Он, напротив, готов нарушить действующий закон и выражает свое согласие на занятие престола при наличии соответствующего народного волеизъявления. То есть Михаил, так же как и Николай, объявляет себя не связанным действующими законами и присягой о соблюдении порядка престолонаследия, он согласен стать императором на иных началах власти, нежели все предыдущие российские монархи.
Михаил констатирует, что законы Российской Империи в части представлений о Верховной Самодержавной Власти, о порядке престолонаследия и т.п., – то есть все то, что составляет образ правления, – уже фактически не действуют, и соглашается с этим недействием. Михаил признает приоритет воли народа над божественным правом, признает, что если народ[43] пожелает, чтобы в России была монархия, то Михаил Александрович «воспринет верховную власть». До этого момента Михаил просит (не повелевает!) «всех граждан Державы Российской подчиниться Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всею полнотой власти»[44]. Примечательно, что исключительно силой своего авторитета Михаил Александрович не только наделяет Временное Правительство всею полнотой власти (каковой после реформы 1905–1906 годов не было даже у императора), но и подтверждает, что на период властвования Временного Правительства Россия уже не является монархией, ибо подданные империи превратились в граждан Державы Российской.
Таким образом, Акт Михаила об отказе от престола основан на мысли, что власть Российского императора более не имеет своим источником Божий промысел, что власть эта исходит уже не от Бога. Божий помазанник, его брат Николай II, добровольно отказался от такой власти и нарушил установленный законом «по Божьей воле» порядок передачи престола. Не в силах Михаила Александровича – Великого Князя, не имеющего права на всероссийский престол, – восстановить нарушенную Николаем II божественную легитимацию императорской власти. В его власти лишь предпринять попытку основать императорскую власть на новом источнике легитимации – на воле народа, и подчиниться этому источнику. Но это уже совершенно иная императорская власть, не имеющая ничего общего с той Верховной Самодержавной Властью, «повиноваться которой сам Бог повелевает», которая так внезапно завершилась 2 марта 1917 года.
5. Заключение
Итак, Акт Николая II об отречении от престола составлен с существенными нарушениями действовавшего на тот момент в Российской Империи законодательства[45] и с нарушением присяг о соблюдении порядка престолонаследия. Документ вызвал сложно разрешимые правовые трудности в вопросе определения наследника Российского Престола и тем самым фактически оставил империю без императора; создал юридические предпосылки для смены формы правления в России с монархической на республиканскую. После обнародования Акта об отречении практически было уже невозможно вернуться к той форме православной монархии, которая была закреплена в Основных Государственных Законах, ибо император сложил с себя власть, дарованную ему Богом, и фактически провозгласил себя не связанным законами о божественности императорской власти.
Акт Михаила об отказе от престола являлся, по сути, политической декларацией члена Императорского Дома, который по воле отрекшегося императора незаконно был назначен императором. Помимо отказа от престола, который он по закону не имел права занимать, Михаил высказал свои пожелания относительно республиканской формы правления в России (на период до принятия Учредительным Собранием окончательного решения) и свое согласие стать конституционным монархом в случае, если формой правления по воле народа будет выбрана монархия. Тем самым Великий Князь Михаил Александрович подтвердил следовавшую из Акта Николая II мысль, что самодержавная православная монархия в России прекратила свое существование.
© М.М. Монастырев. 2014
[1] Костомаров Н. Смутное время Московского государства в начале XVII столетия. 1604–1613. М.: Чарли, 1994. С.547–550.
[2] Полное собрание законов Российской империи. СПб., 1830. Т.VII. С.629.
[3] Например: Сафонов М.М. Ложь и правда об отречении Николая II // Нестор. СПб., 2005. №3. Между двух революций 1905–1917. С.215–272; Разумов А. Отречение Николая II – фальшивка. Несколько замечаний по «Манифесту об отречении Николая II» // Русский вестник. М., 2008. №20. С.8–10; Его же. Подпись императора. URL: http://patriotka.livejournal.com/39551.html
[4] См., в частности: Мельгунов С.П. Судьба императора Николая II после отречения: Историко-критические очерки. М.: Вече, 2005.
[5] Такие обстоятельства могут быть как внутренними, когда пороки воли связаны с самим субъектом (например, заблуждение или неспособность понимать истинное значение своих действий или руководить ими), так и внешними, когда пороки воли происходят в результате внешнего воздействия на субъекта (например, обман, насилие или угроза его применения, стечение тяжелых обстоятельств).
[6] Зызыкин М. Царская власть и законы о престолонаследии в России. София: Изд. Кн. А.А.Ливен, 1924. С.121.
[7] Действительность правового акта, изданного в порядке управления, зависит от критериев иных, нежели соответствие воли и волеизъявления лица, его подписавшего. Наиболее распространенными критериями действительности правовых актов являются: соблюдение компетенции органа, издавшего акт, и предписанной законом формы акта; соответствие содержания акта закону. – Данная проблематика в дореволюционном праве была разработана крайне слабо (О критериях действительности актов, издаваемых в порядке управления в Российской Империи, см., например: Коркунов Н.М. Русское государственное право. Изд. 6-е / Под ред. и с доп. М.Б.Горенберга, прив.-доц. С.-Петерб. ун-та. СПб.: Тип. М.М.Стасюлевича, 1909. Т.2. URL: http://istmat.info/node/24997 . Среди современных исследований можно отметить диссертационную работу Н.И.Дегтяревой «Санкция недействительности в российском праве» /Саратов, 2011, на правах рукописи/).
[8] Ст. 38 ОГЗ предусматривала, что отречение от престола «лица, имеющего на оный право», должно быть совершено в форме закона. Следует согласиться с мнением современного исследователя (Ставроверова Е.В. Правовой статус Императора Российской Империи (1721–1917 гг.). М., 2009, на правах рукописи. С.56), что в данном случае при составлении ОГЗ в ст. 38 не были внесены необходимые изменения. На практике после 1906 года отречения от Престола утверждались Именными Высочайшими указами: отречение княжны Татьяны Константиновны (указ от 24 августа 1911 г.), отречение княжны Ирины Александровны (11 февраля 1914 г.).
[9] Коркунов Н.М. Указ. соч. Т.2. URL: http://istmat.info/node/24997
[10] Алексеев А.С. Безответственность монарха и ответственность правительства. М.: Тип. Т-ва И.Д.Сытина, 1907. С.48.
[11] Собрание Узаконений и Распоряжений Правительства, издаваемое при Правительствующем Сенате. Пг., 1917. Отдел I. 1917. Марта 6. №54. Ст.344.
[12] Государственная дума в России в документах и материалах. М., 1957. С.271–273.
[13] URL: http://historydoc.edu.ru/catalog.asp?ob_no=13686&cat_ob_no=13053
[14] Собрание Узаконений и Распоряжений Правительства… Отдел I. Ст.344.
[15] Несоответствие какого-либо юридического акта закону отнюдь не исключает наступления правовых последствий в виде практического применения положений этого акта и оставления в силе этих последствий даже после констатации факта незаконности акта (например, признание недействительного правового акта не подлежащим применению только на будущее время, «исцеление» оспоримой сделки и т.д.).
[16] «Так как царствующий государь несомненно имеет право на престол, а закон предоставляет всем, имеющим право, и право отречения, то надо отвечать на это утвердительно» (Коркунов Н.М. Указ. соч. Т.1. URL: http://istmat.info/node/25165
[17] Напомним, что «Правда воли монаршей» прямо признавала право монарха на отречение от Престола.
[18] Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов-на-Дону: Феникс, 1995. С.177.
[19] Ильин И.А. Почему сокрушился в России монархический строй // Ильин И.А. Наши задачи: Историческая судьба и будущее России. Париж; М., 1992. Ч.2. С.87. – Разделяя точку зрения И.Ильина на то, что ОГЗ не предусматривали возможность отречения императора от престола, мы не можем согласиться с наличием в праве аксиомы о невозможности одностороннего отречения от публично-правовых обязанностей. Скорее, напротив, отставка (одностороннее сложение с себя публично-правовых обязанностей) предполагается.
[20] Корево Н.Н. Наследование Престола по Основным Государственным Законам. Справка по некоторым вопросам, касающимся престолонаследия. Париж: Изд. Общества Объединения Русских в Ницце, 1922. С.42.
[21] Зызыкин М.В. Указ. соч. С.134.
[22] Царь Василий Шуйский отрекся при молчании патриарха Гермогена по этому поводу. В отречении Петра III Федоровича церковная власть также не участвовала.
[23] Зызыкин М.В. Указ. соч. С.134.
[24] Эта версия подтверждается историческими источниками (См., например: Фонвизин М.А. Из записок Фонвизина // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников: репринт издания 1907 года. М.: Вся Москва, 1990. С.166).
[25] «При действии правил, выше изображенных о порядке наследия Престола, лицу, имеющему на оный право, предоставляется свобода отрещись от сего права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании Престола».
[26] Документ был передан императором на секретное хранение в московский Успенский собор (где венчались на царство цари и короновались императоры), в Священный Синод, Правительствующий Сенат и Государственный Совет.
[27] Как умалчивал он, например, о ситуациях болезни императора (при которой он не смог бы осуществлять Верховную Самодержавную Власть, – безумие, полный паралич и т.п.), пленения императора неприятелем и об иных случаях фактической неспособности императора быть таковым.
[28] Но не стоит забывать, что лицо, имеющее право на престол, в отличие от императора, не проходило обряд миропомазания и не обладает священным саном.
[29] Напомним: изменение Основных Государственных Законов в чрезвычайном порядке, то есть без одобрения Государственной Думы и Государственного Совета, запрещалось ст. 87 СОГЗ.
[30] По церковному праву это являлось поступком неблаговидным. Но влекло негативные последствия в виде анафематствования лишь в случае, если оставление совершалось ради перехода в мирское служение (Подробнее см.: Певцов В.Г. Лекции по церковному праву. URL: http://lib.eparhia-saratov.ru/books/15p/pevcov/law/93.html).
[31] Так, митрополит Московский и Коломенский Сергий (Ляпидевский) в речи, произнесенной в день коронования императора Николая II 14 мая 1896 года, в частности, говорил: «…Предлежит Тебе восприять новых впечатлений этого таинства, то сему причина та, что как нет выше, так и нет труднее на земле Царской власти, нет бремени тяжелее Царского служения. Посему для понесения его Святая Церковь издревле признала необходимым средство чрезвычайное, таинственное, благодатное… Да излиется на Тебя ныне обилие даров благодатных и чрез помазание видимое да подастся Тебе невидимая сила свыше, действующая к возвышению Твоих царских доблестей, озараяющая Твою Самодержавную деятельность ко благу и счастью Твоих верных подданых» (Цит. по: Бабкин М. Указ. соч. С.128).
[32] Так, подробный анализ законности отречения Николая II от Престола за своего сына Алексея содержится в статье В.Ж.Цветкова «Отречение Государя Императора Николая Второго» (URL: http://www.dk1868.ru/statii/Tstvetkov9.htm). Встречается такая точка зрения и в юридических работах, например, в упомянутой книге М.Зызыкина.
[33] По соображениям, допускающим отречение царствующего императора, Алексей мог самостоятельно отречься от престола по достижении им 16 лет, то есть в 1920 году.
[34] Согласно ст. 183 СОГЗ, на брак члена Императорского Дома требовалось соизволение императора; и брак, совершенный без такого соизволения, не признавался законным. Николай II был категорически против брака Михаила с Натальей и не только не дал согласия на бракосочетание, но и взял с Михаила слово, что женитьбы не будет.
[35] Правительственный вестник. 1913. №2. С.1.
[36] См.: Зызыкин М. Указ. соч. С.80.
[37] Можно, конечно, предположить, что, передавая престол Михаилу Александровичу, Николай II не был бы против назначения его правителем государства, однако император, даже помирившись с братом, по известным только ему причинам не отменил Манифест от 30 декабря 1912 года.
[38] Подробнее см.: Выскочков Л. Николай I. М.: Молодая гвардия, 2003. С.80–90.
[39] Имевшимися на тот момент пробелами российского законодательства в вопросах возможности, порядка и последствий отречения царствующего императора от престола.
[40] Набоков В.Д. Временное правительство и большевистский переворот / Предисл. М.Я.Геллера. L.: OverseasPublicationsInterchange, 1988. С.26–27.
[41] Текст приводится по воспоминаниям А.И.Деникина «Очерки русской смуты» (Париж, 1922. С.255). Как подлинную данную телеграмму рассматривает, например, С.П.Мельгунов в работе «Мартовские дни 1917 года» (Париж, 1961).
[42] См.: Собрание Узаконений… Отдел I. 1917. Марта 6. №54. Ст. 345.
[43] Воля которого будет выражена в решении избранного всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием Учредительного Собрания об образе правления.
[44] Собрание Узаконений… Отдел I. Ст. 345.
[45] А именно: с нарушениями статей 4, 8, 11, 28, 37, 38, 39, 41, 53, 84 Основных Государственных Законов Российской Империи.
Оценил 1 человек
1 кармы