Как советский человек поверил в колдовство

Оккультизм времён СССР — это не только Кашпировский и заряженная вода. Почитайте, чем и насколько сильно был очарован советский человек, которому науки оказывалось недостаточно. 

Защитники и противники советского общества зачастую сходятся во мнении, что СССР был страной рационализма и популяризируемой на государственном уровне науки. За это должны были отвечать хорошее базовое образование нескольких поколений советских людей, официальный атеизм, прогрессистская идеология. По этому же представлению перестройка шокировала неиспорченных граждан, показав им Кашпировского, отчего те так и не оправились, так что по сей день смотрят «Битву экстрасенсов» вместо научных передач.

Более-менее пристальное исследование доперестроечной культуры показывает, что помимо культа «физиков» и кружков, где пионеры мастерили модели самолётов, в советской жизни была мистическая, даже эзотерическая сторона.

Желающим погрузиться в этот как бы не существующий призрачный мир порой открывалось всамделишное оккультное подполье. Которое, впрочем, не могло потягаться в масштабах или влиянии с повседневными практиками и устоявшимися представлениями о реальности самых обычных людей, считавших себя — до поры — более чем рациональными.

«Бытовая магия» и народная религиозность

Говоря о «советском» времени, мы не станем затрагивать сталинскую или предшествующую ей эпоху. Тогдашние магические практики и представления о паранормальном (конечно, существовавшие) восходят, очевидно, к ещё дореволюционным представлениям и верованиям. К тому же, подобные вещи плохо проявлены в массовой культуре того времени, если не иметь в виду модный масонско-оккультный символизм в государственной символике эпохи больших строек и первых пятилеток.

Также в контексте темы мало что можно сказать о церковном подполье и православном возрождении в СССР. Джеймс Фрэзер ещё в позапрошлом веке разделил магию и религию, определив религию как поклонение сверхъестественным и всемогущим силам, а магию — как искажённое понимание законов природы. Магия здесь оказывается скорее уродливым подобием науки: подлинное представление о причинно-следственных связях между вещами замещается ложным представлением, основанном на совпадении, которое считают закономерностью.

Очень сомнительно, чтобы советские молодые горожане «оттепельной» или «застойной» эпохи массово верили в высший разум, неисповедимо влияющий на всё и вся в мире. Зато представления о магическом, научном и границе между ними в СССР несомненно размывались вплоть до исчезновения.

Чудеса гипноза на голубых экранах

Научно-популярный фильм «Гипноз и гипнотерапия» вышел на экраны в 1961 году. В отрывках фильм можно найти на YouTube, в новейшее время он несколько раз показывался по телевизору уже в постсоветские годы. Внушающий доверие закадровый голос рассказывает о новых благотворных путях исследований гипноза в психиатрии. Показывают больницу, где пожилые профессора мановением руки погружают в беспробудный сон алкоголиков, истериков, невротиков.

Пациентам даются «установки»: водка отвратительна, я полностью расслаблен, я ничего не боюсь.

Утверждается, что гипноз излечивает от дурных привычек и навязчивых состояний очень легко, собственно, чудодейственно. Дальше, однако, демонстрируются совсем удивительные вещи. На экране даёт интервью выдающийся шахматист Михаил Таль. Таля спрашивают, сталкивался ли он с гипнозом, и тому в самом деле есть что рассказать.

В культурной иерархии начала 1960-х в СССР шахматисты, конечно, не дотягивали до космонавтов, но уж точно могли дать сто очков звёздам рок-н-ролла.

Оказывается, однажды гроссмейстеру предложили сыграть партию с загипнотизированным молодым человеком. Тому при этом внушили, что он не кто иной, как Поль Морфи — знаменитый американский шахматист, живший в XIX веке. По словам Таля, он обыграл «Морфи», но с некоторым усилием. Зато, когда подопытного вывели из транса, и тот перестал считать себя великим американцем, обыграть его гроссмейстеру не составило никакого труда.

Эпизод в фильме не комментируется, но можно заключить, что гипноз должен был передать человеку не только убеждение в том, что он стал другой личностью, но и умения, которыми подверженный гипнозу, в общем, реально не обладает.

Именно такое понимание гипноза обыграно на всю катушку в знаменитой документалке 1968 года «Семь шагов за горизонт». Режиссёр Феликс Соболев уделяет большое внимание личности психиатра Владимира Райкова, который сделал себе карьеру, разрабатывая идею «творческого» гипноза (а также поддержал Кашпировского).

В «Семи шагах» показано буквально следующее: Райков берёт средних способностей студентов и внушает им, что они являются Репиным, Рафаэлем, Рахманиновым, Верой Комиссаржевской и (почему-то) англичанкой Сэнди, которая не понимает по-русски. Эта установка заставляет студентов виртуозно играть на рояле, рисовать вовсю и говорить на незнакомом языке. Закадровый голос поясняет невероятный эффект гипноза наличием «колоссальных способностей, которые таит в себе мозг каждого человека».

И если кто-то думает, что научиться играть Рахманинова силой мысли — предел скрытых способностей, для того в фильме приготовлены уже открыто шарлатанские эксперименты с телекинезом и телепатией.

Кроме того, в «Семи шагах за горизонт» опять фигурирует Таль, уже не как свидетель «чуда», а как человек, хранящий чудо в себе. Шахматист демонстрирует, как играет вслепую на десяти досках. Это очень сложное, но не фантастическое действие бледнеет перед магией гипноза, зато открывает путь к рассуждению о фигуре гения, неотъемлемой от советской мистичности.

Гений — тот, кто высвободил свои скрытые ресурсы, чей мозг, как в популярной байке, работает не на десять, а хотя бы на девяносто процентов.

С одной стороны, поскольку советская догма говорила о бытии, определяющем сознание, такой гений предположительно был выводим из любого человека, которому, как кадавру в повести Стругацких, созданы подходящие условия. С другой стороны, что-то должно было явно и эмпирически неопровержимо выделять гения из толпы простых граждан. Тогда на помощь в отделении агнцев от козлищ пришла наука, которая ввела в обиход представление об экстрасенсорном и паранормальном.

Давайте рассмотрим ещё один эпизод из телевидения шестидесятых годов. Это серия сатирического журнала «Фитиль», где Фаина Раневская играет экстрасенса, ведущего приём на дому. К ней приходит женщина, подозревающая мужа в измене. Колдунья подтверждает её опасения и предлагает сделать «приворот». Когда посетительница соглашается, Раневская включает мигающую лампочками машинку, обматывается проводами, искры, треск, короткое замыкание. Далее экстрасенс вымогает у поражённой женщины надбавку «за вредность», потому что она «работает на полупроводниках».

Конечно, это шутка, и высмеивается именно магическое мышление, неуместное в мире, где человек уже покоряет космос, но ход с привязкой паранормальных способностей к физическому открытию очень характерен.

Артур Кларк сказал: «Любая достаточно развитая технология неотличима от магии».

Полупроводники, положа руку на сердце, как раз и есть такая технология для большинства обывателей. Значит, в быту мы отличаем «магию» от «не-магии» не столько потому, что мы очень умны и образованны, сколько в силу некой конвенции. Но беда в том, что у советского человека в его информационной среде не было и не могло быть конвенции относительно того, что считать магией, противостоящей науке, по каким признакам её вычислять и обходить стороной.

Когда речь идёт о деревенских ещё приворотах — наверное, можно понять, что это антинаучно, и посмеяться. Но что делать, когда мистика маскируется за полупроводниками, гипнозом, «умной водой»?

Тайные тексты эзотерического андеграунда

Дефицит информации стал краеугольным камнем в здании советской мистичности. И, подобно тому, как обстояло дело с любым советским дефицитом, некоторые люди имели доступ к эксклюзивным волшебным благам. Эти люди сформировали облик магической субкультуры — того, что в западной антропологии называется «культовая среда» — в нашей стране; облик неизменный, в целом, по сей день.

В первую очередь среди культуртрегеров этого рода обычно называют Юрия Мамлеева и Евгения Головина, окруживших себя плеядой соратников и последователей, вплоть до Александра Дугина или Бориса Гребенщикова. Становление мистиков началось тривиально: в 1950-е годы интересующиеся молодые люди набрели в открытых библиотечных архивах на труды полузабытых даже советской цензурой классиков оккультизма: Елены Блаватской, Николая Рериха, Георгия Гурджиева. Таким образом всё же можно провести виртуальный мостик от декадентских мистиков серебряного века через войну и оттепель до восьмидесятых и девяностых.

Очень быстро у эзотерического подполья появился свой самиздат.

Помимо книг русских и зарубежных «магов», большое влияние имел журнал «Оккультизм и йога», издававшийся во Франции русской эмиграцией ещё с 1920-х годов и служивший довольно надёжным источником знания о культовой среде на Западе. Отечественная литература такого рода вскоре, однако, вполне сформировалась и могла, по уверению экспертов такого рода, конкурировать с западными трудами о паранормальном.

Характерно, что, стремясь утвердить свою необычность, такая литература существовала как будто вне проблем и обычаев остальной советской вселенной. Автор, читая одну из книг тогдашней парапсихологической «тусовки» («Блеск и нищету магов» Владимира Данченко) лишь на середине случайно догадался, что она написана в 1980 году, настолько язык походил на современное блогерское повествование, а текст был вычищен от ссылок на застойную действительность и даже соответствующих ей мыслей или интонаций.

Мотив эскапизма советской интеллигенции, обращающейся к неожиданным, противопоставленным повседневности формам взаимодействия с реальностью, хорошо передан в повести Юрия Трифонова «Другая жизнь» (1975). Научные сотрудники, инженеры, писатели и художники собираются в московских квартирах на спиритических сеансах, ищут у себя экстрасенсорные способности и ожидают глобального исследования паранормального силами советской науки. После гипнотических опытов подобное развитие исследований определённо не было чем-то неожиданным. Так, уже в 1975 году открывается экспериментальная кафедра биоэнергетики в Институте имени Попова. Отдельные опыты ставятся и в других научных учреждениях.

Паранормальное и линия партии

Ошибочно считать, что подобные интересы были совсем уж маргинальными и поддерживались только небольшой группой творческой интеллигенции, имевшей доступ к полузакрытым источникам. Популяризация паранормального под видом научного не ограничивалась фильмами. Начиная с 1960-х годов журналы «Наука и жизнь», «Наука и религия», «Техника молодёжи», даже «Сельская молодёжь» публикуют обширные материалы о западном нью-эйдже, мистике, религиозных культах. Большей частью статьи замаскированы под атеистическое разоблачение капиталистического мракобесия. Иногда об оккультизме рассказывали как об очередном свидетельстве безумия нацистского режима (публикация «Утра магов» в «Науке и религии»).

Жадные до дефицитной информации граждане, однако, иногда находили между строк едва ли не руководство к действию для организации своей «другой жизни» в самом захватывающем ключе.

Порой же рассказывалось о «хорошей» экстрасенсорике, как в сенсационной публикации автобиографии Вольфа Мессинга в «Науке и жизни» в 1965 году. Именно это издание сих пор порождает всё новые телефильмы о «великом советском маге», гипнотизировавшем (опять!) Сталина и Гитлера. Характерно, что Мессинг и его поклонники подчёркивают якобы имевшее место сотрудничество экстрасенса не только с полулегендарной фигурой вождя народов, но и с правоохранительными органами в 1960–1980-е годы.

Подразумевалось, что КГБ, военные структуры и учёные в оборонных НИИ уже вполне уверены в существовании биоэнергетики и сверхспособностей и ищут, как лучше приспособить их на службу советскому государству. Трудно судить, насколько широко эта практика действительно применялась властями. Попытки подключить физиков к исследованию биоэнергетики действительно имели место и, в конце концов, если Сталин советовался с Мессингом только в преданиях, то общение Брежнева с колдуньей Джуной происходило на самом деле.

Очевидно, что в духе непредсказуемости советской цензуры те или иные «культовые» практики то поощрялись, то запрещались властью — словно для проверки готовности общественного мнения.

Наиболее характерно в этом смысле отношение советского государства к йоге. Большое влияние на умы склонной к мистичности публики произвёл фильм «Индийские йоги — кто они?». Лента вышла в 1970 году на «Киевнаучфильме», который ранее осчастливил народ «Семью шагами за горизонт».

На советских телеэкранах йоги ходили по углям, подвешивали себя за крюки, закапывались живьём в землю, чтобы впасть в анабиоз и чуть позже «воскреснуть». Уже в 1973 году йога была фактически объявлена вне закона, признанная несовместимой с идеологией марксизма-ленинизма. Однако идея о скрытых резервах, которые могут превратить обывателя в полубожественного и едва ли не бессмертного йога, набрала слишком большую популярность в стране. На страницах научных журналов завязалась дискуссия о допустимости йоги, начали ставиться опыты по йогическому дыханию и анабиозу в Институте космической и авиационной медицины.

Тайные практики эзотерических физкультурников

Итогом новой моды стало появление в СССР, возможно, первых тоталитарных сект (если не считать таковыми религиозные движения, например, пятидесятников). Маскирующиеся под физкультурные кружки сообщества практиковали полное подчинение гуру, аскезу, сексуальные практики и подобный набор манипуляций.

Дальше всех пошёл, возможно, ленинградский студент Владимир Шуктомов по прозвищу Тоша.

Под «брендом» йоги он разработал собственную систему магических практик и собрал вокруг себя в качестве последователей около 20 студентов химфака. Когда сектанты ударились в отшельничество и отправились жить в карельские леса, они привлекли внимание милиции. Дело кончилось арестами, самоубийствами, побегами за границу. Сам Тоша, вроде бы, вышел на свободу и погиб в лесу в палатке при невыясненных обстоятельствах — предположительно, умер от голода. Это уже был 1987 год, и в СССР появлялись уже куда более удивительные харизматики.

Секта «ивановцев» имени «советского йога» Порфирия Иванова оформилась в перестроечные годы, после смерти «учителя» разработав собственную эсхатологию и сформулировав неизбежность прихода мессии. Правда, первые публикации об Иванове, равно как и написанный им самим главный кодекс сектантов — свод нравственных правил «Детка» — появились в советской печати (журнал «Огонёк») ещё в начале 1980-х.

Зачем советскому человеку нужна была эзотерика?

Магический бизнес и помешательство страны на сектах и экстрасенсах в годы распада Советского Союза возникли не на пустой почве. Американские парапсихологи Майкл Мёрфи и Стэнли Криппнер, полуофициально посетившие СССР в 1970-е, уже констатировали наличие разветвлённой и полноценной культовой среды со своей историей, аксиоматикой, терминологией.

Некоторые термины оккультистов в СССР были оригинальными (вернее, заимствованными из источников) и не встречались западной литературе: «эгрегор», «торсионные поля», «ноосфера», «психотроника».

К более существенным специфическим особенностям советской культовой среды, историк литературы Биргит Менцель относит многочисленные исследования паранормального в рамках государственной и научной системы, а также передачу «оккультных знаний» посредством интеллектуальной элиты. Доверие к самиздатовскому печатному слову, к неформальной культуре в некоторых случаях оказывалось безграничным, дополнительно укрепляясь в отсутствие развитой критики мистицизма и введением паранаучных феноменов в официальный научный дискурс.

Осознавая свою оторванность от мирового культурного процесса, люди воспринимали любую дефицитную информацию как самоценную: Блаватская или Порфирий Иванов оказывались такой же частью этого важного полузапретного мира, как Набоков или Юнг.

В повести Стругацких «Понедельник начинается в субботу» рассказывается о программисте, которому повезло устроиться на работу в НИИ чародейства и волшебства — здесь и новая модная профессия, и романтика научного сообщества и, собственно, магия. Но у Стругацких волшебное имеет метафорическое, сатирическое значение, а для нескольких поколений советских читателей этот пласт книги оказался интересен сам по себе.

Чем меньше «чудесного», неизвестного науке, «очевидного и невероятного» оставалось в советской повседневности, тем больше людям хотелось поверить в возможность таких событий.

Если с появлением интернета и новых жанров литературы оказалось возможно удовлетворить свой эскапизм в виртуальном фэнтези-мире в игровой форме, ещё совсем недавно советские инженеры и гуманитарии уходили искать волшебной другой жизни всерьёз, в собственных НИИ или в квартирах духовных гуру.

Источник