Двое на берегу

Они сидели на высоком зеленом пригорке, старик и юноша. Далеко внизу Великая Река неторопливо и мерно вздымала свои волны, крутила еле заметные глазу водовороты, терпеливо из века в век подтачивала берега, местами болотистые, местами из камня и глины. 

Их спор продолжался уже очень долгое время. Настолько долгое, что оба предпочли забыть, с чего он, собственно, начался.

- Ты их не любишь! - обвиняющим тоном заявил юный.

- Я их не любил. - кротко поправил старик - Я насылал на них испытания и напасти. И чем больше я насылал, тем более они полагались на волю Мою.

- Они тебя обманули? - рассмеялся юный.

- Я сам себя обманул. Они полагались на волю Мою и мне приходилось являть волю.

- Почему ты их не истребил? - заинтересовался юный - У тебя были все возможности!

- Я истреблял. - неохотно сознался старик - Насылал на них голод и холод. Насылал кровожадных соседей, для которых их кровь была дешевле воды.

- И? - потребовал объяснений юный.

- Чем больше я их истреблял, тем больше они верили в Меня.

- Но почему? - искренне изумился юный - Они прирожденные рабы?

- Ты же был у них? - зло прищурился старик - Скажи, смогли бы выжить рабы в тысячелетних северных лесах и болотах? В которых три месяца в году царит гнус, а все остальное время - лютые морозы? 

Юный задумался на мгновение.

- Не знаю. Я уже ничего не понимаю. 

- Ты же помнишь, как все произошло. - глухо произнес старик - Я дал любимым народам все, чтобы они творили прекрасное. Я дал им теплые моря, мягкий климат, обилие на полях их. И они начали творить прекрасное. Появились великолепные города белого камня, их скульпторы превзошли все мои ожидания, их поэты восхитили меня своими бесконечными опусами, их мореходы покоряли моря и открывали новые берега... И что произошло потом? Ты помнишь?

- Они остановились. Совсем. Нет, появлялись новые скульпторы, художники, поэты, но... Понимаешь, они словно бы договорились: все самое прекрасное было создано до них. А потому и незачем стараться, все равно превзойти было невозможно. - старик хмурился - А потом они ударились в грех, ты же помнишь. Чем спокойнее и сытнее была их жизнь, тем больше они грешили. И тем меньше помнили Меня и наставления Мои.

- А этим северянам достались скудость и тоска. Дожди, болота и грязь. - продолжал старик - Знаешь, что меня поразило больше всего? Северяне почти не умеют улыбаться. Другие живут легко, с постоянной улыбкой на устах. И так же легко творят мерзости. А эти почти не улыбаются. Лица мрачные, глаза цепкие и злые. Вот именно за это я их и не любил.

- С такой жизнью и я бы не улыбался. - меланхолично заметил юный - Ты же лишил их всех радостей в жизни.

- Я лишил их легких радостей. - уточнил старик - Поэтому они так и не научились жить так же легко. И улыбаться всякому пустяку они тоже не приучены.

- Знаешь, я иногда перечитываю их книги, такие же сумрачные, как и они сами.

- Для чего? - удивился юный - Ты же помнишь их все наизусть!

- Да, наизусть, - улыбнулся старик - и все равно перечитываю и буду перечитывать. Знаешь, в чем соль этих книг? Каждый раз, открывая их, ты не ведаешь, что еще нового ты там найдешь.

- Подожди, так не бывает. - искренне удивился юный - Предложения завершены, смыслы изложены, двусмысленности осознаны!

- Да. - улыбнулся старик - Все так и есть. Но каждый раз, открывая их книги, я нахожу что-то новое. Нет, не смыслы. И не двусмысленности. Новые чувства - да, это именно то, что я нахожу снова и снова.

- Почему? - опять удивился юный - Разве их писатели искуснее других?

- Нет. - немного подумав, ответил старик - Они не искуснее. Они просто другие.

- Ты недоговариваешь, старик. - взгляд юного на мгновение стал колючим, знакомо колючим, северным - У человека ограниченное количество чувств. Чем твои северные отличаются от мириадов других людей??? Ровно такое же количество ног, рук, ушей, у каждого по одной голове, как и у других! И ровно столько же чувств!!! - уже почти кричал юный.

... Он шел уже почти месяц, временами по звонкому хрустящему насту, временами моментально и предательски проваливаясь в снег сразу по пояс, неосторожно ступив в почти неразличимую для глаза проталину вокруг торчащей из сугроба тонкой веточки. 

Мороз лютовал в полном безмолвии, изредка раскатываясь далекими выстрелами лопнувших от стужи стволов деревьев. Останавливаясь на ночлег, Он долго и старательно утаптывал сугроб и лапник, постеленный в несколько слоев. Улегшись, Он взваливал на себя еще несколько слоев разлапистых сосновых веток, привычно и споро работая топором на длинной рукояти, засыпал свою ежевечернюю колючую берлогу еще несколькими слоями снега, оставляя только небольшое отверстие для дыхания. Последняя перед тем, как провалиться в объятия сна, мысль билась тонкой жилкой в голове: Господи, спаси и сохрани...

Выжить ночью можно было только так, тепло костра было слишком обманчивым: разморив себя кружкой натопленного из снега кипятка и скудной снедью из горсти сухарей и куска насквозь промороженного соленого мяса, Он рисковал вовсе не проснуться поутру, навсегда застыв в убаюкивающих и очень цепких лапах стужи, рядом с незаметно потухшим костром.

В один из дней, уже под самый вечер, Он совершенно неожиданно для себя вышел к своей деревне, затерянной в глухой тайге, вросшей в мерзлую землю и сугробы под самые подслеповатые окна, хотя и знал заранее, где она - мог пройти по всем окрестностям хоть с завязанными глазами, зная на ощупь каждую изгородь и каждое дерево.

Прошел единственной улицей, зашел в сени своего дома, долго и шумно сбивал снежную корку с валенок. Открыл низкую дверь, наклонился, вошел в избу, натыкаясь взглядом на иконы и огромные серые глаза жены, в которых отраженным огнем восковой свечи плескалась радость....

- Ты поселил их в Аду... - тихо сказал юный.

- Да, так получилось. Но я же дал им и возможность каждый вечер возвращаться в Рай. - так же тихо ответил старик. 

- Ты поселил их за гранью... - так же тихо продолжал юный.

- Я поселил их на грани, - не согласился старик - хотя там иногда невозможно разобраться, где она, та грань. Теперь ты понимаешь, почему у захватчиков не было ни единой возможности покорить этот народ?

- Подожди, - торопливо перебил старика юный - но там же их было много, этих племен. Тебе удалось выковать из них единый народ. Теперь я понимаю, почему они открывали народы и земли, недоступные другим.

- Да. - усмехнулся в бороду старик - А их мореходы открывали острова, которые никто, кроме них, открыть и не мог. А писатели открывали чувства, недоступные другим народам. 

- И везде, где появлялись они, появлялся и Я. В самой захудалой деревеньке, в самом дальнем остроге стоял храм имени Меня, и он всегда был первым, что северяне строили на новом месте. И чем труднее им было, тем более они полагались на волю Мою... Нелюбимые чада, неулыбчивые русские, переросшие Отца своего в Любви.

Они сидели на высоком зеленом пригорке, старик и юноша. Изредка юноша бросал камушки в Великую Реку, в берегах которой неспешно текла не вода - там текло само Время, иссиня-черная поверхность которого иногда вздымалась волнами, скрывая от глаз неразличимые в своей черноте водовороты. Водовороты в виде галактик, что ежесекундно рождались и умирали в Великой Реке.