Дочки-матери

Когда мне было пять лет, у меня было два ребёнка: жирная старая хомячиха и мерзлая норильская картошка с фиолетовым рогом, завернутая в носовой платок. Похожие, как две капли воды, близняшки, в общем.
Хотя, на самом деле я родила троих, но Рыжик дезертировал за плинтус к соседям. Тараканы они такие необузданные, их разве приручишь?

В общем, моё материнство имело легкий драматический налёт, который через пару недель значительно потяжелел. Но об этом позже.
А хотя, чего это позже, давайте прям щаз и вывалю на вас всю трагедию! Хомячка сдохла примерно через две недели, как мне её купили. Мне было пять лет, а нервная система уже была как колготки у гулящей женщины! В сеточку, да.

- Берите! Это детёныш, просто порода такая крупная и дранная! - верещала шустрая продавщица.

Мать моя хотела заглянуть животному в зубы, чтоб уточнить возраст. Но во-первых, хомячиха не хотела открывать пасть, во-вторых, я так вцепилась в своего первого питомца в жизни, что глаза его торчали между моих пальцев, как у креветки.

Целых две недели были наполнены моей тихой материнской гордостью!

Дети вели себя идеально: хомЯчка почти круглосуточно спала, просыпаясь только чтобы посрать крупными блестящими какашками. А картошка смотрела в потолок огромными картофельными глазами и мечтала стать поэтессой.
- Дорогая моя, одумайся. В СССР не прокормиться поэзией. Я отдам тебя в продавцы или в космонавты. - говорила ей я.
Но картошка попалась упрямая и бормотала что-то о своей творческой звезде. И рифмовала  "гамно"  с  "давно"  и  "домино".
Главная беда была в том, что перед тем, как сдохнуть, хомЯчка успела загрызть свою сестру-картошку до полусмерти. Я услышала шум борьбы и еле успела выхватить картофельный обрубок. Картошка героически переносила несовместимые с жизнью ранения и полную потерю крови. Бредила и рифмовала  "кровь-любовь"...

Я завернула её в платочек и положила под батарею.

К утру она улетела за Картофельную Радугу. К полднику у меня было два трупа и мне пришлось облачиться в траур. Правда, чёрного у меня ничего не было, потому траур носил символический характер и был воображаемый. С тех пор я не люблю красные колготки. В тот день они были на мне, все в картофельной крови и горьких слезах.

Так я потеряла все свое потомство.

- Как-то тухло быть матерью. - подумала я. - Мне нужна какая-то позитивная игра. Может в войнушку? - спросила я у большого бурового медведя.
- А чо, давай. - тут же согласился медведь, повалился на бок и стал кричать: «Капитан, тысяча чертей, капитан!».
- Солдаты так не кричат! Это пираты так кричат.
- А, ну пардон. Пристрели, браток. – тут же исправился медведь.

Но я его не пристрелила, потому что не было патронов. Была ленточка нарядного коричневого цвета, цвета всей моей жизни. Я взяла её и перебинтовала голову медведю, а потом и себе. И мы запели песню: «Голова повязана, кровь на рукаве. След кровавый стелется по сырой траве. ОООО, ОООО, по сырой травеееее!».

Иногда долгими норильскими зимами мне мечталось, что прилетели инопланетяне и забрали отсюда всех детей. Потому что планета TheМля очень не подходит для маленьких нежных существ.
Сначала бы нас всех покатали на ракете и дали киселя. А потом мы их научили играть в прыгалки и догоняшки. А потом они бы охренели от наших воплей и беготни и выбросили нас в иллюминатор. И мы бы парили в космосе, раскинув руки и ноги, как теплые смешные снежинки. Так бы и болтались среди звезд до конца веков, как гамно в проруби.

А Рыжик все-таки приполз попрощаться с картошкой-поэтессой. Сидел у неё на груди, шевелил грустно усами. Но при виде меня, тут же ускакал под плинтус.

- Мой блудный сын. Штоб ты жил триста лет! - сердито сказала я ему вслед и пошла вырезать бумажной кукле из газеты бальное платье.
Пышное-пышное. Я нечаянно отчикала ей пол-башки, но она все равно была самая красивая на том балу. Потому что в глазах моих было море любви. Несмотря ни на что.

©️  Зоя Арефьева