Счастье, творчество и смысл жизни. Между Ницше и Буддой.

Существует один ловкий способ, каким в Индии ловят мартышек. Для этого берётся сосуд с узким горлышком и закапывается в землю – так, чтобы выглядывала только верхушка. Вокруг рассыпается пригоршня конфет, и ещё немного бросают внутрь.

Мартышка видит конфеты и подходит полакомиться. Когда угощение заканчивается, она ныряет лапой в закопанный кувшин и хватает целую горсть. Но вот незадача: вытащить её не получается. Обезьяна тянет и тянет, она пробует вытащить лапу рывками, она упирается в землю и истошно кричит, однако пальцев не разожмёт. Теперь ей, увы, уже никогда не выбраться из этой обманчиво простой ловушки. Она будет сидеть возле кувшина и час, и ночь, и сутки, но жадная хватка не ослабнет. Некоторое время спустя подойдет охотник и спокойно, буднично, без какой-либо спешки, огреет каждое пойманное животное дубинкой по голове.

Мартышка – одно из умнейших животных в природе, мы же, homo sapiens – самое умное. Несмотря на свой ум, мы не сознаём необходимости разжать хватку, даже когда на кон поставлены свобода и жизнь, что уж и говорить о счастье.

Человек – бессменный заложник движущей им силы желания, оно так охватывает и ослепляет его, что не только лишает душу покоя и света, но и толкает на безумства и в конечном счёте чинит препятствия себе самой.

Люди всех эпох и народов подмяты этой властной стихией, но только в западной философии мы находим её концептуальное возвеличивание и стремление к максимизации. Мысль Востока оказалась здесь проницательнее, и её решением, фигурально выражаясь, является вообще не прикасаться к конфетам и нейтрализовать само влечение к ним, уйдя в лес медитировать. Гася огонь желания, человек успокаивает возмущения сознания и обретает счастье. Последнее, однако, лишается интенсивности и многомерности, обретаемых через привязанность, а его творческие возможности идут на убыль, так как порыв и накал есть ключевые ингредиенты роста.

Свобода от желания

Восточная и западная этика предлагают крайние решения: либо уничтожение желания, либо чреватое бедами его бесконтрольное высвобождение. Обеим позициям свойственны неизбежные изъяны, которые могут быть устранены или смягчены, если соблюсти срединную дистанцию между этими полюсами – наподобие того оптимального расстояния, на котором Земля расположена от Солнца.

Эту стратегию можно назвать свободой от желания: мы питаем нашу деятельность его созидательной энергией и продолжаем преследовать свои цели, одновременно не позволяя привязанности к ним достичь точки критического нарушения эмоционального равновесия и притупления способности суждения. Мы держим их на расстоянии вытянутой руки. Поддержание деликатного баланса между противоположностями не столь сложно, как может показаться. В качестве первого шага оно требует познания природы желания и его объектов и усилия по преодолению тех когнитивных искажений, что раздувают ценность одних и умаляют другие.

Творческое освоение настоящего

Радикальный прорыв, однако, происходит, лишь когда мы отвязываем внутреннюю жизнь от результата деятельности и переносим фокус внимания на процесс. Это не только умножает искомую свободу, но и примиряет две другие полярности восточного и западного решений.

В первом случае человек стремится к растворению в настоящем мгновении. Он проживает момент, впитывает его во всей полноте и ограждает себя от страдания, вырабатываемого блужданием ума в прошлом и будущем. Тем не менее он становится пассивен и обескровливает созидательные инстинкты, подрывая свой потенциал.

Во втором случае индивид теряет связь с мгновением, постоянно забегая в будущее и переваривая прошлое, лихорадочно прыгая с одного на другое. Хотя это делает его активнее и до определённых пределов стимулирует творческий поиск, он лишается покоя, легко впадает в патологию и не проживает толком свою жизнь.

Названные крайности также необходимо свести воедино – нужно научиться пребывать в настоящем, не растворяясь в нём, но творчески его преобразовывать, питая свою работу опытом прошлого и имея в виду будущее. Если человек деятельно осваивает настоящее исходя из поставленных целей, но не будучи подчинён этим целям, он пожинает плоды обоих полюсов и избавляется от их недостатков. Он черпает в подобной вовлеченности радость и одновременно раскрывает свои высшие возможности. Как раз это имел в виду Альбер Камю, говоря, что «настоящая забота о будущем состоит в том, чтобы отдать всё настоящему».

Человек постоянно выныривает из этого благостного потока, поскольку подвержен иррациональной фиксации на результате. Выстраивая свою эмоциональную жизнь на приобретениях и утратах, мы не становимся продуктивнее. Страх перед негативным исходом, как и жажда удачного, лишь отбирают силы и время, а нередко и сбивают с пути, ничуть не повышая вероятность реализации желаемого. То, чем в конечном счёте обернутся наши труды и замыслы, в значительной степени вне нашей власти, но это и не должно нас сильно заботить, так как действительное счастье никогда не есть следствие достижения. Оно возникает как следствие вовлеченности, как следствие свободного проявления своей природы в соответствующей нашему естеству деятельности. Счастье сопряжено с творческим процессом бытия и свободой от порождаемого иллюзиями страдания, и мы вернее всего достигаем его, когда делаем процесс, а не результат, центром притяжении психической жизни.

Фундаментальный этический принцип

Главным для жизни каждого из нас является не определение ориентиров движения, иерархии ценностей и целей и уж конечно не нахождение способов реализации желаемого. Это всё только поверхность, под которой мы обнаруживаем сам исток бытия – ту экспансивную энергию, пронизывающую мир насквозь и названную некогда Ницше «волей к власти». Наше счастье и созидательные возможности на девять десятых зависят от того, как мы управляем стихией желания, как структурируем своё отношение к объектам влечения и отторжения.

Каковы именно эти объекты, что мы делаем со своей жизнью и куда направляем её, намного менее важно, нежели сам способ взаимодействия с ними. Человек, который произвёл тонкую настройку фундамента собственной психики, оказывается успешен на всяком избранном поприще и сохраняет присутствие духа в тяжелейших обстоятельствах. Наоборот, нельзя представить себе столь удачных жизненных раскладов, чтобы больное и неуклюжее сознание не сделало себе из них ада. История пестрит примерами людей, которых судьба осыпала всеми дарами: дала им красоту, здоровье, талант, богатство и власть. Всё это было истрачено бесплодно, в муке и тревоге, а зачастую оканчивалось трагедией, ибо и самое величественное здание, построенное на песке, обречено.

Мы имели возможность убедиться, что две сверхцивилизации, Восток и Запад, предложили противоположные подходы к закладке фундамента психики и работе с волей к власти. Чтобы устранить вытекающие из них недостатки, необходимо поддерживать динамическое равновесие между полюсами, пребывать на тонкой линии между ними, на той самой полосочке, что разделяет две части символа Дао. Искусство существования в этом смысле подобно искусству плавания: чрезмерное расслабление или напряжение тела в воде означает, что мы не способны эффективно двигаться.

Столь же пагубны чрезмерная близость или дистанция от объектов привязанности и отторжения, от настоящего и от будущего. Одна из величайших этических максим была сформулирована в философии стоицизма: «Делай, что должен, и будь, что будет». В свете всего вышесказанного мы должны внести в неё некоторые изменения: делай, что должен, не будучи привязанным к результату, и пребывай в настоящем мгновении, проявляя свои высшие творческие возможности. Именно в таком виде мы получаем действительно надёжный ориентир, пускай и ценой красоты формулировки.

Смысл жизни

Базовая потребность человека – высвобождение присущей всему живому творческой энергии и желание эмоциональной награды за собственные усилия, благодаря чему он только и может уяснить для себя, что они были направлены верно. Однако если блага эти замкнуты на себя, ограничены нашим крошечным «Я» и тем мизерным промежутком времени, что это «Я» существует, всё как будто бы лишается ценности. Зачем мы делаем то, что делаем? Почему мы должны быть счастливы и продуктивны?

Не лучше было бы вовсе не существовать, ведь итоговая сумма любых человеческих действий и достижений равна нулю, если помножить их на достаточное количество времени? Ставя перед собой подобные вопросы, мы вступаем в пространство проблемы смысла жизни, и существует на удивление мало понимания, что именно это понятие собой представляет.

Смысл есть положение элемента в более широком контексте действительного, его функциональная роль внутри системы более высокого порядка. Так, бытие глаза осмыслено в контексте тела. Бытие шестерёнки в контексте машины, машины внутри завода, солдата в контексте армии или государства. Но все перечисленные смыслы имеют один важный нюанс – они теряют всякую значимость вместе с разрушением контекстов, в которые они вписаны, то есть превращаются в бессмыслицу. Глаз может иметь смысл внутри тела, но если тело его лишено, тем самым он пропадает и у глаза.

Допустим, вы играете определяющую роль не просто в жизни планеты Земля (если это недостаточно амбициозно), а в развитии межгалактической сверхцивилизации. Масштабно, грандиозно, никто – казалось бы – и не подумает назвать ваше существование бессмысленным, но вот проходит десяток тысяч лет, или миллионов, или миллиардов – и что остаётся от сих трудов и их славы? Облачко звездной пыли и остаточной радиации. «Sic transit gloria mundi», – говорили в Средние века. «Так проходит мирская слава». Являлось ли существование гордого межгалактического императора более осмысленным, чем жизнь скромного банковского служащего или отшельника в пустыне? Разумеется, нет. Их судьбы абсолютно тождественны онтологически. Контексты, в которые они вписаны, обладают равным статусом ничтожности в пространстве и во времени, а различие между их размерами лишь условно. В масштабе бесконечности пространства яблоко не меньше, чем Солнце. В масштабе бесконечности времени, миллион лет не дольше секунды.

По этой причине человек всегда искал смысл жизни, отвечающий трём критериям: 1) вневременность, неразрушимая вечность контекста; 2) абсолютность, всеохватность этого контекста равного мирозданию как таковому; 3) возможность непосредственного личного и формирующего участия в судьбе мироздания. Этим критериям худо-бедно удовлетворяют некоторые религии, обещающие вневременность последствий наших поступков, бессмертие души и большие перспективы личного роста.

Посулы эти, с одной стороны, невероятно наивны и высокомерны. Но что более важно, они содержат в себе неснимаемое логическое противоречие, и даже если бы все три критерия были удовлетворены, это ничего бы в проблеме не поменяло. Как мы помним, элемент обладает смыслом внутри системы, лишь если она сама имеет смысл в контексте большего порядка. Это открывает путь к осознанию, что как только мы, расширяя масштаб исследования, достигаем абсолютного контекста, то есть всего мироздания в целом, оно оказывается смысла лишено. Нет ничего, во что бытие как целое было бы вписано, оно в самом буквальном смысле «ни для чего не существует», и его тотальная бессмысленность охватывает все системы низшего порядка.

Хотя это звучит парадоксально, но считающаяся эталоном осмысленности Вселенная с разумным творцом и Богом является таковой не в большей мере, чем любая иная. Это вообще не имеет ни малейшего значения с точки зрения обсуждаемой проблемы. Мы либо попадаем в ситуацию, где тотальное множество не имеет ничего вне себя и потому лишено смысла вместе со всеми входящими в него элементами, либо утверждаем бесконечность Вселенной с regressus ad infinitum и тем же результатом.

Творчество и смысл жизни

Понятие смысла жизни в его традиционном понимании само не имеет никакого смысла. При всяком последовательном рассмотрении оно тотчас схлопывается под весом собственной алогичности и уничтожает себя. Человеческое желание иметь не просто абсолютное значение, но нечто даже превышающее его, понятно и трогательно. Оно является выражением бесконечной по своим аппетитам энергии желания, энергии воли к власти, бурлящей в нём, как и во всём вокруг. Подслеповатая и буйная, она нуждается в руководстве и уразумении, и в этом вопросе не меньше, чем в других. Человеку и его деяниям не даровано личного бессмертия – всё непременно будет перемолото на жерновах времени до неузнаваемости. Но даже если бы мы и обрели этот сомнительный дар вечности, плоды его показались бы горьки.

Смысл всякого частного бытия, таким образом, имеет только относительный характер и в масштабе целого полностью улетучивается. То же, каково его содержание, какова роль индивида во вмещающих его контекстах, зависит от позиции, которую мы занимаем по одному коренному вопросу.

Мы можем допустить, как это делало человечество на протяжении большей части истории, что существует некая привилегированная и вневременная форма бытия, нередко называемая или Богом, или богами, или Абсолютом. Она ниспускает нам свои заветы и задаёт содержательный критерий ценности и относительного смысла – довольно конкретный набор целей, правил и предписаний. Мы можем, с другой стороны, проявить обоснованное сомнение в существовании такой инстанции и тем более в её заинтересованности формулировать должностные инструкции. Тогда мы замечаем, что всякое сущее обладает равным онтологическим статусом перед лицом времени, и наши поиски останавливаются не на предполагаемом привилегированном сущем, а на том, что по естественной склонности интересует нас более всего – на нас самих.

Исследовав собственную природу, мы обнаруживаем ориентир внутри, а не вовне.

Мы устремляемся к раскрытию этой природы в её полноте и понимаем затем, что между «внутри» и «вовне» нет сущностных различий, ибо природа всего едина. В этом случае критерий ценности и смысла является уже не содержательным, но формальным. Он лишён подробных черт и представляет собой некое предельно общее уравнение, эту глубинную природу отражающее, в переменные которого подставляются специфические обстоятельства и задают рисунок нашей жизни. Таковым уравнением является принцип творчества – и история человечества показывает, что созидательная деятельность всегда была общим знаменателем смыслов, формулируемых разными эпохами и культурами. Многие из них, увы, подчиняли существование индивида пагубным фантазиям, они вносили раскол в его психику и отделяли от высших возможностей.

Как и всё прочее, установка на творчество нуждается в тонкой корректировке, и в первую очередь необходимо понимать, что последнее не представляет собой непременно сочинение поэм или возведение соборов. Творчеством является любая целенаправленная деятельность, в которой наши замыслы получают последовательное воплощение. Оно увеличивает степень организации материи или меняет её структуру в соответствии с новым планом. Это может быть починка покосившейся полки, приведение в порядок внешнего вида, изучение нового навыка или создание своей компании. Важно лишь не ограничивать себя задачами, ощутимо ниже своих способностей, и не прерывать естественного прогрессивного движения.

Отказываясь от ориентации на созидание, человек становится проводником противоположного начала. Потребление и разрушение, энтропия и стагнация, разложение – известное во многих формах и под многими именами, оно представляет собой понижение степени организации материи, разрыв и распадение структуры. Это та же самая фундаментальная стихия, однако в отрицательном режиме работы. Он необходим и неизбежен, поскольку так происходит устранение препятствий, расчистка пространства для творчества, накопление и восстановление сил. Но когда разрушение, потребление и застой превращаются из инструментов творческого процесса в само содержание жизни, они оказываются губительны для индивида и общества. Не высвобождая свой созидательный потенциал, человек восстаёт против самой квинтэссенции бытия, того самого несомненного источника ценности и смысла, что мы обнаруживаем во всём сущем.

Альбер Камю некогда заметил, что «творить значит жить вдвойне». Слова прекрасные, но, пожалуй, здесь изрядное преуменьшение: творить и значит жить, во всяком случае для человека. Дело в том, что созидание – это ключ ко всем трём измерениям нашего бытия: оно отпирает высшие сферы счастья, лишь оно наполняет существование чувством осмысленности и оно, разумеется, тождественно продуктивности. В потреблении и при постановке перед собой столь малых и неамбициозных целей как накопление и растрата имущества, мы забираем только крохи со стола жизни. Мы расписываемся в бедности своего воображения и наглухо заколачиваем для себя двери к высшим возможностям собственного бытия. Это вовсе не моральная проповедь, но просто констатация устройства человеческой психики, которая восходит к глубинной природе жизни как таковой и в конечном счёте к неживой материи, из коей эта жизнь некогда возникла.

Лишь творчество, которое одновременно есть любовь (ведь нельзя по-настоящему творить, не любя, и нельзя любить, не творя), способно дать нам то, что нам нужно. Отказом от него мы обкрадываем себя, становясь собственной тенью. Только вкладывая себя с любовью в некое значимое дело, мы растём сами, воспитываем себя и своим примером тех, кто вокруг нас. Только вкладывая, мы по-настоящему получаем. Делая содержанием своего существования потребление, то есть уничтожение, берясь за чересчур малые задачи, мы встаём на службу энтропии и сами оказываемся её преждевременными жертвами – не двигаясь вперёд, мы неизбежно откатываемся назад. Как гласит известное латинское изречение, non progredi est regredi, отсутствие прогресса – это регресс.

Запад и Восток, Ницше и Будда как их эталонные выразители, взялись за проблему жизни с противоположных концов. Начав движение из этих полярных точек, мы должны продолжить его до момента их встречи, где нам откроется панорамный взгляд на существо дела и возможность выхода на новый уровень практики и осмысления. Мы соединяем тогда ницшевское устремление к бесконечному преодолению собственных ограничений и росту возможностей жизни с буддистским умением грамотно управлять этой силой и своим сознанием, выдерживая должную дистанцию. Как профессиональные пловцы мы соединяем тогда напряжение мускулов души с их расслаблением, и она поплывёт быстрее и благостней, нежели раньше. Мы делаем то, что должны, не привязанные чрезмерно к результату и объектам своего желания. Мы проявляем свою созидательную природу, находясь при этом в настоящем моменте и умея по справедливости оценить то, что он может предложить.

© Олег Цендровский

Источник