Власть может быть доброй, злой. Изощренной или прямолинейной. Единственно, на что она не имеет права – это быть слабой. Иначе приходят на землю неисчислимые беды, а за ними другая власть.
«Крокус-сити», острая мигрантская проблема, рост насилия от званных и незваных гостей. От чего оно все происходит? Простейшие сообщества и организмы нутром ощущают слабину. И прогибают общество, пока не ощутят стальной каркас. Или пока не прогнут окончательно и не утвердятся на руинах.
Перед нами пример Европы. Целые районы и города отданы во власть растекшейся по всем углам криминальной мигрантской жижи. Одни сжигают Коран, другие за это режут. Ну и там всякие мелкие теракты – наехать машиной на толпу с сотней жертв, расстрелять редакцию журнала. Но это так, бытовые мелочи. Самое главное – простой бюргер перестал быть хозяином своих городов. Там теперь хозяйничают стада диких обезьян с ножами и пистолетами. А бюргеру родные власти даже елку запрещают поставить, чтобы не травмировать тонкую психику оккупантов. И на изнасилования коренных жительниц судьи отвечают: «ну таковы у них национальные традиции. Обнять, простить и отдаться снова». Врут – в мусульманских странах за такое вообще без дискуссий и обсуждений режут или вешают, а в Европе можно, там люди добрые и всепрощающие.
У Европы простенькая такая альтернатива – или быть уничтоженной варварским нашествием. Или вернуться в старый добрый нацизм с газовыми камерами. Оба варианта за той гранью, за которой веет серой и могильным холодом. Такова цена слабости.
И грустно смотреть, что мы тоже все время пытаемся пройтись по этим граблям. Когда я слышу, что «диаспора отмазала очередного невиновника», «мигрантка получила жилищный сертификат на хоромы в обход закона», то понимаю — государство проявило слабость и полное непонимание текущей ситуации. И такая позиция правоохранителей и чиновников должна приравниваться к госизмене. Бабай дикий из подвида диаспорных – определяется не по национальности, которые мы все уважаем, а по поведению — в райотдел полиции может зайти только в наручниках, а не с чемоданом денег и ходатайством от уважаемых людей.
Накатывают по этому поводу за чашкой чая и за наблюдением в окошко европейской теплой зимы в Москве воспоминания. Как какое-то кино, которое вроде и не со мной было и в другой Вселенной. Но ведь было.
1998 год. На московские рынки нахлынула очередная волна бандитизма, мошенничества, терроризма и необоснованного роста цен. И МВД России объявило войну рыночной мафии, назвав военную кампанию «Операцией Привоз».
Я только что пришёл в Главк. Мне вручили предписание в родной Северо-восточный округ и послали командовать захватом плацдарма.
Личный состав ОУР УВД СВАО отнёсся к идее с энтузиазмом. Зам. начальника окружного розыска, оглядев своих воинов, сказал:
— Чего тянуть? По машинам.
Рынки девяностых это песня – и грустная, и героическая, и боевая, и занудно-тоскливая. Гектары заставленных контейнерами асфальтовой земли, груды продуктов, крысы, покупатели и небритые нерусские продавцы. И всего этого очень много. И рынок был какой-то бескрайний. И идея навести здесь порядок казалась мне всё более фантастичной.
— Так, — сказал замнач розыска. – На правой стороне рынка мы можем делать, что хотим. А левая – ни-ни.
— Почему? – удивился я.
— Ей крышу держит зам. начальника управления. Это заповедник. Здесь зверьки непуганые.
— Ну, это же неправильно, — возмутился я.
— Неправильно, — кивнул майор. – Но нас за охоту в заповеднике отдерут по первое число. А ты с Главка. Тебе можно. Можешь приказ отдать. Отдашь? – с надеждой посмотрел он на меня.
Я гордо расправил плечи и с видом Наполеона, бросающего в бой гвардию, кинул:
— Вперед!
В заповеднике действительно уютно устроилась целая популяция рыночной фауны. Местные воспринимали милицию, как предмет интерьера, то есть не замечали вовсе.
— Стоять, — крикнул майор особо небритому господину. – Документы.
Тот посмотрел на него с изумлением:
— Какие документы, да? Я здесь торгую, да. За товаром иду, да. Так что я пошёл.
— Милиция, — слегка растерянно произнёс майор.
— Милиция, шмилиция. А у меня товар лежит. Все, до свидания.
— Уголовный розыск.
— Уголовный, не уголовный, а у меня товар.
И тут я увидел, что зам. начальника ОУР наливается краской, как синьор Помидор. Больше не вдаваясь в диспут, он взвесил в руке носимую милицейскую рацию – зверский аппарат, тяжелый, неубиваемый и железный. И с кряканьем опустил её на череп пришельца из других миров. Так в сказке Илья Муромец отпускает булаву на череп Тугарина Змея, и у того ноги по колено врастают в матушку землю.
Стук был как при столкновении биллиардных шаров. Череп выдержал. И извилины в мозгу обнаглевшего зверька стали параллельно, перпендикулярно и чётко. Больше не было шакала заповедных земель. Перед нами стоял дрессированный зайчик на задних лапках.
— Ай, розыск, да. Так бы сразу и сказал, начальник. Вот паспорт. Вон там моя лавка. Заходи.
— Сначала вы к нам. В обезьянник.
— Ох, зачем обезьянник!
— Надо.
— Ну, надо так надо. Э, а товар?
— В обезьянник!
В глазах зверька горел спокойный покорный огонёк человека, определившего свое место в жизни, и сейчас оно было незавидное.
Сегодня, когда смотрю на беспорядки в той же Германии, мне кажется, что не хватает лишь одного удара милицейской рации, чтобы привести разболтанные мысли «бешенцев» в чёткий порядок. Представители отсталых общественных формаций, к коим относятся беженцы, понимают только её, милицейскую рацию по голове. Вместе с благотворным ударом они воспринимают и новую систему отношений. Этот удар носит не характер увечий или унижений – он просто расставляет акценты, кто в доме хозяин. А иначе никак.
Вот только есть одно но. Если не нанести его вовремя, дальше уже помогут только пулеметы. Ибо человек отсталой формации решит, что ему должны все, и он хозяин. И порой, чтобы изменить это мнение, требуются ковровые гуманитарные бомбометания. Такой непокорный блеск глаз был в 1996 году у чеченцев. И с каким трудом он гас, когда в 2000 мы входили туда с войсками. Но мы справились. И исправили перекосы. И воюем плечом к плечу с чеченцами против фашистской заразы.
Вот и в той же Европе. Чувствую, что время, когда можно решить всё ударом рации по башке, заканчивается. И нужно бить, пока не поздно. А иначе дальше или пулеметы, или хозяева европейской земли станут рабами.
Историческая альтернатива? Была когда-то. Единый советский народ. Единый проект. Был советский человек. Который рано или поздно утвердился бы на земле. Но при капитализме и империализме общей цели не бывает. Или ты давишь, или давят тебя — с разной степенью цивилизованности. А проигравший, впавший в маразм толерантности, вседозволенности и хитрозадости, выбывает из исторического процесса. Так что Европе или нужно вытаскивать «милицейскую рацию». Или писать завещание. Интересно, Америка за ум возьмется при новом хозяине?..
Хочу дополнить, что с огромным уважением отношусь ко всем нациям и народностям. Но разница в психологии, традициях, историческом развитии – это вещь объективная. И выживание России возможно только тогда, когда государственный, традиционный, культурный, психологический каркас ее будет исторически сложившийся российский, а не ваххабитский, бандеровский или еврогейский.
И главное — нельзя прятать голову в песок. Потому что из песка такого прячущегося не так трудно выковырять…
Ну и рекламирую книги в данном направлении
Илья Рясной
Оценили 5 человек
7 кармы