Ранение и 40 суток в плену: разведчик о днях заточения в лагере ВСУ с мешком на голове

Его называли «двухсотым», но он вернулся к родным и без 8 пальцев ног готов вновь уехать на СВО.

Его жена трижды получала похоронку: уверяли, что муж погиб, и даже «находили» его тело. Но в один из дней в интернете появилось видео из украинского «обменника» с этим бойцом из Набережных Челнов. Вскоре он смог вернуться домой. Экс-разведчик рассказал «БИЗНЕС Online» о специфике боевой работы, условиях в плену, издевательствах поляков, объяснил, почему не желает, чтобы всех украинцев считали извергами, и чем СВО отличается от Афганской и чеченских войн.

Первое столкновение с противником закончилось тяжелыми ранениями и трехдневным пребыванием в полусознательном состоянии в январский мороз. Фото «БИЗНЕС Online»

О герое

На встречу наш собеседник (имя мы не публикуем из соображений его безопасности) — жилистый мужчина лет 40 — шел, опираясь на трость, — из-за обморожения он потерял 8 пальцев на ногах. С того боя остался еще и шум в ушах — из-за контузии. Вообще, тот день герой вспоминает с определенным напряжением, а детали своего пребывания в плену раскрывает с неохотой…

В 2007 году наш герой служил в разведке, куда, по его словам, попал благодаря богатырскому здоровью и желанию оказаться в «элитных войсках». После армии устроился в строительную организацию, в 2010 году создал свой строительный бизнес. Осенью 2022-го по повестке ушел на СВО. Первое столкновение с противником закончилось тяжелыми ранениями и трехдневным пребыванием в полусознательном состоянии в январский мороз. Попытка выйти к своим закончилась 40-дневным пленением.

«Пулевые кровоточили. Я был готов умереть»

— Каким был ваш первый бой?

— В стрелковом бою я участвовал раз, перед пленением. В этот момент никаких чувств и эмоций нет — действуешь на автомате, не вспоминаешь — делаешь. В крови адреналин, боли нет — я получил три ранения, которые даже не почувствовал, и дальше вел бой. Думать и страдать времени нет. К счастью, все ранения у меня навылет, кости не перебило.

— А при каких условиях вы получили ранения?

— В январе у нас был штурм. Мы попали в передрягу — по нам прилетела ПТУР (противотанковая управляемая ракета — прим. ред.) и БМП (боевая машина пехоты — прим. ред.) «разулась». Но это узнал уже постфактум — после первого попадания я выключился: получил контузию, осколок в затылок. В этот же момент по нам начали работать из минометов, артиллерии, «птичек», пулеметов. Пацаны перебежками по укрытиям пытались вытаскивать раненых. Я очнулся примерно минут через 10, со мной сидел наш сапер с позывным Адвокат. Он помог выбраться из БМП, оттащил в яму, положил и пошел искать эвакуацию. На сегодня Адвокат — без вести пропавший.

— Как ощущается контузия?

— Это страшное состояние. Ты пытаешься встать и сразу же падаешь, теряется слух. В голове звенит, не прошло до сих пор. У тебя остается понимание, что происходит вокруг, только ты становишься дезориентированным. Удалось найти там лед позже, это настоящее чудо, я нашел газовую горелку. Взял пустую банку из-под консервы и в этой яме тихонечко, пока дроны не летали, смог себе растопить воды. За три дня я выпил полстакана воды.

— Вы говорили о ранениях. Каким образом вы в таком состоянии смогли перевязаться?

— Это все Адвокат, его попросил себя перемотать.

— Вокруг — враги, у вас ранение. Каким было эмоциональное состояние в тот период и как вы ориентировались?

— Когда мы ехали на бой, мы на все это, в принципе, и настраивались. Не было такого, что испугался, потерялся. Отцы-командиры нас всему научили, объяснили, куда мы едем, в какие квадраты, по каким тропам должны идти. Я понимал, где нахожусь территориально и куда нужно идти.

— И сколько вы пробыли в таком состоянии?

— Три дня. А на дворе-то зима. На третьи сутки почувствовал, что могу встать — координация вернулась. Попытался выйти на позиции своих — в первый раз чуть по шапке не получил, бронежилет спас. Пришлось откатиться обратно. На следующий день попробовал пойти в другую сторону и уже там нарвался на группу противника — получил пулевые ранения. Тогда меня и взяли в плен.

— Как это произошло?

— Я вновь попытался выйти к нашим и напоролся на ВСУ. Завязалась стрелкотня, в ходе которой я получил пулевые ранения, начал откатываться назад. Не получилось — меня зажали, БК (боекомплект — прим. ред.) подходил к концу, пулевые кровоточили. Я был готов умереть. В какой-то момент увидел, что [украинцы] подошли к моей позиции. Дальше — беспамятство.

— Сколько вы пробыли в плену?

— 40 суток. Каждый день приезжали медики, оказывали необходимую помощь. Никто нам не представлялся, но, как понимаю, это были их военные медики. Где нас держали, мы не знали по понятным причинам: мы все время находились со связанными руками и завязанными глазами. Некоторое время мы были в подвале каком-то, а вот географически — не знаю. Даже если нас перевозили с места, это все было с закрытыми глазами.

— Часто вас перевозили?

— Два раза.

— С вами сидел кто-то из вашего полка?

— К счастью, нет. Никто из моих сослуживцев в плен не попадал.

— А как другие бойцы попали в плен?

— У каждого своя история. Два парня пошли выводить ребят с позиций и на обратном пути должны были принести воды и пищи. И в какой-то момент они в темноте проморгали свою тропинку и прошли свои позиции, первую линию вээсушников, вторую — их даже там не обнаружили. Уже на третьей линии случайно наткнулись на украинца — они прямо на него вышли с коробками и продовольствием… Но в плен попадают в основном с «передка», с поля боя за решетку, и истории там не такие веселые.

— Вы говорили с вашими пленителями?

— Вы не понимаете, там общих тем для разговора быть не может. Ты сидишь в подвале со связанными руками и ногами, с мешком на голове, и общаться с тобой никто не собирается. Ты военнопленный, никто не станет с тобой по душам разговаривать.

— Как к вам относились?

— Физическое насилие со стороны украинцев было. Вероятно, причина — неофициальный статус нашей «тюрьмы». На Украине есть официальные лагеря, тюрьмы, СИЗО. Я же с другими военнопленными попал в обычный подвал частного дома. В такие места не ездит Красный Крест, там не бывает проверок. Впрочем, лично мне в какой-то степени повезло. Когда прилетало, у меня открывались незажившие раны или, если по голове, терял сознание из-за контузии. В этот момент украинцы сразу же вызывали бригаду врачей (судя по всему, местных) и откачивали. По сути, раз за разом я находился между жизнью и смертью. Это повторялось несколько раз, и однажды медики сказали прямо: «Доиграетесь. В какой-то момент мы не успеем приехать». С того дня меня практически не трогали.

Ребят же, кому было попроще, да, били. Могли заставить отжиматься, приседать. Звучит как ерунда? А представь, что пленные это делали вместо сна. Периодически в подвал заходили поляки. Я их не видел, но слышал. Судя по песням и говору, выходцы из Польши. Они-то с особым пристрастием начинали пацанов мурыжить. Однажды они раздели пацанов догола (а на улице был холод), начали избивать. Один аж захрипел, думали все, что добили. К счастью, выжил.

— Все так к вам относились?

— Ничего подобного. Да, среди них были изверги, но и людей хватало. Из-за холода у меня распухли ноги, пришлось снять обувь. В подвале, понятно, холодно, ноги мерзли. Один из украинцев это заметил. «На, держи», — подошел он и, к моему удивлению, протянул большие шерстяные носки. Поэтому я бы не хотел, чтобы люди считали всех украинцев извергами, это неправильно. Да, мне не повезло наткнуться на оных, но чудовищ хватает с обеих сторон. Хороших людей всегда больше.

«У меня ампутировали 8 пальцев на ногах. Врач молодец: должны были удалить и часть ступни, но ее удалось спасти. Пока что восстанавливаюсь» . Фото «БИЗНЕС Online»

«Первое время не понимаешь, что происходит: почему так спокойно?»

— Ваша супруга знала о том, что вы в плену?

— Сначала я числился пропавшим без вести, потом — «двухсотым». Правду моя жена узнала лишь в самом конце. За все время она проделала громадную работу по поиску, в чем ей помогали союз десантников, мои друзья, сестра. Искали везде, звонили каждый день в различные ведомства, начиная от министерства и заканчивая госпиталями. Она три раза получала похоронку: 2 раза мое тело «находили» и 1 раз железобетонно заявляли, что я точно «двухсотый». На третий раз она уже не верила. Лишь в конце февраля супруга случайно узнала, что я жив.

— Каким образом?

— Нас держали в подвале 18 суток. Далее повезли в обменный фонд, и по пути туда машина остановилась, вытащили из нее, сняли короткое видео, где каждый представился. Кадры со мной выложили в интернет, откуда они пошли по пабликам и дошли до знакомых: «Он живой!» Тогда у супруги и близких началась другая работа — нужно было думать, как меня обменять, а это уже другой геморрой.

— Что было дальше?

— Супруга и друзья начали писать письма, петиции в Москву, в общественные организации, главе города, в минобороны. Столько писем написали — огромную работу проделали. Уже потом, в «обменнике», один из украинцев посетовал на моих близких и выругался на меня: «Слышь, ты заколебал!» Как я потом понял, каждый пытался по своим каналам вытащить меня, и украинцам постоянно приходили соответствующие запросы.

— К слову, раз уж заговорили про «обменник». Что он собой представлял?

— Большой подвал, в котором было в разное время от 40 до 80 человек. Раз в месяц проводили обмен, по 20, 30, иногда по 40 человек. Там оказалось попроще. В «обменнике» были медики, которые приезжали каждый день, с глаз и рук сняли повязки, имелись кровати. Никто не бил, были даже книги.

— Сколько вы пробыли там?

— Благодаря запросам и ранениям — мне тогда требовалась операция — я пробыл там всего ничего — 22 дня.

— Когда вы вернулись из плена?

— 8 марта.

— И каково было вновь оказаться под мирным небом?

— Первое время не понимаешь, что происходит: почему так спокойно? Все ходят плавно, никто не беспокоится. Когда ты здесь, такое ощущение, что этого всего нет. Моральное состояние, к счастью, отличное, дух не сломлен.

— После обмена, как понимаю, вы оказались в госпитале. Как там оценили ваше состояние?

— Как мне объяснили позже, после контузии кровь хуже циркулирует по организму. Тогда, в яме после контузии, я получил обморожение, и у меня ампутировали 8 пальцев на ногах. Врач молодец: должны были удалить и часть ступни, но ее удалось спасти. Пока что восстанавливаюсь.

— Как проходит восстановление?

— Все пули прошли навылет, кости не задеты. Последствия контузии со мной на всю жизнь. По ногам — постепенно заживет, потом, возможно, будет проще, а пока хожу с тростью.

— Значит, в зону СВО больше не вернетесь?

— Возможно, вернусь. Я уже должен был уйти 21 августа. Но пока вопрос о моем возвращении в подвешенном состоянии.

— Разве ваше состояние не причина для демобилизации?

— Нет, как оказалось.

— И вы хотите вернуться?

— Если тебя отправляют, то нужно настроиться и ехать. Нет такого, что хочу или не хочу.

«Ты должен быть либо на стороне своей страны, либо молчать, если с чем-то не согласен»

— А вообще в зоне СВО вы оказались по мобилизации или по зову сердца?

— По повестке, 22 октября 2022 года ее получил. Бегать, разумеется, не собирался, потому как ранее повестка пришла моему другу. Товарищ был значительно старше меня, и, если пошел он, я тоже обязан.

— А как вы отнеслись к началу спецоперации?

— Здесь обсуждать нечего. Если в стране такая ситуация, ты должен быть либо на стороне своей страны, либо молчать, если с чем-то не согласен. Там ребята воюют и гибнут, и это неправильно, так нельзя. Парни идут туда на помощь своим товарищам, на защиту Родины, какая здесь может быть критика?

А я отнесся к этому ровно. Единственное, что у меня туда ушли друзья, товарищи, и я за них переживал. Поэтому, когда ко мне пришла повестка, я ни секунды не думал о том, нужно ли мне идти или нет.

— Не хотели стать добровольцем еще до частичной мобилизации?

— Нет, добровольцем не думал идти. Когда у меня появились мысли о контракте, мне уже пришла повестка.

— Семья не отговаривала, не предлагала «откосить»?

— Супруга знала и мой характер, и мои взгляды на жизнь, и на эту ситуацию. Она точно знала, что отговаривать меня нет смысла: пришла повестка — пора идти. Поэтому отнеслась… с пониманием. Конечно, как жена, как мать ребенка, она, может быть, могла это и не одобрять, и я ее тоже понимаю. А ребенок у меня маленький, я ему сказал, что уехал в командировку, скоро вернусь.

— Как оцените обучение перед отправкой на передовую?

— Сразу проясню: у нас мобилизовали всех — и танкистов, и спецназовцев, и разведчиков. Да, в роте было больше десантников, но мы были отдельной разведротой. Обучали конкретно наш отряд очень и очень хорошо. Если нам требовались дополнительные занятия по стрельбе, по тактико-техническим моментам, по минированию и разминированию, по медицине, мы это все сами организовали. Подходили к инструкторам, просили лишний раз позаниматься с нами. У нашей роты было рвение к подготовке. В отличие от «срочки», здесь курс был ускоренным, все-таки за два месяца требовалось вспомнить, что мы проходили лет 20 назад.

Настроение, боевой дух был на высоте у нашего отряда. Повторюсь, мы не зеленые юнцы, в нашей роте состояли взрослые люди, которые знали, куда они идут, что делают. Все помогали друг другу, если кто-то что-то не понимал, подсказывали и учили. Вечером, после занятий, собирались, обсуждали разные вопросы. Что-то не понял — не проблема, объясним, покажем. У нас каждый боец знал не только свое оружие, но и то, с которым идут его товарищи. То есть любой может взять пулемет, спокойно его зарядить и вести огонь.

— Вам помогли навыки срочной службы?

— Конечно. Она дает базовые знания об оружии, ведении боя, стрельбе, субординации. Когда мы приехали на сборы в Казань, мы не смотрели с выпученными глазами на оружие. Да и основная часть ребят в моей роте имела боевой опыт: кто-то воевал, кто-то проходил службу в спецвойсках. Инструктора не объясняли лишний раз, как стрелять или настраивать оптику. Допустим, снайперы знали, как пристреливаться, пулеметчики — как управляться «пэкапэшкой» (пулемет Калашникова пехотный — прим. ред.).

— Значит, той подготовки, что вы получили в Казани, было достаточно?

— В принципе, да.

«Мы готовились к другому, конфликт не похож ни на что»

— Куда вас отправили после обучения?

— На «передок» мы поехали не сразу, некоторое время нас держали подальше от него. Нас прикомандировали к другой бригаде, объяснили, что к чему.

— Как ходили в разведку?

— В группе обязательно есть тепловизор, беспилотник, без этого квадрат нормально не рассмотришь. Если обнаружили противника — думаем, как с ним разобраться.

— Насколько глубоко разведотряд уходит в зону контроля противника?

— Вглубь наш отряд не заходил, мы в основном работали на окраине, в серой зоне — дальше банально не пройдешь: все просматривается, все простреливается. Идти вглубь — это самоубийство, тебя убьют раньше, чем ты дойдешь до какого-нибудь куста.

— Когда получили повестку, у вас было понимание, куда вы вообще идете?

— Мое мнение: люди, которые служили в армии, более-менее понимают, что там может произойти. Мы не понимали характер войны, чего на ней ожидать. Мы готовились к другому, конфликт не похож ни на что. О войне мы знали из рассказов наших старших ребят: отцы прошли Афган, старшие братья — Чечню. С их слов мы формировали картину боевых действий и уже на месте поняли, что все по-другому.

— А чем СВО отличается от Афгана и Чечни?

— Постоянно работают артиллерия, минометы, летают беспилотники. Как такового стрелкового боя крайне мало, в основном он бывает при штурме позиций. Старшие ребята рассказывают, что на той же чеченской войне не было артиллерии и минометов, а тут с утра до ночи работают гаубицы, «птички» (беспилотники — прим. ред.) Если ты высунул голову, по тебе не стреляют, а сразу прилетает в тебя снаряд. Все ранения здесь — это осколочные, пулевых очень мало.

— Вы были отдельной разведротой. Оснащение было получше, чем у других?

— Вначале оно у всех было одинаковым. Каски, бронежилеты, автоматы — всем выдали один и тот же набор с одного склада. Бойцов одели с головы до ног, особенно если сравнивать с парнями из других республик. В сравнении с ними у нас все было на высоте. Да так и осталось, чего греха таить. В Татарстане к этому вопросу подошли капитально, и ни один боец не остался без каски и бронежилета, у каждого было оружие, несколько комплектов одежды, обуви, перчаток. По оружию — выдавали штатные автоматы, снайперские винтовки, гранаты, если требовало того задание — гранатометы. В Казани нам выдали два дрона, куда без них.

И спасибо всем, кто занимался и продолжает заниматься гуманитарной помощью. Нам приходило столько вещей и еды! Приятно осознавать, что помогают все, от бабушек, которые вяжут носки и заканчивая уже серьезными организациями, которые привозили вещи коробками. Большую помощь оказывал союз десантников, через него родственники, друзья могут передать посылки близким. Поверьте, в зоне СВО это многого стоит.

Владислав Паймулин