От социализма и Христа ушли бесповоротно. Вымираем. Кто спасет?

Хорошее речение попалось мне, похоже очень на Александра Зиновьева:

«Самое страшное в развале СССР – не потеря территорий и имперского блеска. Мы потеряли целый мир, где человек был не животным, а главной ценностью. Мы жили, а не выживали. Строили будущее, а не распродавали настоящее. Сейчас нам пытаются доказать, что Союз был «отсталым», но именно там человек чувствовал себя личностью, а не бесправным источником всяких налогов и сборов!»

И пусть даже многое из названного бывало часто только на словах – от них все же нет-нет переходили к делу, и надежда перейти к нему однажды раз и навсегда жила у большинства, с чего и стали разрушать мешавший этому костяк. И кто в ту пору жил, наверняка вспомнит не один пример, как человек спешил на помощь человеку, как не тот, так другой начальник, не закрываясь наглухо проформой, выручал по существу, вытаскивал из переплета. Как и в милиции сидели далеко не сплошь «менты поганые», но могли по-людски войти в положение, помочь разобраться, приложить все силы, чтобы сыскать злого обидчика... И что тогда считалось самой нормой – сейчас стало самым невероятным исключением:

«У меня ребенок умирает, помогите довезти до больницы!» – взмолился отец малыша. Полицейский Андрей Е. включил сирену и велел гнать за ним. Он по громкоговорителю просил других водителей прижиматься к обочине и проскочил несколько перекрестков на красный. Девочка выжила, врачи сказали, что счет шел на минуты... СПАСИБО огромное! В России уже забыли, что оказание помощи населению – прямая обязанность полицейского. Помните об этом! Обращайтесь! Требуйте!»

Все ведь и впрямь привыкли видеть в полицейских одних лихоимцев – и не без оснований. Вот пара случаев последних лет из моей авто-практики. На московской улице тормозит полицейский и просит пройти в его Мерседес с чужими номерами, где предлагает подуть в его личную трубочку для «предварительной проверки». Мне тут же ясно все, как день: привез в Москву начальника, тот отпустил на пару часов – за которые этот и решил поднажиться. И говорю ему, что готов дуть только в официальную трубку, под протокол и с понятыми, а будет настаивать, сейчас на него составлю протокол. Он давай жалко извиняться, я только плюнул и ушел...

Другой случай: еду на дачу через Истру, вижу пост ДПС, миную, но скорость не превышаю, потому что впереди может быть еще один. А их дальше – целых пять! На последнем меня тормознули, полицейский спросил, куда я еду, попросил в ту же сторону подвезти. Я его спрашиваю: что это за чудо – пять постов подряд? И он мне запросто, без всякого жеманства отвечает: «Зарплату задержали – и разрешили всем полдня на трассе постоять: домой-то надо что-то принести»!

В таком именно духе и развернулся человек к человеку в системе, пришедшей на смену советской, которую даже не знаю, как назвать при бессменном властелине и каком-то феодальном принципе обогащения. То есть где наивысшее богатство несет не лучший труд – а близость к трону; ниже уровнем – ко всякому, как в истринской полиции, начальству. В этой формации, кстати и официально никак у нас не окрещенной, ушло что-то необходимое для жизни, уход чего и повлек наше нынешнее сокращение. Олицетворение же этой канувшей натуры я вижу в таком опять же связанном с дорогой эпизоде 90-х, еще хранивших то людское в людях.

Моя мама грохнулась на даче с лестницы на второй этаж, сломав руку в щепки. Я гнал в Склифосовского со скоростью 120 по встречке, вовсю сигналя и мигая фарами. Гаишники на перекрестках тормозили их жезлами другие машины, давая мне дорогу. Доехал минут за 40, молодой врач сделал немедленно, виртуозно и без копейки денег операцию, после которой за месяц все срослось бесследно. Сейчас такое даже не приснится!

Но как мы это все похоронили, выплеснули легкомысленно из купели вместе с застоявшейся там всякой лицемерной и экономически негодной мутью? Как это вернуть? Моральная надежда вся теперь на церковь, но то, что демонстрирует она, меня жестоко удручает, лишая всяческой надежды. Вот самый характерный ее нынешний почин:

«В РПЦ выступили против религиозных символов в названиях алкогольных напитков и предметов индивидуальной гигиены: «Душа монаха», «Исповедь грешницы», «Кроткая монашка». «Но мы хотим идти дальше, – сказала руководитель правового управления Московской патриархии игуменья Ксения. – Сейчас встает вопрос об изображениях куполов православных храмов в плакатах, объявлениях, рекламе, на банкнотах... На наш взгляд, это недопустимо»... А религиозной организации допустимо указывать властям светского государства, что допустимо, а что нет? Какие у нее на то есть полномочия?»

И дело тут даже не в этом, а в том, что все это мимо сути, одна пустая проформа, от подобного чему и сдох Союз. А что по существу?

Я знал одного религиозного дедка из вологодской глуши, который так умел убеждать в божественном, что я, убежденный атеист, пасовал перед ним, искренне им восхищаясь. Его вера была не во внешние признаки и догмы, а в суть, в то, что бог не урезает, а наполняет человека, его душу, дает ему хребет. Но сейчас такое в корне недопустимо, потому что в центре – служение кесарю и его любым починам, вплоть до военного, а не воспротивление, стопами Христа, тому злу, которое от царской власти неотлучно. Фальшь кругом, и царствие мамоны полное, которой, если посмотреть на облачение, кортежи и хоромы высших духовных лиц, куда Христа и на порог бы не пустили, и служит вон из кожи церковь. Верх взяло не его бунтарство против ключевых пороков рода человеческого как раболепие, стяжательство, ложь, ненависть, тяга к убийству и войне – а холуйство перед Иродом.

Атеистический Союз парадоксально был ближе к богу – его ныне убитым наполнением, кодексом строителя коммунизма и человечностью людей, тех же ментов. И если бог сдох, как и социализм, презрительно сегодня именуемый «совком» – в чем еще может быть спасение от нынешнего вымирания душой и телом, когда нас все больше теснят более сплоченные мигранты, а человеческий поступок глядится как немыслимое чудо, шок до глубины кишок? У меня на это не то что даже самого туманного ответа – и догадки нет...