Белое безмолвие

Проваливаясь в снегу, он спустился к застывшей речке, зашатался, поскользнувшись на льду. Он устал и выбился из сил; лицо выражало терпеливую покорность – след трехдневных лишений. Небо над ним было серое, без проблеска солнца.

Чулки, онучи, перчатки промокли; зипун и длинноухая меховая шапка приросли к телу. На плечах висела пустая поняга (каркасный рюкзак), дополнительно стянутая ремнями на груди. Ружья не было. Шел он, сгорбившись, низко нагнув голову и не поднимая глаз.

Зверолов уже не понимал, где находится север; пробираясь сквозь лес, он очень ослабел, и голова кружилась так, что временами перед глазами была пелена, и он ничего не видел. Борода, брови, ресницы покрылись инеем и сосульками.

С новой силой пробудился голод. Одного беляка из тех, что попались в силки, он освежевал и доел еще вчера, другими пришлось пожертвовать – он припрятал их на месте последнего ночлега, чем отвлек и задержал стаю волков, почуявших его след. Но все равно вой доносился все ближе из снежной пустыни. Собравшись с силами, он пошел дальше, терзаясь страхом умереть насильственной смертью.

Следов товарищей-охотников, от которых отбился, так и не встретил. Он взглянул на юг, с трудом соображая, что впереди лежит большое Кожозеро. А речка, по которой идет, называется Хозьюга. Понял, что совсем сбился с пути. Деревня находится далеко, и он один на многие версты.

С отчаянной решимостью двинулся вперед, прихрамывал и спотыкался, но не останавливался.

…Он очнулся от сильного треска. Понял, что лежит на льдине, которую унесет сейчас течением. Первая мысль была – вскочить и ринуться к берегу, но суставы словно заржавели, и согнуться или разогнуться стоило большого усилия воли. Его уносило в водный плен, последняя надежда уцелеть испарилась.    

– Господи, спаси, – прохрипел он. Это была отчаянная мольба человека, попавшего в беду. Первая за эти дни.

Льдина откололась и плыла в расширившееся устье реки. Очень медленно, преодолевая крайнюю слабость и оцепенение, он повернулся на другой бок.

Он увидел на берегу семейство оленей, которых чем-то кормил с руки человек. Зверолов поднял руку. Человек заприметил его, покачал головой.

Зверолов почувствовал, как его льдина, вопреки течению, движется к берегу. Сил удивляться не было. Но когда оказался рядом с берегом, как-то сумел перебраться из ледяного капкана на крутояр, однако рухнул обессиленно в снег.

– Заплутал, дитятко? – Перед ним стоял седобородый мужчина в одежде, похожей на монашескую. Олени уже разбежались. – Не отчаивайся, выведу. Тут и недалече до твоей деревни-то. Вставай, вставай. 

На рисунке: Преподобный Никодим Кожеозерский.

Зверолов сел, затем медленно, через силу, встал. Лицо монаха было знакомым, но он точно знал, что они не встречались ранее. Его одежда казалась легкой, а щеки странным образом даже не покраснели от мороза. Хотя седые усы и борода шевелились на ветру.

– Иди за мной, – сказал тот. – Оленья тропа узкая, не отставай. Молитвы знаешь?

– Господи… помилуй, – отозвался зверолов.

– Вот и славно. Только реки громче, чтобы я слышал, а то снова потеряешься.

Сколько шли, зверолов не знал, единственной мыслью было – держать взглядом спину незнакомца. Она то расплывалась перед глазами, то резко уходила в сторону.

– Господи, помилуй! – как мог громче хрипел он, сообщая, что идет, что жив. – Господи Иисусе Христе… спаси мя грешного.

Солнце светило в зените, когда спина провожатого остановилась.

– Гляди, пришли, – сказал тот, указывая на печной дым над заснеженными крышами домов.

Зверолов обрадованно поплелся вперед. Увидел, что из деревни к нему бегут, хотел поднять руку в приветствии, но рухнул, как срубленное дерево.

Когда открыл глаза, понял, что его несут на сделанных из веток носилках; туч на небе уже совсем не осталось.

– Очнулся! – раздались знакомые голоса. – Угораздило же тебя!

– А где старик? – через некоторое время произнес он.

– Какой еще старик? – озабоченно спросили его. Движение замедлилось, соседи оглядывались.

– Старец… оленевод… монах…

– Бредит, видать!

– Натерпелси…

– Ой, да, никак, батюшку Никодима кличет!

Его несли дальше, переговаривались. Кто-то вспомнил, что деды любят при случае рассказывать о жившем в этих краях святом отшельнике Никодиме. По его молитвам их братия, охотники-промысловики, не раз спасалась в тайге.

Измученное скитаниями тело болело, зверолов трясся на носилках. Он смотрел в синь неба, и его глаза улыбались, словно в ответ, а душа наполнялась жгучей волной благодарности.

Антон Гамм