Владимир Сухинин: «В момент первого штурма ты впервые видишь весь ад войны, который есть на самом деле»

Интервью с Владимиром Максимовичем Сухининым – участником СВО, бойцом ВВ МВД ДНР, санинструктором. В данный момент является начальником сектора гражданско-патриотического воспитания и добровольческой деятельности СПб ГБУ «Молодёжно-подростковый центр «Московский», а также специалистом Управления по работе с молодёжью СПбГУ, автором и руководителем молодёжного патриотического проекта «Общая память», помощником депутата Законодательного собрания Санкт-Петербурга Александра Александровича Малькевича. В соцсети «ВКонтакте» наш собеседник активно ведёт личную страницу.

— Здравствуйте, Владимир. Расскажите, пожалуйста, немного о себе.

— Меня зовут Сухинин Владимир Максимович. Я являюсь уроженцем Донбасса, добровольцем специальной военной операции, ветераном боевых действий. На данный момент являюсь начальником сектора гражданско-патриотического воспитания и добровольческой деятельности молодёжного центра «Московский» в Московском районе Санкт-Петербурга, также работаю в управлении по работе с молодёжью СПбГУ — Санкт-Петербургского государственного университета. И ещё по совместительству являюсь членом второго созыва Молодёжного Парламента при Законодательном Собрании Санкт-Петербурга — занимаюсь патриотической добровольческой деятельностью среди молодёжи, гражданскими вопросами и военно-патриотическим воспитанием.

— Вы родились в Донецке. Каким Вы помните город до конфликта? Как изменилась Ваша жизнь после 2014 года?

— Я родился в Донецке и помню этот город в любое время. Помню его любимым, достойным расцвета. Помню его самым красивым, ярким и тёплым местом. Но да, действительно, 2014 год выступил переломным моментом и с точки зрения визуального оформления города, и с точки зрения морально-ментального. До 2014 года я учился в гимназии №70 города Донецка. Мы изучали украинский и русский язык одинаково, и по количеству часов, и по отношению учителей к ученикам. То же самое было с уроками украинской и русской литературы. Никогда не было какого-либо притеснения. Все разговаривали и на русском, и на украинском языках, могли общаться и на том, и на том одновременно, никаких притеснений не было. Однако в 2014 году, в мае, я впервые услышал, как один из учителей в школе сказал мне: «Володимир, ти маєш спілкуватися на своєй рідной мове!» — «Владимир, ты должен общаться на своем родном языке!». А я этого не понял, потому что всегда своим родным языком считал русский. И я тогда обратился к отцу с вопросом: «Папа, какой мой родной язык?». Он мне сказал: «Твой родной язык — это тот язык, на котором ты видишь сны». Сны я видел, вижу и буду видеть на русском.

После этого разговора с учителем, через короткий промежуток времени, в мае 2014 года, я увидел, как самолет с украинской символикой на борту летит в небе, сбрасывает какую-то черную точку. И, как любой парень 12-13 лет, наблюдал за этим событием с особенным восхищением, не понимая, что происходит. Но когда почувствовал шум, ударную волну, когда люди начали падать — кто-то не мог встать, кто-то бежал, писк в ушах — я понял, что происходит что-то страшное и побежал домой. Там меня уже ждали мама с папой. Собственно, после 2014 года моя жизнь стала очень осторожной. Мы на несколько месяцев уехали сначала в Крым, потом на дачу под Мариуполь, где я пошёл в сентябре в школу. И первые слова директора в этой школе были: «И шоб нiяких новоросiв тут не було!». Думаю, перевод здесь не требуется. Спустя примерно 4 месяца я уже переехал в Донецк обратно — где-то в октябре 2014. Сначала я немножко поучился в центре города, там было более безопасно, в первой школе. А потом, с 2015-го года, после каникул, я уже втихаря от родителей ездил в свою школу, в 70-ю гимназию. По итогу в этой школе учился и её, соответственно, успешно окончил.

— Почему Вы выбрали историю и международные отношения для обучения? Как эти специальности повлияли на Ваше мировоззрение?

— Это хороший вопрос. Я, на самом деле, очень долго не знал, куда поступить. Мои родители – врачи, на тот момент моя сестра была студенткой медицинского лицея при университете имени Максима Горького. И я, конечно, думал о том, чтобы тоже пойти по стопам папы, мамы, старшей сестры — на медика. Долго думал. Честно говоря, в школе я был озорником, авантюристом. Не хулиганом, но… Хотя, наверное, всё-таки больше хулиганом. Когда пришёл час выбора, я в последние полгода начал активно готовиться к сдаче экзаменов по математике, истории и русскому языку, думал, куда же мне поступить. Отец мне порекомендовал попробовать поступить на международные отношения. У меня всегда получалось о чём-то договариваться у себя в районе — о каких-то вещах с ребятами, постоянно коммуницировали. Кроме того, у меня хорошие друзья тоже шли обучаться на исторический факультет, на направление «Международные отношения и внешняя политика». Так и выбрал, стал студентом.

Поступил изначально на контракт, спустя два года обучения за высокую успеваемость и активную общественную деятельность меня перевели на бюджетную форму обучения. Параллельно я заочно поступил в Донецкую академию управления, на факультет «Государственной службы и управления». Там обучался, совмещал — на очном обучении внешняя политика, на заочном обучении — внутренняя политика. Мне очень помогало всё это, одно в другом.

Не могу сказать, что эти специальности повлияли на моё мировоззрение, но обучение в рамках этих специальностей дало мне научную обоснованность тех фактов, на которых я сегодня базирую свою точку зрения касаемо и внешней, и внутренней политики, идеологии того, какую позицию занимать. Думаю, что международные отношения, госуправление – это «моя» сфера. Мне приятно находиться среди людей, которые этим занимаются и увлекаются этим. Мне всегда есть о чем поговорить, да и вообще у меня всегда есть то, о чём поговорить с людьми. Думаю, что та рекомендация папы и поддержка мамы сыграли свою роль. Родители очень чётко попали «в точку» в этом плане. Главное, что они не указывали, а предлагали. Это очень важный момент.

— Вы совмещали учёбу в двух вузах и общественную деятельность. Как Вам удавалось всё успевать? Что Вас мотивировало?

— Действительно, уже с первого курса я стал председателем профсоюзного бюро студентов исторического факультета Донецкого национального университета. Было очень трудно. Помню свою первую сессию, когда у меня была сессия на «Международке», сессия на «Госуправлении», плюс профбюро, общественная деятельность… Это же тоже не просто так! Нужно документы готовить, подготавливать списки ребят на повышенные стипендии, профвычеты, взносы, всё-всё. Это прям работа. И я помню, как был просто поражен от всего этого, поражен тем, что я, по факту, являлся последним звеном, от которого зависят многие действия следующих ребят. То есть, без каких-то моих документиков ребята не могут пойти дальше и получить какие-то вещи, которые им будут помогать в жизни. И плюс тут же — сессия, то, что мне очень нужно.

Я действительно на первой своей сессии и на «Госуправлении», и на «Международке» нахватал троек, потому что после школы вообще не понимал, в какой мир я окунулся. И вот эти первые сессии мне показали, что нужно тратить время на то, что нужно, а не на всякие гульки. Это был для меня жизненный урок, проверка на стойкость и мужество. Было трудно пережить все эти плохие оценки. Факт не в том, что оценки были плохие, а в том, что я признавал — я не подготовился, прохалтурил многие вещи. Тогда я ещё параллельно занимался музыкой — у меня среднее музыкальное образование по направлению «Ударные инструменты» — и у нас тоже были концерты. В общем, на меня неслась лавина всего, и мне нужно было чётко сесть, распределить — что, где, когда. Кстати, где-то в то время я и начал вести рукописные блокноты, которые веду по сей день. И без которых своей жизни в принципе не представляю. Большое спасибо, что в школе меня родители учили и заставляли вести дневник. Этот навык реально пригодился. Это один из основополагающих навыков стратегического планирования, которое сегодня приходится применять ежедневно.

Что меня мотивировало? Я не знаю. Просто стремление расти, развиваться, помогать людям, становиться лучше. Стремление соответствовать положению в обществе родителей, соответствовать фамилиям своих дедушек и прадедушек.

— Почему Вы решили пойти на фронт добровольцем в 2022 году? Какими были первые дни на передовой?

— Почему решил пойти на фронт добровольцем – потому, что кто, если не мы? Я помню утро 24 февраля 2022 года, когда мне отец позвонил, сказал, что нам нужно переговорить. Я тогда жил отдельно от родителей, с девушкой. Спускаюсь по лестнице и уже каким-то эмоциональным интеллектом понимаю, о чём сейчас будет разговор. Тем не менее, стараюсь не поддаваться эмоциям. Папа мне говорит, что решил уйти на фронт, а я ему отвечаю, что одного его не пущу. Папа мне сказал, что если я хочу покрасоваться, что с автоматом как с волшебной палкой хожу, перед девчонками, то мне там не место. А я как активный деятель общественной, молодёжной политики, был очень обижен таким мнением. У меня была четкая позиция, мы неоднократно ездили помогать пострадавшим от украинских обстрелов гражданам! В общем, для меня все было решено. Я сказал, что иду вместе с папой. Он меня не заставлял с ним идти, но и не отговаривал. Это было моё решение. Папа его принял, согласился со мной.

Об этом мы не сказали вообще никому из близких родственников. Поехали домой, собрали вещи. И стали военнослужащими на добровольной основе внутренних войск МВД ДНР, 3-й батальон оперативного назначения, 3-я рота оперативного назначения.

Какими были первые дни на передовой? Да страшными. И первые дни в части были непонятными, никто ничего не понимал. А на передовой, если мы уже говорим про тот момент, когда мы оказались на линии боевого соприкосновения, а это было чуть-чуть попозже – тоже страшно было. Не понимаешь, что происходит. Не понимаешь, где происходит. Тем не менее, очень быстро, как ни странно, адаптируешься под все эти условия. Понимаешь, что от тебя зависят жизни твоих пацанов, твоих ребят. Ты не можешь их не поддержать, и какую бы ты роль ни выполнял — должен выполнять её чётко. Наливаешь борщ — значит, наливаешь борщ чётко, вовремя и столько, сколько нужно. Штурмуешь здание — значит, штурмуешь со своими ребятами так, как надо — чётко, без всяких вопросов. Оказываешь первую помощь, заправляешь машины, работаешь на РЭБе — всё равно делаешь это чётко, с осознанием того, что мы все делаем общее дело, все стремимся к Победе. Поэтому — страшно, но ведь оно как — глаза боятся — руки делают. Так оно и было.

— Вы служили санинструктором. Какой самый трудный момент Вам запомнился? Были ли ситуации, когда Вы сомневались в своих силах, знаниях?

— Это такой вопрос, о котором можно разговаривать часами. Да, действительно, я был санитарным инструктором, а папа у меня был командиром нашей эвакуационной медицинской бригады.

С физической точки зрения — было трудно, когда у нас один за одним шли дежурства. Мы не спали нормально, не высыпались. Но это нормально — у всех так, все с этим сталкиваются. И тут каких-то неординарных историй не могу рассказать. Что надо было, то и делали.

По поводу психологии — всегда запоминается первый штурм. Это был посёлок Мирный, под Мариуполем. Тогда стояла задача освободить поселок, чтобы занять стратегическую высоту и начать освобождение завода имени Ильича. Это самое яркое воспоминание. Я не знаю, стоит ли раскрывать, почему первый штурм запоминается. Потому что ты впервые видишь весь ад войны, который есть на самом деле. Первый штурм — да, действительно сильно запомнился. Это ночь с 7 на 8 марта 2022 года.

Я помню, как папа ко мне в какой-то момент просто в агонии всей этой войны подползает и говорит, что главным нашим с ним сегодня действием будет преподнести подарок нашим девочкам, который будет выглядеть как символ нашей жизни. Ведь ночь с седьмого на восьмое марта, международный женский день — и нам надо выжить в подарок маме и сестре, которые остались дома. Правда, мама тогда была дома, в Донецке, а сестра тогда уже в Москве была с ребенком, с мужем.

Ещё с точки зрения психологических трудностей было очень страшно, когда мы чуть позже подходили к «Азовстали». Тогда шли окологородские бои, где противник использовал очень хитрую стратегию. Наших ребят сильно перебило. И мы их всех увозили в мешках, 200-х. Когда мы весь день этим занимались, вечером привезли последнюю партию, выложили их всех перед больницей, пунктом сортировки… Я отошёл в сторону, окинул всё это взглядом и увидел очень много погибших ребят, примерно своего возраста. У которых просто разворочены конечности. И я помню, как меня в этот момент чуть не охватила паническая атака. Папа это заметил, подошёл, прописал мне отцовского чапалаха хорошенького, в плечо лицом прижал и сказал – пойди, что-то там принеси, найди в машине. Что он там просил я уже не помню. И вот тогда – да, было очень трудно. Я очень сильно переживал, испугался.

По поводу сомнений в своих силах – не было там времени сомневаться. Понятно, что есть профессиональные медики, которые месяцами, годами, десятилетиями учатся на то, чтобы правильно оказывать первую помощь. Тактическая медицина, военная хирургия — это вообще отдельная история. Но когда ты понимаешь, что вот здесь и сейчас у тебя лежит парень, который истекает кровью — нет времени сомневаться. Ты просто берёшь и делаешь. Благо, что папа подучил, чем-то помог, подсказал. Обычно доводили ребят до отца, а отец уже с ними фактически работал, как профессиональный медик. Поэтому не могу сказать, что были моменты, когда я сомневался в своих силах и знаниях, но не потому, что были знания какого-то академического уровня в медицине, а потому, что дополнительно тратить энергию и ресурс на то, чтобы сомневаться — тупо не было ни сил, ни времени.

Продолжение на сайте