Русская Голгофа Зои Космодемьянской

История подвига, рассказанная заранее

В конце месяца на экраны выходит военно-патриотическая драма «Зоя», рассказывающая историю Зои Космодемьянской. Как водится, отечественное историческое кино случилось не просто так, а приуроченным к 80-летию трагической гибели молодой девушки. О ее подвиге все знают со школьной скамьи, но истории, показанные в российском кино, как известно — отдельный вид «искусства».

Вот и «Зоя» не лишена некоторых типичных штампов, но, как ни странно, выделяется на фоне того же «Сталинграда», «Т-34» и других картин, где враг туп и комичен, а свои всегда готовы броситься на амбразуру.

Несмотря на то, что боев и взрывов в кадре практически не происходит, фильм оставляет после себя сильное впечатление именно за счет построения сюжета, актерского таланта Анастасии Мишиной (и тут не про обнаженку) и невероятной жестокости некоторых сцен. Как воспитательная часть — это, конечно, провал. Но как самостоятельная единица в нашем кино, драма все-таки заслуживает внимания.

 Отбросив весь присущий подобным событиям пафос, звучащий о борьбе за правое дело и прочее, прочее, попробуем рассказать о фильме. Как есть.

Однозначно хороший ход съемочной группы и Российского военно-исторического общества, сыгравший на руку общей атмосфере, — устроить пресс-показ фильма на территории Музейного комплекса «Зоя». В двух шагах от того самого места, где с гордо поднятой головой приняла смерть первая девушка-герой Советского Союза. Здесь же, однако, кроется и вполне очевидный минус: предваряющая ленту экскурсия по музею напрочь заспойлерила не только известную всем, знакомым с нашей историей, концовку, но освежила в памяти вообще весь ход событий. Стало ли от этого скучнее смотреть? Взглянем фактам в глаза.

Снимать историческое сугубо развлекательное кино в России безумно сложно. Не поймут и не примут. Как не принял, пусть и проголосовавший рублем, но заворчавший зритель бондарчуковского «Сталинграда». Как встречали негативом каждый авторский домысел и допущение в недавнем «Т-34».

Здесь, к счастью, перегибов нет. Хоть некоторые параллели кажутся излишне прямолинейными. В попытках показать страдания совсем юной советской девчушки, еще вчера радовавшейся воздушности и легкости выпускного танца, а сегодня столкнувшейся лицом с покрытой струпьями рожей Войны, очень быстро считывается аллюзия на Христа. Финальная песня лишь подтверждает раскрывающуюся, как на ладони, задумку. Что ж, жертвенность советского народа в каждом ее проявлении вполне способна претендовать на такое сравнение, но перекос в эту сторону привносит в картину один существенный недостаток.

Очевидно, фильм с названием-именем будет в большей мере посвящен носительнице этого самого имени, но раскрытию всех остальных персонажей при этом посвящено преступно мало времени. Сопереживание не успевает рождаться к людям, которых мы видим лишь в качестве ширмы, прикрывающей все более ожесточающееся личико Космодемьянской от слишком быстрого развития. Вот только что она весело вскидывает голову в такт словам политрука о неизбежной сложности своего задания, а минуту спустя ожесточенно борется с последним проявлением женственности — прической, кромсая волосы тупыми ножничками. А еще через мгновенье слезы и первая боль, которую приносит война. Что же достается другим героям картины?

Все это время на заднем плане что-то происходит с другими персонажами, но их сюжетные линии лишь вьются змейкой вокруг основного стержня, который всем зрителям уже известен. Восхождение на жертвенную Голгофу, опошленную нацистами до криво сколоченной табуретки для деревенской виселицы. Этого ждет зритель. Но зрителю хочется еще и сопереживать проявляющим себя актерам. А их не хватает. Люди есть, но характеры за ними не успевают закрепиться, ведь главная тут — Зоя. И тогда в моменты, важные для этих персонажей, в груди попросту ничего не екает, ведь мысли все о Зое, все другие — статисты, лишь отвлекающие от сюжета. Должно ли так быть — судить не возьмусь.

Всю первую половину фильма ты вроде бы должен ощущать напряжение, нарастающее по мере приближения к жестокой кульминации. Но оно возникает очень мимолетно — война всегда происходит где-то за кадром. Сначала голосом Вячеслава Молотова, объявляющего о нападении Германии на СССР, потом — в разговорах соседок, судачащих о судьбах ушедших на фронт. Сценарий подводит Зою одновременно со зрителем к осознанию несправедливости этого: там, за горизонтом событий гибнут товарищи, а мы здесь, в ситцевом платьице среди хоть уже и заклеенных крест накрест газетами окон, но в сердце мирной жизни. Так нельзя.

А можно далеко не всем. На фронт стремился тогда весь советский народ. Для мальчишек допризывного возраста тогда было в порядке вещей приписать себе год-другой, но показывая именно такой эпизод, фильм спотыкается из-за ошибки кастинга.

Не поймите неправильно — Анастасия Мишина в свои 27 прекрасно справляется с ролью 18-летней девушки, достойной золотой звезды за свою непоколебимость. Но когда ее брата, младшего, как напоминает нам историческая сводка, 16-летнего Алексея играет стремящийся к тридцати Артем Курень, призванная быть сильной сцена рассыпается карточным домиком. Ну нет веры фразе «я себе еще год накину, и поеду воевать» от хоть и выглядящего молодо, но уже мужчины, а никак не мальчишки.

Впрочем, подобным грешит сейчас весь кинематограф, не рискуя давать на откуп тяжелые драматические роли чересчур юным актерам. А зря, если вспомнить пронизывающие насквозь глаза Алексея Кравченко, игравшего белорусского пацана Флёра в «Иди и смотри». Парень в те же 16 лет превращал каждую сцену со своим участием в такой калейдоскоп эмоций настоящего подростка, на глазах превращаемого войной в дряхлого старика, что хотелось рукоплескать. В «Зое» же мы видим умелую игру зрелых актеров, изображающих вчерашних мальчишек и девчонок, а это, увы не играет на руку главному посылу самой истории — жернова войны перемелют даже ребенка, набросив ему на шею взрослых испытаний.

И с момента, когда эта самая война выходит на авансцену, а «Зоя» превращается из прелюдии уже известного исхода в непосредственное ожидание развязки, все равно продолжаешь видеть взрослых актеров. Замерзающих, боящихся, рискующих и жертвующих всем, но взрослых.

Батальные сцены при всей их лаконичности (все же фильм не об этом) бодрят в хорошем смысле слова: перегибов, присущих советским фильмам о войне, здесь нет. Фрицы здесь не однобокие дурачки с автоматами, мажущие с трех метров, но также и не поголовные звери. Во враге видно человека: пока один со звериной ухмылкой выталкивает на мороз женщину с детьми, другой берет в плен там, где можно было бы пристрелить на месте.

Продолжая аллюзию на последние дни жизни Христа, невольно проводишь параллель между одним из допрашивающих Зою немцев и Понтием Пилатом — от требований все рассказать, через уговоры, враг предлагает девушке спасение, взамен на предательство своего народа... Сильный ход портит акцент на «страстях» — начиная от сцены мочащегося на будущий символ сопротивления целого государства фрица, заканчивая на акцентах в боли и страданиях. Пытки, избиения, глумящиеся над невинной, ненаказуемые стоят во главе каждого кадра. Все показано так по-настоящему, что в некоторых моментах становится не жалко, а мерзко. Да, так и было — члены съемочной группы прямо подтверждают, что с определенного момента сценарий превращает картину практически в документалку, но в силах режиссера и оператора в готовый материал расставить свои акценты.

Здесь они умещаются в истерзанный побоями комочек плоти, дрожащий от боли, но готовый выйти и взглянуть в глаза толпе, ожидающей вокруг виселицы. Но кровь и грязь, исчезающие точь в точь через библейскую сцену омовения, наконец уступают место главной идее Русской Голгофы. Ломаемая, но несломленная, девушка находит в себе силы всего одной фразой, брошенной в лицо своим палачам, доказать, что она настоящий герой. Герой без единого выстрела. И в этом ее сила. За весь свой путь Зоя не совершила ничего, что могло бы бросить тень на нее, как на человека, жаждущего мира. Невинно убиенная, она тем самым и всколыхнула девятый вал всенародного гнева, пусть и став в своей жертвенности всего лишь винтиком в движении пробуждающегося титана. Смерть, принятая с оружием в руках, достойно принимается современниками. Но куда сильнее смотрится прерванная жизнь, не запятнавшаяся ничем, кроме страданий.

Самый юный участник Ютландского сражения Первой Мировой войны — Джон Корнуэлл, который в свои 16 лет стал символом всего британского флота, всего лишь наводя так ни разу и не выстрелившую пушку своего дредноута. Он погиб, как погибла Зоя, с точки зрения логики мирного времени завершая жизнь бессмысленным поступком. Но во время войны такие эпизоды заставляют изумленного врага проронить: «Упрямые фанатики. Таких бы нам», с чего в итоге и начинается их поражение.

С этой точки зрения фильм удался. Но это не военное кино. Его философия лежит в стороне от разрывов снарядов и бросаний на амбразуру. Быть может, потому и уместно выходить в прокат не тесня блокбастеры с многомиллионными бюджетами и батальными сценами. За такое ему можно многое простить.

https://readovka.ru/news/67977