«В Советском Союзе я творил, а потом - творчески умирал..."

Виктория Лазич: «Георгий Данелия с горечью говорил мне: «В Советском Союзе я творил, а потом — творчески умирал..."

Знакомая режиссера рассказала об одном из откровенных разговоров с Георгием Николаевичем

Ушел из жизни режиссер Георгий Данелия. О самом откровенном признании мастера вспомнила его знакомая.

- Я общалась с Георгием Данелия. Он снял меня в эпизоде с Савелием Крамаровым в его фильме "Настя". Он написал книгу и поместил фотографию, где мы вместе с ним и Краморовым, с которым я дружила. А для съемок фильма Георгий Николаевич попросил мою шубу из песца, которая осталась в кадрах кино, потому что у них не было денег для дорогого реквизита. Вернул через месяц, — рассказала «КП» бывшая актриса, общественный деятель Виктория Лазич. – Знаю и о его душевной трагедии. Он переживал из-за смерти своего единственного сына, но это была личная трагедия. А трагедия его как мастера, как гения была иная. Он был гений, но он остался без работы! А ему хотелось работать, снимать, но он говорил мне: «Не снимаю, потому что у меня нет денег, просто ноль!».

Виктория Лазич и Савелий Крамаров на съемках фильма Данелии "Настя". Фото из личного архива

Данелия близко общался со вторым режиссером Марка Захарова Юсупом Данияловым, моим другом (Юсупа тоже уже нет в живых). И однажды, это было начало 2000-х годов — Данелия и Юсуп гостили у меня в ресторане. Был поздний вечер, мы сидели одни. Накануне Юсуп предлагал Данелии свой сценарий, очень хороший. И у них состоялся откровенный разговор. Данелия говорил: «Юсуп, ты что, не понимаешь, что сейчас никто не выделит финансов на кино. Денег критически нет. Значит, что получается – ты мне должен дать только такой сценарий, когда все можно снимать лишь в одном павильоне за копейки. Поставить три камеры ПТС (передвижная-телевизионная станция.- Ред.) и все… Потому что на копейки, которые выделяют сейчас, если даже мы найдем какое-то финансирование, мы можем снимать только в классический форме по типу «12 разгневанных мужчин», когда снимают в одном плане (одной комнате). Если ты найдешь форму, когда можно в одном месте снимать…». И вдруг Данелия заговорил с горечью, болью, словно была потребность выговориться: «Сейчас времена, когда я могу что-то снять, но страна категорически не выделяет деньги на кино. Это катастрофа. Нас просто режут! Мы стали не нужны…».

Он много говорил про то постперестроечное время, те 90-е «лихие годы», когда телестудии превратились в склады, профильно студии и павильоны не работали, киношники голодали, денег не было. И Данелия страшно переживал, он говорил, что у него есть такие задумки, проекты, но нет денег на реализацию! Этот переворот, который произошел, и то время, которое пришло, оно закрыло ему творческие возможности! У него были огромные планы, были великолепные сценарии. Но он всегда снимал по чесноку, по совести, когда это и разные натурные съемки, экспедиции, никакой халтуры, все от души, по полной. И на это обязательно должен быть бюджет.

Но когда пришло время, что рассчитывать уже надо было не на государство, которое в советские годы всегда выделяло определенную сумму на кино (и потом, после проката фильма по кинотеатрам страны, а сборы были колоссальные, все возвращалось в госказну), то теперь пошли спонсоры, непонятно кто, кто бы мог заплатить за фильм. А Данелия никогда не снимал фильмы под чей-то заказ.

Он говорил: «Я всегда снимал только то, что хочу, что мне близко». Обслуживать кого-то, чьи-то интересы он не хотел. И – остался без работы. И у него началась сильнейшая депрессия, просто колоссальная творческая депрессия. И он так замкнулся. Он был потерянный абсолютно, он говорил: «Куда мы катимся?! Я снял свои последние фильмы. И не потому, что я сдулся, и у меня нет творческого потенциала, сдулась та казна, которая выделялась для духовности, на хорошее кино. А эти всякие заказы, когда бандиты заказывают фильмы для себя. А такие предложения мне были, за очень большие деньги. Я так низко не хочу пасть. Я хочу, чтобы была хорошая драматургия, основа… Мне не стыдно ни за один свой фильм. И я не хочу испортить о себе память. А то, что сейчас снимают – это ширпотреб, дешевка. Я в этом участвовать не хочу».

А Юсуп Даниялов у него спрашивает: «Ну и что теперь нам-то делать?!». А Данелия ему говорит: «А ничего не делать… Умирать! Нам, художникам надо умирать, всё, наше время прошло. Творческих людей время закончено. Сейчас пришло время бездарностей, ширпотреба, невежества, которое мало что понимает в искусстве. Вот в этом невежестве я участвовать не буду. Я не буду снимать черт знает что. Но если ты мне принесешь глубокий сценарий на хороший фильм, то теперь он должен быть рассчитан на параметр одного павильона «за 5 копеек». Потому что мы денег с тобой не найдем. И еще наши голодные артисты должны согласиться на минимальный гонорар, потому что откуда сейчас все брать?!».

Данелия говорил, а у самого увлажнились глаза. Он страшно переживал. И я слушала этот его монолог, и мне было так его жаль Это был такой его трагический монолог. Я уже тогда понимала, что напротив меня сидит гений, который плачет, у него мокрые глаза. И он говорил: «Как горько, что мы так пали. Куда мы катимся… Мы превратились в нищих… Мне жаль, что я дожил до этих день». И я вот видела такое страшное состояние человека такого формата, который оставил в истории России самые лучшие фильмы! И он говорил твердо: «Я знаю, мое время закончено». Юсуп его пытался урезонить, мол, Гия, ну как же, давай бороться, что же нам делать? Он вздыхал: «Теперь нам – умирать… Мы не нужны никому. Все, страна в нас не нуждается. Бюджет для нас больше не выделяет. Мы должны сами искать себе деньги. А я не могу ходить и попрошайничать. Или я что должен – чтобы снять фильм, заложить свою квартиру, заложить свою почку? А я ведь старый человек, я не могу свою почку заложить – ее никто не купит!».

Понимаете, это были его слова! Я слушала, и это для меня была просто катастрофа! Это была страшная правда! Я была свидетелем этого откровения и такой исповеди огромной Мастера. Это была исповедь абсолютно неординарного художника, которому у нас на свете нет равных! Он тогда своим откровением меня до слез довел, я просто была в ужасе от услышанного.

Вот в каком состоянии жил такой большой Мастер. А он жил именно в этом состоянии страшной депрессии. Он говорил: «Я не нужен больше, не нужен». И это правда! Кто бы сейчас что ни говорил о том, как был нужен Данелия – но правда была в его словах! Да, в советские годы он снял великолепные фильмы, бюджет оплачивало государство. Да, была цензура. И многое приходилось вырезать и прочее. Но мастер творил! А в постперестроечное время его поставили в условия, что он должен сам искать денег. И он дико страдал! И никто, чтобы сейчас ни говорили, не дал ему никакого бюджета! Никто не сказал, мол, давай, я выделяю деньги. Знаю, что на Никиту Михалкова в постсоветской России иногда шел госбюджет, но на Данелию – категорически ничего не шло. И я слышала исповедь правдивую творца о том, что его время закончено, а время невежеств началось. И он говорил: »Я в этом времени участвовать не хочу – не хочу порочить свое имя. Я хочу остаться в памяти моих единомышленников как честный человек». И посмотрите, где фильмы его после 2005 года? Не было их. И не потому, что Данелия не мог снимать, он мог, просто не было денег. Ему не повезло со временем. Почему такой творческий провал? Данелия был гением. И вот гений оказался без работы! Оказался без творчества, имея большой потенциал.

И он мне сказал: «Я когда умру физически, это будет другая смерть. А я уже умираю, творчески. Потому что меня это все подкосило». Это было ужасно, и страшно.

Так что его судьба очень грустная. Чем больше человеку лет, тем больше у него опыта. А когда нет денег, и что делать? Сплошное уныние. Он жил последние годы в депрессии и унынии. Да, иногда радовали, возможно, близкие, его не забывали. Но он был мастер, и ему хотелось творить! Но он грустил и понимал, что его судьба, как великого режиссера закончена не потому, что он не может снимать, а ему не на что снимать. Он хотел работать, а на что работать?

И он говорил, что это трагедия многих советских художников, которые не научились «прогибаться», приспосабливаться к переменчивым условиям.

И он говорил, что потом, через 20-30 лет все будут говорить об упущенном времени, что как жаль, что были такие потерянные «90-е» и так далее.

Он говорил: «У нас будет покаяние, безусловно. Это будет великое покаяние, но его я не застану».

Те 90-е годы – это был мир, в котором не было место гениям. Это было время «поющих трусов» и так далее, но не Данелии. Это не его время было… И он понимал, что стал не нужен. И в этом была его основная душевная боль. Он не был парализован, физически немощь. Нет, он был готов работать, но на что – не было денег!

Он нам умный вещь сказал и никто не обиделсяФото: фотохроника ТАСС.

- Но у него последняя жена была такая пробивная!

- Ну хоть тысячу раз будь пробивной, а где взять крупный бюджет, если не выделялись деньги?! Да, были друзья именитые. Но у каждого ведь своя рубаха ближе к телу. Тот же Никита Михалков – да, он ближе к власти, и он конкурент. А между художниками всегда существует конкуренция. Есть фильмы мастера Никиты Михалкова и мастера Георгия Данелия. Ну и сравните. Это разные школы, мировосприятие, драматургия. Кто кому будет помогать? Кто будет от себя отрывать и давать ему? Это нереально просто. Этого не существует. Художник хочет быть в одном экземпляре, один, а не быть вдвоем… Могли говорить: «Поможем деньгами на лекарства» — это да. А чтобы "давай выделим деньги на работу" — нет.

Многие советские художники перестали снимать из-за отсутствия финансирования. Они говорили, что нам ничего не предлагается… И Данелия многие постперестроечные годы жил в грусти без любимой работы. И это была его творческая трагедия. Время уничтожило его. Он говорил: «Я творчески умер…». И у меня сердце болело о его судьбе. Потому что я считала, что он не заслужил такого забвения и такого полного бездействия. Подчеркиваю, ему никто не давал бюджет на его фильмы. И он об этом говорил открыто! Он мне говорил: «У меня просто ноль, нет денег, вот поэтому я и не снимаю». И это была его боль.

А сейчас будут приходить на поминки отовсюду и говорить громкие слова. Но когда надо было дать ему работу – никого рядом не было. И никто ему эту работу не давал. А он хотел работать. ОН ведь жил своей любимой работой. И без нее — умирал... Да, он был гений. И сейчас тоже все об этом будут говорить. Но поздно! Надо было хотя бы лет 15 назад предложить ему работу, дать возможность… Сейчас будут говорить. Но это слова-слова. А действий, чтобы помочь ему – было ноль. Человек умирал от уныния, от безысходности, от депрессии и понимал, что его творчество больше не нужно. Как уходят гении – они уходят в безмолвии, забытые. А потом на похоронах все кричат, какой он гений. Все надо вовремя делать в этой жизни и помнить людей, участвовать в их судьбе не тогда, когда они уже уходят на тот свет.