Андреас-Алекс Кальтенберг. Хищные дети века (перепост)

Уже с десяток лет бродит по общественной мысли и даже общественным эмоциям одно подозрение. Это подозрение, что несчастную бывшую УССР и её население, соответственно, ― всех этих русских, украинцев, евреев, греков, болгар, крымских татар и так далее ― превратили в полигон для проведения колоссального эксперимента.

Левые журналисты вроде О. Ясинского или А. Манчука не раз сравнивали экс-УССР с Чили 1970-х годов, намекая, что как в Чили были обкатаны социальные и экономические реформы 1980-х ― 2000-х, так и сейчас обкатываются политические, медийные, социально-психологические, экономические технологии будущего для всего глобального мира.

В этом смысле повторю уже однажды произнесенную мною мысль в одной из статей: «Все буде Україна» ― это страшное обещание нанести добро и причинить счастье остальному миру. И прежде всего, между прочим, его наиболее «цивилизованной» части. Цивилизованной в кавычках, потому что роль этого лживого слова ещё ждёт своего разбора, и, может быть, мы до него ещё доберёмся.

Так вот, одной из этих технологий является технология, подмеченная ещё историками Третьего рейха. Это технология, позволяющая устанавливать абсолютное подчинение ― такое подчинение, что концлагерь покажется санаторием. Технология, порождающая холуйское, радостное, сладострастное преклонение жертвы перед собственным истязателем. Технология, лишающая недовольных малейших шансов на сопротивление. Технология, в конце концов, позволяющая сделать что угодно привлекательным, что угодно ― осуждаемым, что угодно ― запретным, что угодно ― популярным.

Эта технология зарождалась, как и многие другие, как случайная находка. Или, если быть точнее, как подражание природе, которая сама породила немало подсказок для человека ― как хороших, так и плохих подсказок. Можно с зуба бобра срисовать идею самозатачивающегося ножа, и это сэкономит кучу усилий и времени хорошим людям, а можно, понаблюдав за смертью соплеменника после съеденной ягоды, подсунуть такую же ягодку вождю, и это породит целую технологию смены власти под названием «отравление».

Явление героя. Итак, неизвестный погрозил пальцем и прошептал: «Тсс!»

Так вот, ещё в начале ХХ века было замечено, что в мир приходит угрожающий и непонятный человек. Человек, которого называли по-разному: массовый человек, инфантильный человек, «функциональный идиот», «процедурный идиот», «человек-масса», «будничная душа»…

«Горе! Приближается время, когда человек не родит больше звезды. Горе! Приближается время самого презренного человека, который уже не может презирать самого себя... Земля стала маленькой, и по ней прыгает последний человек, делающий всё маленьким... “Счастье найдено нами”, ― говорят последние люди, и моргают. Они покинули страны, где было холодно жить: ибо им необходимо тепло. Также любят они соседа и жмутся к нему: ибо им необходимо тепло. ...От времени до времени немного яду: это вызывает приятные сны. А в конце побольше яду, чтобы приятно умереть. Они еще трудятся, ибо труд ― развлечение. Но они заботятся, чтобы развлечение не утомляло их. …Нет пастуха, одно лишь стадо! Каждый желает равенства, все равны: кто чувствует иначе, тот добровольно идет в сумасшедший дом. “Прежде весь мир был сумасшедшим”, ― говорят самые умные из них и моргают. Все умны и знают всё, что было; так что можно смеяться без конца. Они еще ссорятся, но скоро мирятся ― иначе это расстраивало бы желудок. У них есть свое удовольствьице для дня и свое удовольствьице для ночи; но здоровье ― выше всего. “Счастье найдено нами”, ― говорят последние люди и моргают».

Извините за обширную цитату, но как из этой поэзии выбросишь строфы?

Теперь это особенно ярко воплощено. Человек-подросток, человек-ребёнок, человек-Вельзевул ― вот кто готов отказаться от реальности во время приятного сна, вот кто готов отказаться от звёзд ради стада, вот кто мнит себя центром вселенной и считает, что знает всё. Человек, которого мы будем называть инфантильным фашистом ― инфаштилом.

Мы привыкли видеть в детях и подростках источник радости и света, «цветы жизни» и «наше будущее». И это всё действительно так, но лишь до тех пор, пока эти дети и подростки находятся в своей нише в обществе, на своём месте, в своих палатах и со своими пенатами. Но как только они выбегают оттуда торжествующей стаей ― мир переживает очередной набег варваров. И бывшая УССР в этом смысле ― слишком хорошая иллюстрация, чтобы отвернуться от неё. Потому что без этого понимания все усилия по приведению её в чувство пропадут втуне.

Полмиллиона квадратных километров действительно переполнены ордами варваров. Не наш нынешний вопрос их происхождения, их связи с капиталистическим укладом жизни, с украинскими олигархами. Нам важнее набор свойств этих орд ― то, с чем мы имеем дело прямо здесь и сейчас.

И вот эти-то свойства, которые в единичном экземпляре вызывают умиление и восторг непосредственностью ребёнка, в массе и в исполнении взрослых оказываются совсем другими. А уж если эту массу снабдить железом и орудиями действия, то получается апокалипсис в одной отдельно взятой стране ― нашествие инфаштилов.

Потому что на самом деле эти свойства лежат в том числе в основе фашистского мировоззрения. Отсюда не следует, конечно же, что любой подросток фашист. Зато отсюда следует, что любое фашистское общество будет использовать именно эти свойства и построенные на них механизмы.

Мы маленькие дети, нам хочется гулять: как подросток видит мир

Это, начнём наше изложение с такого пункта, стайность. Потому что здесь у фашизма любовь с интересом, здесь у него лежбище. Ощущение стаи, массового волчьего воя (недаром эстетика фашизма пропитана образом волка), стайной силы и неистребимости ― это то, что сопровождает любую фотографию факельцуга, любое видео массовых скачек на майданах, любое чтение интернет-дискуссий с участием инфаштилов. Стая и пучок ― между ними ведь совсем мало различий. Пучок, фасция ― это та же стая, которую направили в нужную вождю сторону.

А вот с направлением интересно. Потому что одним из свойств подросткового мышления является нигилизм. И казалось бы, какие тут могут быть общие направления, да ещё и массово принятые? А ведь действительно: превращение бывшей развитой соцреспублики в стаю инфаштилов треть века сопровождалось нигилистическим отрицанием всех взрослых достижений. Вся взрослая сложность, все многосотлетние или даже тысячелетние достижения цивилизации были выброшены из окон под ноги марширующих неучей. Нога, попирающая человеческое лицо, ― это не только образ будущего у Оруэлла. И ничего социалистического (даже в смысле ангсоца) в таком будущем нету. Нога, поставленная на памятник или на книгу, ― это вполне наш мир.

Такой нигилизм не только попирает все достижения предыдущих столетий ― откуда, собственно, и растёт ненависть хищных детей к христианству, например. Он ещё и нуждается в однозначности и одномерности мира, в котором живут инфаштилы. Злобный юнец парадоксально сочетает нигилизм в отношении братских могил и золотых куполов с одномерным, однозначным пониманием самых сложных вопросов жизни человечества. Добро и зло, истина и ложь, обида и прощение, человечное и бесчеловечное, свобода и равенство ― всё это в изложении самоуверенного тинейджера всегда сводится к одному и тому же. Вопрос только в том, чтобы найти это «одно и то же».

Собственно, оно и формирует одномерность его мира. Вот почему далеко не каждый отрок становится фашистом, ведь в эту одномерность нужно успеть засунуть нужный магнит, чтобы «правильно» поляризовать. А ещё вот почему взросление сразу наносит серию ударов по инфаштилизму. Потому что распадается эта самая одномерность.

Частным, но крайне важным для понимания мира инфаштилов случаем одномерности является моноиерархичность человеческих отношений в их мире. Они живут в одной-единственной иерархии. Хороший ― это и умный, и красивый, и правильный, и честный. Это взрослый может различать человеческие отношения и профессиональные, денежные обязательства и моральные. В глазах подростка главарь его шайки ― это моральный авторитет, это гуру, это сутенёр в денежном смысле и феодал ― в смысле власти и насилия.

Такой плоский мир был бы невозможен, если бы из картины мира инфаштила не удалили (или не допустили туда, что одно и то же) будущее. Отсутствие осознания будущего ― это залог безответственности и чувства всемогущества. Взрослые никогда не понимают, почему подросток, умный в решении алгебраических уравнений и классификации персонажей аниме, не может просчитать буквально на два-три шага многие свои действия. А он не «не может»: он даже не знает о необходимости это просчитывать. И инфаштильная пропаганда всегда использует это на полную. Полнокровное (или даже чрезмерное) проживание сегодняшнего момента ― вот на чём всегда основана фашистская пропаганда. Вот почему разоблачения фейков в таких случаях не работает. Временной горизонт подростка составляет едва ли один день. Временной горизонт взбесившегося лавочника ― вряд ли больше.

Хватит, устал я от этой обузы: как подросток говорит

Всё это полируется и компенсируется запредельной эмоциональностью (о некоторых технологиях культивации эмоциональности мы уже писали в одной из предыдущих статей). Взрослый человек не может тратить столько эмоций: у него слишком глубокое прошлое и слишком обширное будущее, он вынужден экономить себя. А вот подросток ― совершенно другое дело: любить так любить, ненавидеть так ненавидеть. Однако, конечно, примат эмоций у юных приматов не так страшен, как эмоции приматов с железом в руках.

Одномерность и эмоциональность не дают никуда уйти от категоричности сознания. «Хватит!», «Надоело!», «Перемен!», «Всех долой!», «Всем позор!» ― вот типичные лозунги подростка. Это всё юношеский максимализм, с усталостью закатывают глаза взрослые люди. Однако этот юношеский максимализм может переходить в ужасающие формы в «правильно» поляризованном сознании. Но ведь и наоборот, правда? Размагниченное сознание нуждается прежде всего в том, чтобы дать понять, что предыдущая закостеневшая картина мира была не только чрезмерно категоричной, но и ложной. Кстати, поэтому же последовательность действий должна быть именно такой: сначала размагнитить (а для этого сначала удалить магнит) и лишь потом разрушить картину мира. Иное невозможно.

Своеобразным парадоксом тут будет тот факт, что такая категоричность порождает и противоположную особенность, а именно лёгкость преодоления любой этики. Казалось бы, мораль категоричнее чего угодно. Но именно мораль оказывается первой жертвой подросткового максимализма и нигилизма ― и фашистского взгляда на мир. Фашизм тут действует как СПИД на организм человека. Он прежде всего убивает моральный иммунитет к страшным вирусам человеконенавистничества, расчеловечивания, радикализма, нежелания слышать другого человека.

Ведь и к этому ― а именно к отрицанию чужой точки зрения ― подросток очень склонен. В фашистском же мировоззрении это отрицание достигает своей кульминации, своего tutti fortissimo. И точно так же, как в подростковой банде нельзя «просто остаться в стороне», не превратившись в изгоя, так и в тоталитарном фашистском обществе нельзя остаться в стороне и промолчать. Даже такого клочка свободы фашизм не оставляет инакомыслящему; да ладно инакомыслящему ― достаточно хотя бы просто мыслящему. Молчание уже рассматривается как выраженная точка зрения. А она, как мы уже выяснили, запрещена. Она должна быть всеобщей и общепринятой.

Но в таком мире очень сложно жить, особенно если точка зрения формулируется сложно. Отсюда ― примитивность мышления. Трудно ошибиться в определении своего или чужого, если «правильные ответы» сводятся к двум-трём-четырём ключевым словам. Никакие полутона и обертоны в таком примитивном мире невозможны. Вопрос «Чей Крым?» восемь лет на территории бывшей УССР не предполагал вариантов ответа «Божий» (к которому пытался прибегать тот же А. Усик, уже забывший про все свои унижения) или, например, «крымчан». Он не предполагал глубокого знания истории, упоминания Кючук-Кайнарджи или Никиты Сергеевича Хрущёва, знания о существовании Тьмутараканского княжества или княжества Феодоро. Зачем? В примитивном категоричном мышлении это всё угрозы, это всё отсветы чужого и опасного, это всё эхо самостоятельного мышления и сомнения.

А я говорю, покинуть скорее хочу я парту! (как подросток действует)

А поскольку такие примитивность, линейность и категоричность не могут обратиться к сложной логике и риторике, выработанной человечеством за тысячелетия, то в инфаштильном мышлении господствует культ силы. Если нас больше и мы можем бросить тех, кого меньше, в мусорную урну или загнать в здание и поджечь его ― значит мы правы. Если наш вожак способен избить кого угодно ― значит его слова про демократию или про свободу являются истиной. Если я-сегодняшний могу безнаказанно ударить в лицо вот этого старого валенка (или совка? или ватника? да неважно) ― значит я прав. Как и неважно, что именно в том числе в моей жизни оплачено его трудом и его кровью, кем был я-вчерашний этому старому валенку. Сила ― это всё.

Такой культ силы, возведённый в абсолют (мы же помним про моноиерархичность, правда?) порождает предельное, неописуемое неуважение к достоянию всего общества. Подумаешь, какие-то там сотни людей мечтали, проектировали, выплавляли металл, лепили памятник. Порча! Разрисовка! Граффити! Самовыражение! Подумаешь, кто-то там строил заводы, клал на них жизни, снимал про них фильмы. Арт-пространства! Долой совковую индустрию! Опенспейсы! Подумаешь, кто-то там писал книги, страдал, творил поэзию, редактировал, набирал из примитивных свинцовых буков гранки. Тик-токи! Клипы! Книги ― в кафешки для интуражу и антэрьеру! Вот что важно для бездумного и безумного инфаштила. И это же ― как удивительно! ― важно и для взбесившегося лавочника.

Вот откуда берётся запредельный, бесчеловечный, находящийся по ту сторону добра и зла, разумного и безумного цинизм, вечные шутливость и шуточность поведения инфаштила. Серьёзность ― вечный враг подростка. «А что такого?» ― вот последний довод подростка. Ну, конечно, кроме «А меня за что?». Серьёзно относиться к истории? Серьёзно относиться к другому человеку и его правам? Серьёзно относиться к драме и трагедии? Ну, разве что гуру и вожак объявит это важным. И то подросток, припав на одно колено, будет давиться хохотом и снимать про себя тик-ток, переживая это как увлекательное приключение.

И даже когда реальность его настигает, подросток не возвращает себе серьёзность. Потому что серьёзности нужно учиться, и учиться долго. Осознавать, что некоторые действия и слова влекут за собой ответственность. Сталкиваться со сдачей, полученной от окружающего мира. Но это уже о лекарствах, о них позже.

Другим следствием этого неуважения к достоянию общества является низвержение приличий, которым люди долго учатся и посредством которых взаимно приспосабливаются. Инфаштил рассматривает публичное хамство как доблесть и силу; публичный мат ― как раскованность и свободу; публичную невоспитанность ― как честность и прямоту. Ничего более символичного, чем небритая кепка Арахамии, мы тут не получали в подарок за последние месяцы. Подросток пыжится и петушится, бравирует своими гасконадами и хорохорится, заносится и варначится даже перед лицом взрослого, которому это уже давно надоело. Он даже не осознаёт ― потому что не может! ― что такое поведение вызывает не страх, а отвращение и омерзение.

А мы не хотим шагать: как подросток живёт

Ведь инфаштил всегда живёт в крепко въевшейся ненависти к более или менее всем авторитетам и зачастую в презрении к старшему поколению. Если фашизм первой половины ХХ века отличался углубленным вниманием к прошлому, истории, философии, культуре, то в начале XXI века мы имеем дело с совершенно другим в сущности своей явлением. Отсюда, собственно, берётся и ненавистническое отрицание собственных родителей и дедов, и презрение к жизни собственных сограждан (которых, по идее, как раз сторонник «национализма» должен беречь как зеницу ока), и готовность переписывать историю собственной страны хоть каждый год при появлении очередного союзника. Франция, Швеция, США, Турция, Польша, Англия, Германия ― все эти страны могли бы рассказать за последние годы, как ощущается липкое приставание стремительно коричневеющего зомби, набивающегося в родственники. И каждый раз история переписывалась, выпячивалось «полезное сейчас», замалчивалось «ненужное». Без массы инфаштилов, воспитанной в презрении и ненависти к авторитетам, к прошлому, к истории, подобное лавирование просто невозможно.

Эта ненависть проявляется в попытках ниспровержения героев прошлого и вознесении собственных героев ― от «героев майдана» до «героев АТО». Она проявляется в ядовитом смехе над всем важным и ценным для собственных родителей. Она проявляется в жгучей ярости уничтожения памятников и переименования улиц, переписывания учебников и сжигания книг, смены репертуаров театров и учебных программ школ и вузов.

Эта ненависть, в конце концов, перерастает в куда более неистовое чувство подростка ― это ненависть к любому священному (о чём на примере праздников мы тоже уже писали). Всё священное должно быть уничтожено, ведь we don’t need no education. В самом деле, teacher, leave them kids alone! Дети уничтожат не только дорогу, ведущую к храму, но и сам храм. Храм как безмолвный памятник его создателям ― и храм как носитель священного для многих людей. И вообще храм как идею. На такой почве отлично приживается разнообразное раскольничество, сатанизм, мания надругательств и святотатств, демонстративных издевательств над чужими убеждениями и верой.

Ведь нет и не может быть для подростка выше идеи, чем его свобода. Педалирование своей свободы ― это главный троп в общении, это единственная возможная имприматура в исполнении подростка. Ради своей свободы он готов не только ограничить чужую свободу, но и уничтожить любого другого человека, которого он считает покусившимся на неё. «Мы имеем право вступить в НАТО, и нам всё равно, что думают соседи» ― знакомая история, правда? Ну в самом деле, вот захочу я у себя на дачном участке держать тигра ― это ведь моё право, при чём тут соседи, мораль и законы? «Я должен иметь право говорить на украинском языке везде, где захочу: хоть в Молдавии, хоть в Германии» ― как это актуально, разве нет?

Свихнувшиеся на идее свободы становятся рабами этой свободы, чем, кстати, благополучно пользуется либеральная идеология, о смычке которой с фашистскими образами действия и мысли мы уже писали. Но не менее важно и то, что именно это либеробешенство порождает не только бравирование своей свободой в устной речи в виде злоупотребления обсценной лексикой, но и акцентированность на сексуальности. Мало кто проигнорировал тот факт, что и тексты инфаштилов, и их образы, и их мышление «завязаны» на физиологии ниже пояса. Тут и угрозы оскопления политических и военных противников, и лейтмотив фекально-уринальной тематики, и орально-сексуальная лихорадка даже в выступлениях женщин-инфаштилок, и метафоры своей победы в виде активной позиции в гомосексуальном акте. Такая акцентированность на сексуальности является для кого-то сигналом проблем в реальной жизни (что вынуждает, собственно, компенсировать в виртуальной и вербальной активности), но для кого-то ― и демонстрацией неспособности выражать свои мысли, свои чувства и аффекты, свои соображения и размышления иначе.

Слуги верные повелителя мух: а если подростков много?

Другим проявлением этого либеробешенства ― уже в случае сбивания инфаштилов в стаи ― является криминальность поведения таких групп и стай. Криминальность подразумевает и выработку собственной фени, на которой нужно ботать, чтобы проканать за своего, и радикальное извращение самых высоких понятий, таких как порядочность, благородство, честность, ответственность, и некоторая эзотеричность (ведь криминальность даёт возможность стать «своим» далеко не для каждого), и распространение татуировок (и вообще разрушение собственного облика в пользу криминальности становится особой доблестью), и собственный фольклор, и особые жесты, и образ жизни… Да много что.

Одним из таких ― одновременно инфантильных, фашистских и криминальных ― «много что» является такой любимый способ поведения инфаштилов, как травля. Давно уже замечено, что инфаштилы, как и их сателлиты либералы, перемещаются стаями. Они индивидуальной разумной дискуссии предпочитают заливистую, крикливую, эмоциональную травлю. Эта травля ими осуществляется в интернет-дискуссиях, в уличных встречах, в «интеллектуальных беседах». Именно поэтому «аргумент бандерлогов» («нас много, мы все так говорим ― значит это правда») является их излюбленным.

Вот почему самым страшным инфаштилизм становится, когда он распространяется на большие массы людей, заражая всех ― от чиновников до учителей, от журналистов до политиков.

Потому что в больших массах он порождает страшные эффекты. На месте сложного, разноцветного общества оказывается однородная серая толпа. Ну а туда, где серые, как известно, рано или поздно приходят и чёрные, и коричневые. О толпе писать бессмысленно: классиками о ней написано слишком много. Именно толпа порождает инфаштильное чувство безнаказанности, ощущение своего бессмертия, и здесь толпа ничем не лучше того самого первитина. Именно толпа порождает инфаштильную жестокость, и здесь толпа ничем не лучше того самого кошмарного вируса булычёвского «лилового шара». Именно толпа порождает полное отсутствие эмпатии, и здесь толпа ничем не лучше замятинских Колоколов.

Эти свойства толпы давно уже известны. А вот замещение реальности символами ― это нечто новое, что не было раньше, пожалуй, широко замечено. Озверевшая стая инфаштилов с животным рыком вцепляется в образы, символы, заботливо подсунутые её глазам и ушам специально обученными людьми, и в этот момент ей плевать на реальность. Известная старая шутка «представляю, что у москалей творится» тут лишь отчасти оказывается шуткой. Символ застит глаза.

Похмелье праздника непослушания

Но любой праздник, любая праздность заканчивается. Праздник непослушания, как пророчил Сергей Михалков, ― тоже. Праздник непослушания в масштабах целого общества, государства площадью в полмиллиона квадратных километров ― даже он.

И вот тут начинаются вопросы: и что дальше? Как возвращать человеческий и божий образ озверевшим стаям инфаштилов?

Да ведь, собственно, всё уже описано. В классике мировой педагогики, в мемуарах советских педагогов 1920-х годов. Резцов у скульпторов человека немало, и они разнообразны.

Это уничтожение принципа стайности. Возвращение индивидуальности. Причём индивидуальности во всём. Индивидуальности поведения, индивидуальности решения, индивидуальности мышления, индивидуальности говорения, индивидуальности ответственности

Это коллектив. Не стая, а именно коллектив. В коллективе, в отличие от стаи, всегда есть общность целей, есть сложная внутренняя структура, есть разноцветье мнений, есть подконтрольность и ответственность, есть общая деятельность, есть место для индивидуальности ― короче говоря, коллектив находится в реальности, в отличие от инфаштильной стаи.

Это ответственность и наказание. Ответственность, соразмерная поступку, и наказание, неминуемо следующее из ответственности. «Идейность», «ценности майдана», «евроинтеграционные устремления», «патриотизм», «нация понад усе» ― ничто из этого не должно быть оправданием. Взросление приходит вместе с осознанием связи между своими поступками и их последствиями. Фашизм изживается вместе с безответственностью насилия. Большой знаток психологии фашистов Эрнест Хемингуэй, помнится, так и рекомендовал: сначала крепко избить фашиста, а уже потом начинать ему втолковывать основы морали.

Это самоуправление. Автономия, если хотите. Отъятие от заранее всё решившей пропаганды и супергероев, которые точно всех победят. От тех, кто обязательно придет и порядок наведет, и от тех, кто нам даст деньги и кредиты, оружие и международную поддержку. Это принуждение к самостоятельному мышлению. Это больно и тяжело, но это неизбежно.

Это труд и заработок. Не кредиты и бешеные бабки, отпилы и раскаты, а именно труд и заработок. Бездельные псевдовенские кафе и силиконовые симуляторы реальности в виде опенспейсов и лофтов, в которых томно обсуждается то, насколько рыцари выше свинопасов, потому что об этом ведь писал сам Дмытро Донцов, должны уступить заводам и фабрикам реального мира.

Это дисциплина. Потому что дисциплина ― это часть порядка и закона. Порядок и закон, переведенные на доступный для инфаштила язык. Порядок и закон, снабжённые телесной болью в случае нарушения, и сахарком ― в случае соблюдения.

Это забота о другом. Потому что если инфаштильность есть нежелание видеть в этом мире никого, кроме себя, то лишь способность увидеть другого способна устранить инфаштильность. И здесь неважно, с чего начинать ― с раскопок безымянных могил, как это делали в конце 1940-х, или с принудительных просмотров документалистики (благо, её сейчас на порядки порядков больше, чем восемьдесят лет назад).

Важно начать. Потому что инфаштилы ― это угроза не Украине и не России. Это угроза всему человечеству.

Андреас-Алекс Кальтенберг,

специально для alternatio.org

Ссылка: тыц.

От себя. Автор сего справедливого и полезного текста левых взглядов, а потому скромно умолчал, что этих самых инфаштилов лелейно взрастила КПСС с помощью изобильной халявы за счёт ограбления коренной России. На 99,99% современный неонацизм на Украине - это дело потных ручонок коммуниздов, особенно днепропетровского клана - "всесоюзной кузницы партийных кадров". А уж бандеровщина - это всего лишь масло сверху, удачно оказавшееся рядом. Вот в Бульбашии не оказалось рядом такого масла - ну нет в Белоруссии своей Галичины! Не беда! Зато есть тесто - такие же русскоязычные совки, также взлелеянные советской халявой! И идеологический гарнир просто придумали на ровном месте - литвинское змагарство высосали даже не из пальца.

И о чём ещё умолчал товарищч Хладногоров, так это о том, что массовый инфантилизм это всегда и массовый суицид, потому что общество, состоящее из великовозрастных дитять, априори нежизнеспособно.