Благодаря вайбаку (WayBackMachine), получилось открыть страничку на удалённом ресурсе. Это был проект, посвящённый незаурядному человеку, которого особенно разпинают альтернативщики с подачи фонда Сороса. Знаете, у них цель такая, разтоптать всё, чем мы могли бы гордиться, что составляет славу нашу, как народа. Например, Петра Великого костерят и охаивают по той простой причине, что он многое сделал, чтобы возвысить и укрепить Россию, вывести её и поставить по многим позициям впереди Европы всей. Точно так "гонению" подвергся выдающийся человек - историк немецкого произхождения - Герард Фридрих Миллер. Им, хулителям неважно, что человек всю жизнь трудился на благо нашего государства. Только посмотрите, с каким рачением подходил Герард к государственным делам. Текст привожу полностью. Выделения сделаны мною.
Александр Христианович Элерт
СИБИРЬ И СИБИРСКИЕ НАРОДЫ В ГЕОПОЛИТИЧЕСКИХ ПРОЕКТАХ АКАДЕМИКА Г.Ф. МИЛЛЕРА
Известно, что Петербургская Академия наук с первых десятилетий своего существования к числу приоритетных задач относила изучение Сибири, ее истории, природных ресурсов, экономики и населения. Грандиозные по размаху и весьма дорогостоящие академические экспедиции XVIII в. не только призваны были решать сугубо научные задачи, но и должны были дать рекомендации по управлению Сибирью, раскрыть возможности ее экономического развития, научно обосновать перспективы внешней политики России на востоке.
Результаты научных исследований в Сибири получили отражение во многих работах, в том числе и в разного рода проектах. Самым известным из них является проект Северного морского пути, составленный М.В. Ломоносовым с использованием собственных данных, а также материалов Второй Камчатской экспедиции. Исходя из того факта, что участник этой экспедиции академик Г.Ф. Миллер критически относился к данному проекту, известный специалист по историографии Сибири XVIII в. В.Г. Мирзоев сделал следующий вывод: "Проблемы социально-экономического развития Сибири остались ему недоступны, а на самую Сибирь он смотрел не из будущего, как Ломоносов, а сквозь неподвижную призму настоящего"[1]. Подобные оценки можно встретить и в работах других авторов. Их беспочвенность становится очевидной даже при самом беглом знакомстве с научным наследием Миллера: перу знаменитого историка принадлежит больше проектов, направленных на социально-экономическое и политическое развитие Сибири, чем какому-либо другому ученому XVIII в. Во многом это было предопределено необычайной широтой интересов Миллера, который во время десятилетнего путешествия по Сибири (1733–1743 гг.) занимался одновременно изучением истории и географии края, этнографии коренных народов, археологическими разысканиями, лингвистикой, проблемами экономики и внешней политики, геодезией и картографией, астрономическими наблюдениями и пр. Результаты собственных исследований в этих областях, а также материалы других участников Второй Камчатской экспедиции были использованы ученым для решения многих актуальных проблем развития Сибири.
Рамки настоящей статьи не позволяют нам охарактеризовать все многообразие проектов Миллера, имеющих отношение к Сибири и ее населению. Как правило, каждый такой проект, будь то предложение отменить разоряющую аборигенов монополию государства на торговлю табаком или рекомендации по охране археологических памятников, базировался на доскональном изучении истории вопроса и результатах собственных наблюдений. В качестве примера можно привести содержание одного из доношений путешественника в Сенат.
Проанализировав данные окладных ясачных книг, а также других архивных документов, Миллер пришел к выводу о том, что причиной резкого уменьшения численности коренных жителей во многих ясачных волостях являются болезни, в особенности такие, каких аборигены до прихода русских не знали. Личные наблюдения заставили его признать положение в сфере здравоохранения в Сибири катастрофическим. В доношении, отправленном в Сенат в самом начале сибирского путешествия, 2 января 1735 г., Миллер писал: "Почти нигде в Российском государстве толико болезней не имеется, как в Сибири. В наибольших местах больше умирают, нежели родятся, чего немощное состояние тела родителей виною есть. А наипаче о том ясашныя волости соболезнуют"[2]. По данным ученого, на всю Сибирь приходилось лишь три лекаря, которые обслуживали в основном военных. В связи с этим он предлагает создать в Сибири систему медицинской помощи населению, включающую учреждение должностей доктора в Тобольске и лекарей в других крупных населенных пунктах, а также организацию сети аптек. Основываясь, видимо, на результатах ботанических изысканий своего товарища – натуралиста И.Г. Гмелина, Миллер предлагает также использовать богатейшие ресурсы лекарственных растений Сибири, позволяющие отказаться от закупки дорогостоящих голландских и немецких лекарств. К этому можно добавить, что не отрицал ученый и возможность использования традиционных методов и средств лечения болезней, принятых у коренных жителей. Он тщательно собирал соответствующие материалы. Среди его дневниковых записей можно обнаружить даже данные по тибетской медицине, полученные в Забайкалье от ламы-лекаря, а также рецепты лекарств, записанные со слов мусульманского священника, выходца из Средней Азии.
В результате анализа состояния горнорудного и металлургического производства Урала и Сибири, предварительным итогом которого явилась написанная в январе 1734 г. работа "Сведения о нынешнем состоянии горных промыслов в Сибири и Великой Пермии"[3], Миллер пришел к выводу о явном недостатке в Сибири крупного производства железа. Ознакомившись с железоделательным производством у алтайских тюрков (для этого им была предпринята специальная поездка в Барсаяцкую ясачную волость), Миллер в упомянутом доношении в Сенат от 2 января 1735 г. выступил с проектом строительства в Кузнецком уезде мощной базы черной металлургии. Для этого предполагалось использовать не только местные железнорудные месторождения, но и обнаруженное в бассейне р. Томи "великое множество" месторождений каменного угля, обладающего целым рядом преимуществ по сравнению с древесным углем[4]. Данный проект, как и многие другие предложения Миллера, остался без ответа и был реализован лишь в XX в.
Наиболее многочисленны и детально проработаны Миллером геополитические проекты, основанные на результатах исторических исследований. Ни в одной из своих работ он не высказывал сомнений в целесообразности продвижения России на восток, рассматривая это как важнейшее условие превращения страны в мощную евроазиатскую державу, имеющую выходы в Тихий океан, к Америке и Восточной Азии. Отдельные заметки и статьи Миллера позволяют сделать вывод о том, что он считал этот процесс незавершенным не только в отношении территорий, населенных необъясаченными народами Севера и Северо-Востока Сибири (чукчи, часть ненцев и коряков). Южные границы Сибири он также не рассматривал как нечто незыблемое.
Естественно было бы ожидать, что основное внимание Миллера будет обращено на юг Западной Сибири, где в первой четверти XVIII в. столь успешным было русское продвижение вверх по Иртышу и Оби, а отсутствие четкой границы с Джунгарией позволяло надеяться на новые территориальные приращения. К тому же значительная часть коренного населения Алтая являлась двоеданцами, и окончательное включение Горного Алтая в состав России могло резко увеличить численность ясачного населения Кузнецкого уезда, как и размеры собираемого ясака в этом богатом пушниной крае. Однако на данном этапе Миллер видел на юге Западной Сибири основную задачу не в приобретении новых ясачных плательщиков, а в обеспечении безопасности уже включенных в состав России территорий, в особенности тех районов Кузнецкого уезда, где начинала бурно развиваться горнозаводская промышленность.
В литературе имеется и иная точка зрения по данному вопросу, согласно которой Миллер является автором планов русской экспансии в направлении Средней Азии и Индии. При этом обычно делаются ссылки на труд Миллера 1734 г., который в переработанном виде был опубликован в 1760 г.[5]. По поводу этой работы В.Г. Мирзоев пишет: "Здесь Миллер набрасывает грандиозную перспективу: основываясь на базе южносибирских крепостей, осуществить проникновение в Среднюю Азию, а через нее – в Индию"[6]. По мнению С.В. Бахрушина, данной статьей Миллер "превосходно выполнил свою миссию в вопросе об экспансии России на юг..."[7]. В действительности же в указанной работе историк пишет о том, что целью военных экспедиций в верховья Иртыша в первой четверти XVIII в. было не только золото Бухарии, но и "учреждение купечества" с Индией "с воинскими людьми, которые, вместо того, чтобы законы от других принимать, сами другим оные предписывать в состоянии"[8]. Таким, по мнению ученого, был план Петра I, а основной причиной его неудачи стало то, что для его выполнения "надлежало путь возыметь чрез жилища таких народов, которые опасаются терять вольность свою и притом в состоянии находятся нарочитой силе сопротивляться"[9]. Никаких собственных планов в отношении Средней Азии и Индии Миллер здесь не предлагает.
По-иному смотрел Миллер на отношения с другим южным соседом России – Китаем. В научной литературе признается, что он был "первым исследователем вопроса о Приамурье"[10] и в XVIII в. более никто из ученых этой проблемой специально не занимался. При этом ссылки обычно делаются лишь на опубликованные работы Миллера послеэкспедиционного периода. Однако и в рукописных работах ученого можно обнаружить немало заметок, касающихся русско-китайских отношений.
По мнению историка, стратегические интересы России требовали активного противодействия китайской экспансии, рано или поздно следовало поставить вопрос о возвращении территорий, отошедших к Китаю по договорам 1689 и 1727 г. Договоры эти не рассматривались ученым как нечто незыблемое, поскольку были несправедливы и заключены в условиях военного давления со стороны Китая. Нелишним будет отметить, что на особое внимание к Приамурью ориентировала Миллера и инструкция "О истории народов", которой он должен был руководствоваться в экспедиции[11]. Эта инструкция находится в ряду нескольких подобных документов, в которых определялись научные задачи общего плана для отдельных участников экспедиции[12]. Естественно поэтому, что здесь нет постановки частных проблем. Исключение составляет последний 11-й пункт, в котором предписывается "особливо рассматривать" историю и этнографию народов Северного Приамурья, "потому что слух носится, что и Российской народ имел там древние свои жилища"[13]. Автором инструкции был сам Миллер, однако в тексте, представленном им на рассмотрение в конференции Академии наук, данного пункта, обнаруживающего связь научных изысканий с политическими задачами, не было[14].
Для обоснования исторических прав России на все территории к северу от Амура Миллер использовал самые разные источники. Отметим наиболее важные аргументы историка.
Во время пребывания в Селенгинском и Нерчинском уездах в 1735 г. Миллер написал на немецком языке обстоятельную работу, посвященную истории горнозаводской промышленности в Забайкалье: "История и описание Аргунских серебряных заводов в Нерчинском уезде Иркутской провинции в Сибири"[15]. В ней автор признавал, что местная традиция связывает происхождение древних горных разработок в Нерчинском уезде (благодаря которым и были открыты русскими серебряные месторождения) с китайцами или монголами, да и в русских документальных источниках их именуют "то богдойскими, или китайскими, то мунгальскими ямами"[16]. По мнению же Миллера, китайцы не имели к этому никакого отношения и столь далеко на север их влияние в древности никогда не распространялось, не говоря уже о заселении. В подтверждение этому Миллер настаивает на том, что археологические памятники в крае имеют, несомненно, тюркское ("татарское") происхождение, а вовсе не китайское или монгольское. В частности, ученый опровергает сообщения Избрандта Идеса и Ф.И. Страленберга о наличии здесь остатков китайских городов, предполагая, что под этими остатками они подразумевали величественные надмогильные сооружения, сходные с теми, что имеются и в Южной Сибири (также тюркского происхождения).
Для подкрепления своей гипотезы о том, что древними насельниками степей Забайкалья были не китайцы, а тюркоязычные племена, Миллер привлекает и письменные источники – китайские, монгольские, татарские, ссылается на труд Абулгази и др. Окончательно вопрос о древнем населении Приамурья и Забайкалья, по мнению историка, мог быть решен лишь после крупномасштабных археологических исследований региона и сопоставления археологических материалов в степной полосе от Приамурья до Южного Урала в целом. Следует отметить, что современными данными подтверждается вывод Миллера о том, что археологические памятники Забайкалья имеют не китайское происхождение. Однако археологические изыскания показали и то, что в древности на территории от Забайкалья до Южного Урала в разное время жили различные по этнической принадлежности народы, а не только тюрки, как полагал ученый. Упрощенной в свете последующих археологических открытий предстает и схема Миллера, согласно которой тюрки до присоединения Сибири к России прошли в своем развитии лишь два этапа, рубежом между которыми являются монгольские завоевания в XIII в.
Другой довод Миллера состоит в следующем: русские первыми включили в состав своего государства народы Северного Приамурья (в Албазинском уезде) и юга Красноярского уезда (Саянские горы, населенные саянами – предками тувинцев). Следовательно, у России существуют преимущественные права на данные территории.
И все же центральное место во всех рассуждениях Миллера по этому поводу занимает идея целесообразности и государственной пользы. Необходимость включения Северного Приамурья в состав России диктуется, по мнению историка, потребностью укрепить оборону и обеспечить свободный выход по Амуру в Тихий океан. Уже в экспедиции ученый предлагает ряд конкретных мер для решения данной проблемы. Так, в работе 1739 г. "Географическое описание и современное состояние Нерчинского уезда Иркутской провинции в Сибири" он рекомендует построить в Нерчинске вместо ветхой деревянной крепости каменную. В дополнение к этому предлагает заложить еще одну крепость на мысу, образованном слиянием рек Шилка и Аргунь, которая "могла бы служить одновременно судовой верфью и провиантским магазином, когда будет необходимость предпринять действия против китайцев на Амуре"[17]. Одним из миллеровских планов в решении вопроса о судоходстве по Амуру предусматривалась организация плаваний по реке вооруженных судов. Можно отметить, что в середине 1750-х гг. для подготовки плаваний по Амуру были приняты конкретные меры, а их реализация возложена на специальную секретную Нерчинскую экспедицию, возглавлявшуюся Ф.И. Соймоновым. По распоряжению Коллегии иностранных дел тогда же рассматривался и вопрос о строительстве верфи на месте слияния Шилки и Аргуни[18]. Из-за нежелания правительства обострять отношения с Китаем, власти которого узнали о русских планах и резко негативно отреагировали на них, эти проекты в XVIII в. так и не были реализованы, к ним вернулись лишь столетие спустя.
В последующие годы ученый написал ряд работ, посвященных Приамурью и взаимоотношениям с Китаем: "Известия о реке Амуре..."[19]; "О первых российских путешествиях и посольствах в Китай"[20]; "Изъяснение сумнительств, находящихся при поставлении границ между Российским и Китайским государствами 7197 (1689) года"[21]; "История о странах, при реке Амуре лежащих, когда оные состояли под Российским владением"[22]; "Разсуждение о предприятии войны с китайцами..."[23]; а также несколько других, менее значительных. Анализ этих работ не входит в нашу задачу. Отметим лишь некоторые положения, имеющие непосредственное отношение к нашей теме.
Миллер считал, что благоприятное для России решение вопроса о спорных территориях во многом зависит от народов, населяющих приграничные территории. Он указывал, в частности, что тунгусы, буряты и монголы живут по обе стороны границы и данный фактор необходимо учитывать русским властям во взаимоотношениях с этими народами. Справедливость, уважение, разного рода льготы не только обеспечат лояльность коренных жителей приграничных районов России, но и привлекут симпатии к русским их зарубежных сородичей. Особо подчеркивал историк значение клана эвенкийских князей Гантимуровых в Нерчинском уезде, от позиции которых во многом зависели настроения тысяч эвенков в Забайкалье. На это обстоятельство намекает Миллер в описании Нерчинского уезда, комментируя решение местных властей о прекращении выдачи Гантимуровым жалованья под предлогом их пьянства и общей бесполезности. Путешественник, хорошо знавший Гантимуровых, признает, что один из них, действительно, очень много пьет, добавляя саркастически: "Только много ли в Нерчинске и в большей части Восточной Сибири таких, о ком нельзя этого сказать? Если по этой причине лишать жалованья, то немногие избегут этого"24. Истинной причиной прекращения выдачи жалованья была, согласно данным Миллера, законопослушность князей, которые перестали делать щедрые "подарки" алчному воеводе после ознакомления с царскими указами, запрещавшими подобную практику под угрозой наказания. В последующие годы Гантимуровы не только не утратили своих привилегий, но и смогли усилить свои позиции, фактически слившись с русской военно-бюрократической элитой края.
Во время пребывания Миллера в Забайкалье эвенки и буряты (общей численностью около 160 чел.) уже выполняли основные функции по охране границы на караулах. В это время ученый, видимо, считал численность служилых "инородцев" в крае достаточной. Обострение отношений России с Китаем в середине XVIII в. побудило его выступить с предложениями о более масштабном использовании эвенков и бурят на службе и формировании из них частей на более регулярной основе. В работе 1763 г. он характеризует эвенков как "народ бодрый и смелый, в подданстве крепкий, и свое состояние многократ состоянию мунгальцов предпочитающий"[25]. Почти такие же качества он признает и за бурятами и выражает уверенность, что в случае военных действий эвенкийские и бурятские части могут сыграть очень важную роль. Все находящиеся на службе должны были получать жалованье. Формировать же эти части он предлагает с использованием китайского опыта: "...разделить их на знамена и командирам каждаго знамени дать чины, с их понятиями сходственные"[26]. При этом историк ссылается на опыт конца 1720-х гг., когда граф Савва Владиславич Рагузинский пожаловал некоторым знатным бурятам знамена и звания тайшей, зайсанов и т.п. Он пишет, что это вызвало у тех, кого отличили, "безмерную радость". Как видим, в это время Миллер не считал целесообразным формально сближать феодальную верхушку эвенков (исключая Гантимуровых) и бурят с русским дворянством. Вскоре, однако, он убедился, что "безмерная радость" бурятской аристократии сменилась недовольством, и его отношение к данной проблеме также изменилось.
Просьбы бурятских депутатов Уложенной комиссии о новых рангах для бурятской аристократии дали Миллеру повод к написанию работы "Историческое описание братских калмык" (архивное название)[27]. Здесь он констатирует, что звания тайшей и зайсанов были пожалованы в свое время забайкальским "мунгалам" и бурятам "по приличности заграничных мунгал, дабы равною с ними честью пользоваться". Однако, признает ученый, представители бурятской аристократии уже не удовлетворялись этими званиями, предназначенными исключительно для аборигенов. В то же время, по мнению историка, "офицерские ранги, о которых депутаты просили, с нынешним их состоянием нимало не сходствуют". Поэтому он предлагает следующий "способ их удоволствовать": набрать из бурят "лехкое гусарское войско наподобие слободских полков". Всего, по расчетам историка, можно было укомплектовать 10 рот, образующих самостоятельный полк. "Способнейших к службе молодых людей" выбирали бы сами буряты и только они должны были занимать все офицерские должности, исключая полковника и подполковника. Поскольку забайкальские буряты были, по мнению ученого, зажиточны, для них не составляло труда обеспечить своих служилых сородичей всем необходимым: "Мню, что сии брацкие, привыкнувши к службе, как они люди сильные и бодрые, лошадми и верблюдами, и рогатым скотом, и овцами изобилствующие, преизрядное пограничное войско составлять будут"[28].
Предлагая организовать регулярный бурятский полк армейского образца, Миллер не мог не понимать, что фактически это означает формирование бурятского дворянства. Из осторожности он, однако, не касается прямо этой стороны вопроса, делая акцент на чисто военных проблемах. Указанное ученым ограничение в занятии бурятами офицерских должностей (кроме полковника и подполковника) на самом деле существенной роли не играло, ибо остальные офицерские должности соответствовали VIII–XIV классам "Табели о рангах" и давали право на дворянство (в том числе VIII–XII классы – на потомственное дворянство).
В отношении забайкальских эвенков Миллер подобных предложений не сделал, и это объясняется, вероятно, тем, что среди них практически вся аристократия феодального характера оказалась представлена одним кланом Гантимуровых, среди членов которого были не только просто дворяне, но даже и князья, занимавшие достаточно высокие должности. Князь П. Гантимуров, к примеру, в 1760-х гг. являлся командующим пограничной стражей в Нерчинском уезде[29].
Хотя в 1760-х гг. и принимались меры к созданию новых бурятских и эвенкийских воинских частей, принципы их формирования кардинально отличались от тех, что предлагал Миллер. Еще до написания ученым работы "Историческое описание братских калмык" в 1762–1765 гг. были сформированы четыре бурятских полка общей численностью в 2400 чел. и эвенкийский полк численностью в 500 чел.[30] Однако укомплектовывались они по казачьему принципу и фактически на службе обычно было занято лишь 400 чел., которых ежегодно сменяли. Регулярные бурятские части армейского образца так и не появились.
По мнению Миллера, наиболее отчетливо высказанному в работе "Разсуждение о предприятии войны с китайцами...", вероятность широкомасштабной войны с Китаем была весьма велика, и в этом случае "для способности языка и единородства" к военным действиям следовало бы привлечь не только коренное население Забайкалья, но и тобольских, тарских и томских татар, а также тюрков Красноярского уезда. Немало надежд возлагал ученый и на пропагандистскую кампанию, ориентированную на монголов, находившихся в китайском подданстве: "Много к благоприятному успеху дела поспешествовать будет, если склонить можно соседственных мунгальских владельцов и самого их кутухту к добровольному вступлению в российское подданство"[31]. Для этого среди монголов следовало распространить манифест с обещанием "совершенной вольности без платежа податей" и защиты от китайцев. Манифест должен был напомнить монголам и об их славном прошлом, "о великом Чингис-хане, которой им небезъизвестен, сколь они тогда были сильный народ, а ныне находятся в порабощении у презрительных китайцев, которые состояли прежде у них в подданстве и опять ими побеждены быть могут, к чему им способствовать может российская помощь"[32].
Доказательства склонности многих монголов к принятию российского подданства он нашел в архивных документах XVII в. (взаимоотношения с княжеством Алтын-ханов) и в событиях XVIII в., когда русским властям в соответствии с русско-китайским договором приходилось насильно выдворять на китайскую сторону большое число монгольских перебежчиков. То, что расчеты историка на поддержку монголов Халхи не были беспочвенными, показывают архивные материалы о переговорах в 1750-х гг. русских властей с влиятельными северо-монгольскими феодалами, желавшими принять русское подданство[33]. Миллер, видимо, не знал об этих переговорах.
Апеллировать следовало и к религиозным чувствам монголов, напомнить, в частности, религиозному лидеру монголов о том, что "ему по переселившейся в него душе прежняго кутухты не безъизвестно, сколь склонен был прежний кутухта к россиянам. Сия де склонность происходила от того, что он знал, в коль великой чести состоит в России духовенство, и в коликом почтении содержатся священные книги"[34]. Миллер даже советует утверждать, что между буддизмом и христианством нет особых различий: "В самом де деле их мунгальской закон есть отрасль от христианского закона и если бы разность письма и языков не препятствовала, то бы оба соединить не трудно было"[35] .
Миллер предупреждал, что не следовало ожидать слишком больших результатов от манифеста, но имелись все основания предполагать, что среди монголов произойдет раскол и образуется прорусская партия. Для распространения манифеста и агитации среди монголов предполагалось задействовать забайкальских тунгусов.
Идеальным для Миллера представлялось такое решение пограничных вопросов в случае войны с Китаем, по которому к России отошли бы Северное Приамурье, Северная Монголия (Халха) и Южный Алтай. Он предостерегал от соблазна присоединить территории, на которые у России не было исторических прав. Даже если в случае успешных военных действий русские войска овладели бы Южным Приамурьем и Южной Монголией, то эти территории следовало вернуть Китаю после заключения мирного договора. В исконно китайские земли войска не должны были вторгаться ни при каких условиях – это было бы не только чрезвычайно опасно, но и бессмысленно с точки зрения конечных целей войны.
В 1760-х гг., как и ранее в ходе сибирской экспедиции, историк не считал целесообразным включать в число российских подданных коренное население к югу от русских крепостей на Иртыше (Семипалатинская, Усть-Каменогорская, Железенская, Ямышевская). Он, правда, допускал возможность освобождения от китайцев Джунгарии, которую те захватили незадолго до этого – в 1750-х гг., но вовсе не с целью присоединения ее к России. Действуя в союзе с киргиз-кайсаками (казахами), русские могли им предоставить территорию Джунгарии. Миллер не только не считал желательным пытаться сделать казахов российскими подданными, но даже тех джунгар, которые бежали от китайцев в Россию и приняли российское подданство, предлагал отпустить на их бывшую родину. Смещение казахов на юго-восток имело бы, по мнению Миллера, следующие позитивные последствия: между Россией и Китаем здесь создавался буфер, а русское и коренное население юга Западной Сибири было бы избавлено от угрозы казахских набегов и тем самым появлялись условия для земледельческого освоения обширных пространств от Иртыша до Яика36.
Геополитическими проектами Миллера предусматривалось также интенсивное земледельческое освоение русскими крестьянами всех южносибирских территорий от Иртыша до Аргуни, для чего предполагалось использовать как свободные земли, так и часть кочевий коренных народов. Для этого автор предлагал пойти на экстраординарные меры – разрешить свободно переселяться в Сибирь всем желающим крестьянам из европейской части России, в том числе и крепостным. Любому крепостному достаточно было объявить о себе в Верхотурье, и помещик уже не мог требовать его возвращения; помещикам такие крестьяне засчитывались бы в качестве рекрутов[37].
Прямое отношение к геополитическим проектам Миллера имеют его труды по истории русских географических открытий в бассейнах Ледовитого и Тихого океанов, в которых, в частности, затрагивается и проблема Северного морского пути. Как отмечалось выше, Миллер скептически относился к планам использования этого пути для связи европейской части России со странами бассейна Тихого океана. Однако, вопреки распространенному в литературе мнению, это объяснялось вовсе не тем, что немецкому ученому были чужды устремления русской нации и он не мог оценить грандиозные перспективы, которые открывала реализация данного проекта. Некорректны и попытки объяснить позицию Миллера его неприязненным отношением к Ломоносову – основные соображения Миллера по данной проблеме были высказаны задолго до обнародования Ломоносовым его проекта в работе 1763 г. "Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможности проходу Сибирским океаном в Восточную Индию".
Спор о возможности плаваний из морей, омывающих Северную Европу, в бассейн Тихого океана через Ледовитый океан возник в начале 1750-х гг. как составная часть горячей полемики между Миллером и его западноевропейскими оппонентами, ставившими под сомнение достоверность сведений о русских географических открытиях. По убеждению швейцарского географа С. Энгеля (которое разделяли многие его европейских коллеги), Миллер, выполняя политический заказ русского правительства, сознательно исказил имеющиеся в его распоряжении данные, отодвинув, в частности, Азию на целых 30 градусов на восток. Целью дезинформации было, по мнению оппонентов Миллера, предотвратить попытки европейских исследователей освоить Северный морской путь в Тихий океан, что могло бы помешать русским колониальным захватам в этом регионе38. Правота Миллера в этом споре была окончательно доказана лишь в 1778 г., когда Д. Кук определил, что Азия простирается на восток даже несколько дальше (на 4,5 градуса), чем это показывали опубликованные Миллером данные В. Беринга. Не подтвердилось и предположение сторонников Северного морского пути о том, что полярные льды имеют исключительно пресноводное происхождение и, следовательно, значительная часть Ледовитого океана (более 90 %, по подсчетам Ломоносова) свободна от льда и для судов существует свободный проход в высоких широтах.
Миллер, кстати, вовсе не отрицал возможность прохода судов через Ледовитый океан в Тихий. В этом он убедился еще в 1736 г., когда в Якутске обнаружил архивные сведения о ставшем знаменитым плавании Семена Дежнева. Им была также собрана масса сведений о путешествиях других полярных мореходов из европейской части России к устью Оби и далее на восток. Эти данные убедили его в возможности преодолеть весь путь от европейской части России до Тихого океана, но не в один переход через высокоширотные районы Ледовитого океана, а вдоль побережья, с большими трудностями и не менее, чем за 3–4 года. Поэтому перспективы освоения русскими мореплавателями бассейна Тихого океана он связывал с развитием экономики Дальнего Востока, строительством здесь портов и судов. Нетрудно увидеть, что именно таким путем на практике и была решена проблема. С точки зрения современных знаний, трудно понять упрек в адрес ученого, видевшего в проекте высокоширотного Северного морского пути "лишь технически невыполнимую идею"[39]. То, что технически эта идея стала выполнимой (да и то с громадными издержками) в середине XX в., с созданием мощного ледокольного флота, вовсе не говорит о косности мышления исследователя XVIII в.
Мы затронули лишь небольшую часть научного наследия Миллера, где он предстает перед читателем преимущественно как прагматик и государственник, стремящийся внести свой вклад в укрепление могущества и славы своей второй родины. Однако реальный облик этого ученого был гораздо более сложным, и во многих других случаях приоритетными для него становились не соображения пользы и целесообразности, а идеи гуманизма и просветительства. Огромное количество его неопубликованных и практически неизвестных исследователям рукописных работ таит в себе еще немало интересных и до настоящего времени не потерявших актуальности мыслей этого выдающегося немецкого ученого и российского патриота о месте Сибири в составе России и перспективах ее развития в контексте мирового исторического процесса.
Примечания
1 Мирзоев В.Г. Историография Сибири: XVIII век. Кемерово, 1963. С. 221.
2 СПбО АРАН, ф. 21, оп. 2, д. 24, л. 115.
3 РГАДА, ф. 199, портф. 526, ч. 2, д. 5, л. 1–25 (автограф Г.Ф. Миллера на немецком языке).
4 РГАДА, ф. 199, портф. 526, ч. 2, д. 5, л. 117 (автограф Г.Ф. Миллера на немецком языке).
5 Миллер Г.Ф. Известие о песошном золоте в Бухарии, о чиненных для оного отправлениях и о строении крепостей при реке Иртыше, которым имяна: Омская, Железенская, Семипалатная и Усть-Каменогорская // Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие. 1760. Т. 11.
6 Мирзоев В.Г. Историография Сибири (XVIII век). С. 160.
7 Бахрушин С.В. Г.Ф. Миллер как историк Сибири // Миллер Г.Ф. История Сибири. М.; Л., 1937. Т. 1. С. 11.
8 Миллер Г.Ф. Известие о песошном золоте... С. 6.
9 Там же. С. 3–4.
10 Беспрозванных Е.П. Приамурье в системе русско-китайских отношений. XVII – середина XIX в. М., 1983. С. 6.
11 Текст инструкции опубликован: Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 1. С. 460–461; Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана в первой половине XVIII в.: Сб. документов. М., 1984. С. 155.
12 См.: Ширина Д.А. Петербургская Академия наук и Северо-Восток. 1725–1917 гг. Новосибирск, 1994. С. 41–43.
13 Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 1. С. 461.
14 См.: Андреев А.И. Труды Г.Ф. Миллера о Сибири // Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 1. С. 60.
15 РГАДА, ф. 199, портф. 526, ч. 2, д. 7, л. 1–28 об.
16 Там же, л. 2.
17 См.: Элерт А.Х. Экспедиционные материалы как источник по истории Сибири. Новосибирск, 1990. С. 178.
18 Беспрозванных Е.П. Приамурье в системе русско-китайских отношений... С. 99–106.
19 РГАДА, ф. 199, портф. 507, ч. 1, д. 2, 3; СПбО АРАН, ф. 21, оп. 5, д. 21, 31, 168.
20 Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие. 1755. Т. 2, июль. С. 15–57.
21 Там же. Т. 5, апрель. С. 305–321.
22 Там же. Т. 6, июль–октябрь. С. 3–39, 99–130.
23 Опубликована в кн.: Бантыш-Каменский Н.Н. Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792 год. Казань, 1882. С. 378–393.
24 См.: Элерт А.Х. Экспедиционные материалы Г.Ф. Миллера как источник по истории Сибири. С. 202.
25 Бантыш-Каменский Н.Н. Дипломатическое собрание дел... С. 385.
26 Бантыш-Каменский Н.Н. Дипломатическое собрание дел... С. 385.
27 РГАДА, ф. 199, портф. 346, д. 12, л. 1–4.
28 Там же, л. 2 об.
29 См.: Зуев А.С. Русское казачество Забайкалья во второй четверти XVIII – первой половине XIX вв. Новосибирск, 1994. С. 30.
30 Чимитдоржиев Ш.Б. Россия и Монголия. М., 1987. С. 89; Зуев А.С. Русское казачество Забайкалья... С. 27–29.
31 Бантыш-Каменский Н.Н. Дипломатическое собрание дел... С. 382.
32 Там же. С. 383–384.
33 См.: Зуев А.С. Русское казачество Забайкалья... С. 26.
34 Бантыш-Каменский Н.Н. Дипломатическое собрание дел... С. 384.
35 Там же.
36 Там же. С. 392.
37 Там же. С. 380–381.
38 Детальный анализ данной полемики см.: Белковец Л.П. Россия в немецкой исторической журналистике XVIII в.: Г.Ф. Миллер и А.Ф. Бюшинг. Томск, 1988. С. 240–281.
39 Мирзоев В.Г. Историография Сибири... С. 221.
автор А. Х. Элерт, 2000
Также о Миллере
Историк Герард Фридрих Миллер как слишком уж удобная мишень:
Первая статья (биографические данные и приезд в Россию)
Вторая статья (о журнале, издаваемом Миллером)
Третья статья (злополучная история с речью Миллера "О происхождении народа и имени российского)
Четвёртая статья (текст самой речи)
Оценили 19 человек
38 кармы